Выпускъ третий ТАЛЕРГОФЪ

Часть первая

ЛЬВОВЪ, 1930

Изданiе «Талергофскаго Комитета»

Типографiя Ставропигiйскаго Института под yправлением Мирона Мацана

B ПАМЯТЬ
ВОЕННЫХ МУЧЕНИКОВ

Кобы вітры не віяли,

То бы тут не были,

Коб не люты вороженькы,

Мы бы ся любили.

Кажут люде, што суд буде,

A суда не буде,

Бо без суда нас связали,

Поламали груди.

ПРЕДИСЛОВІЕ КЪ III ВЫПУСКУ

Осенью 1928 г., 31-го октября, состоялся во Львове грандіозный Талергофскій Съездъ: всенародная поминальная манифестація Галицкой Руси, посвященная памяти уже погибшихъ многихъ жертвъ австрійскаго военнаго и довоеннаго террора, нескольколетнихъ узниковъ Талергофа, Терезина и др. австро-венгерскихъ тюремъ и концентраціонныхъ лагерей, и чествованію немногихъ изъ нихъ оставшихся еще въ живыхъ.

Въ Съезде приняло участіе несколько тысячъ человекъ, представителей всехъ уголковъ Галицкой Руся, какъ интеллигенціи, такъ и крестьянства, были также делегаты Закарпатской Руси и представители Волыни и др. русскихъ земель въ Польше.

Программа, содержаніе и ходъ торжествъ Съезда, постановленія и резолюціи его, представлены въ вышедшихъ после него н-рахъ галицко-русской печати (газ, „Русскій Голосъ” , „Земля і Воля” , „Наука” О-ва им. М. Качковскаго) и русской заграничной. Въ числе целаго ряда вынесенныхъ постановленій Съезда, обсуждено и принято было и то, что следуетъ, пока еще не поздно, повести и усилить собираніе матеріаловъ для исторіи мученичества галицко-русскаго народа до и во время всемірной войны за свою національную русскую идею, народность и веру, и продолжать изданіе Талергофскаго Альманаха, первые два выпуска котораго уже напечатаны — первый въ 1924 г., второй въ 1925 г.

Съездомъ былъ выбранъ особый, постоянно действующій исполнительный органъ — Талергофскій Комитетъ, который, после своего устроенія, явился и принялся за работу въ следующемъ составе:

Председатель: сов. суда Антонъ Осиповичъ Гулла.

I. Тов. председ.: Зиновій Михайловичъ Медыцкій.

II. „ „ Стефанія Ивановна Кунинская.

I. Секретарь: д-ръ Василій Романовичъ Ваврикъ.

IІ. „ студ. унив. Романъ Григорьевичъ Максимовичъ.

Члены: сов. суда Николай Григорьевичъ Третьякъ.

„ д-ръ Юліанъ Семеновичъ Заяцъ.

„ Лука Константиновичъ Старицкій (изъ Знесенья),

„ свящ. о. Романъ Чайковскій (изъ Батятичъ).

„ „ о. Іоаннъ Билинкевичъ (изъ Грибовичъ).

Воспользовавшись предоставленнымъ при выборе правомъ кооптаціи, Комитетъ включилъ въ свой составъ и рядъ другихъ лицъ, редакцію же Талергофскаго Альманаха поручилъ С. Ю. Бендасюку.

Своя заседанія устраивалъ Комитетъ часто (обычно разъ въ неделю или разъ въ 2 недели) и сообщенія о ходе его работъ помещались въ гал.-рус. печати. Комитетъ обращался въ своихъ заявленіяхъ и воззваніяхъ къ гал.-рус. общественности, и особенно къ бывшимъ узникамъ Талергофа, Терезина и др. местъ заключенія, съ просьбой присылать записки и вообще матеріалы къ исторіи преследованій и гоненій гал.-рус. народа въ б. Австро-Венгріи, для помещенія въ его Альманахе. Многіе откликнулись присылкой записокъ своихъ или же своихъ близкихъ, родныхъ и знакомыхъ. Кроме этого, Комитетомъ ведутся и пополняются возможно самые точные списки пострадавшихъ.

Въ предлежащемъ выпуске помещены матеріалы, частью раньше уже полученные, но еще не использованные, частью же полученные въ последнее время.

Весь выпускъ посвященъ и отведенъ матеріаламъ, относящимся исключительно только къ Талергофу, и появляется теперь какъ первая часть ихъ, за которой последуютъ дальнейшія, съ заключительнымъ оглавленіемъ всехъ частей.

Помещается же въ этихъ частяхъ Альманаха не исторія Талергофа, a только сырые матеріалы для будущей исторіи его, именно человеческіе документы и памятники Талергофской Голгофы галицко-русскаго народа, въ такомъ виде, въ какомъ получены, съ незначительными только языковыми, орфографическими и др. грамматическими поправками. Неизбежно притомъ вкрадывающіяся неточности, ошибки, пропуски и др. под. недостатки, вполне окупаются ценностью и верностью помещаемаго матеріала.

Подлинники документовъ обыкновенно, и въ частности по требованію, возвращаются, после использованія, приславшимъ ихъ авторамъ и вообще собственникамъ, или же ихъ роднымъ и знакомымъ, причемъ высказывается просьба объ указаніи возможныхъ неточностей и ошибокъ и представленіи поправокъ и дополненій. Полученныя до сихъ поръ таковыя поправки и дополненія къ предыдущимъ (I и II) выпускамъ тщательно сличаются и проверяются и будутъ впоследствіи также помещены.

Изданіе Альманаха влечетъ за собой громадные расходы, за отсутствіемъ же и совершенной невозможностью полученія какихъ бы ни было постороннихъ средствъ на ихъ покрытіе, эти расходы покрываются исключительно только сборами пожертвованій, и потому продолженіе, расширеніе и улучшеніе и даже темпъ изданія зависятъ лишь отъ отзывчивости и жертвенной щедрости галицко-русской общественности, которая — веримъ и уповаемъ — не пожалеетъ трудовъ, стараній и средствъ, чтобы оно, какъ народный памятникъ, было ея достойно.

Въ заключеніе остается только высказать глубокую благодарность всемъ темъ, кто нравственно и матеріально поддерживаютъ его, и искреннюю признательность темъ, кто лично и непосредственно участвуютъ въ немъ, какъ присылкой матеріаловъ, такъ и сотрудничествомъ въ ихъ помещеніи.

Львовъ мартъ м., 1930 г.

Жизнь въ Талергофе
Сообщеніе Ил. С. Гошовскаго изъ Станиславова

Въ Талергофе очутились мы 4 сентября. После определенія места нашему транспорту въ чистомъ поле, конвойные назначили кольями предельныя границы, въ которыхъ мы должны были оставаться до дальнейшаго распоряженія. Караулившіе арестованныхъ солдаты 27 градецкаго полка срывали пуговицы и кокарды съ чиновниковъ, находившихся среди арестованныхъ. Не обошлось тутъ и безъ трагикомедій. Пуговицы съ двуглавымъ австрійскимъ орломъ, крепко пришитыя къ мундиру, никакъ не отрывались. Озлобленные солдаты тянули тогда арестованнаго за собой, держа его за пуговицу до техъ поръ, пока таковая не оторвалась вместе съ кускомъ мундира. Я отделался несколькими молніеносными ударами въ лицо, полученными отъ техъ-же солдатъ. Немного въ стороне отъ расположившагося нашего эшелона было назначено место для естественныхъ потребностей, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, Женщины собирались туда по несколько человекъ вместе, чтобы такимъ образомъ хоть отчасти, за отсутствіемъ огражденнаго прикрытія, удовлетворить чувство стыдливости. Въ такихъ случаяхъ солдаты всячески изводили женщинъ. Они умышленно сопровождали женщинъ въ отхожія места и, окруживъ ихъ со всехъ сторонъ, позволяли себе неподдающіяся, печатанію выходки, приводившія женщинъ до слезъ и истерики. Некому было пожаловаться, ибо начальникъ стражи, капитанъ немецъ, былъ хуже своихъ подчиненныхъ.

Въ тотъ-же день закололи солдаты троихъ крестьянъ, не знавшихъ немецкаго языка, за неисполненіе приказаній и тутъ же ихъ зарыли въ общую яму, положивъ на головы мешокъ наполненный пескомъ.

Вечеромъ опасно заболела моя дочь, не евшая въ теченіе несколькихъ дней, за отсутствіемъ казенной пищи, и собственныхъ средствъ. Благодаря д-ру Могильницкому, ее привели въ чувство. Затемъ мы прикрыли ее рясами священниковъ о. Григорія Процыка и о. Луки Иванцева, Ночи въ Талергофе бываютъ въ сентябре туманныя и холодныя, a дочь вывезли изъ дому въ одной летней блузе.

На следующій день вечеромъ поданъ былъ теплый супъ. За неименіемъ посуды каждый устраивался, какъ могъ. Кто подбиралъ лежащія пустыя бутылки и, отбивъ горлышко, пользовался ими вместо котелка, другіе делали углубленія въ кускахъ хлеба и наливали туда казенную жидкость. Громадное большинство осталось безъ обеда.

Черезъ день дочь опять упала безъ чувствъ вследствіе голода и физическаго истощенія. Въ ту пору подъехали къ нашему расположенію автомобили со стирійскимъ наместникомъ и его свитой. Пріехавшіе заинтересовались лежащей безъ памяти дочерью; въ особенности одинъ изъ нихъ, пріехавшій съ женой и детьми, после краткихъ переговоровъ съ наместникомъ и комендантомъ лагеря велелъ отнести больную на кухню и напоить чорнымъ кофе, чтобы усилить деятельность сердца. Исполнили приказаніе два санитара: Joseph Schonherr, учитель изъ Ebendorf-a въ Каринтіи,и Joseph Podgorszek, жeлезнодорожникъ изъ Градца, въ сопровожденіи двухъ вооруженныхъ солдатъ. Когда дочь пришла въ себя спросила гуманнаго незнакомца, кому должна быть благодарна за человеческое съ ней обращеніе. Спрошенный, не имея визитной карточки, написалъ карандашомъ на моей молитвенной книжке: Graf Joseph Herberstein.

Съ техъ поръ графъ Герберштейнъ и его супруга, по національности чешка, часто наведывались въ лагерь, расходуя громадныя средства для помощи арестованнымъ галичанамъ. Въ тотъ-же день еще графъ Герберштейнъ вторично пріехалъ изъ Градца въ лагерь и привезъ больной дочери подушку и ватное одеяло, a графиня постоянно присылала молоко и продукты. По одеялу получили также престарелый о. Дольницкій изъ Львова, д-ръ Могильницкій изъ Бучача, о. д-ръ Козаркевичъ изъ Буковины и еще одинъ православный священникъ. Часто графиня пріезжала со своими детьми въ лагерь и привозила белье для ар-стантскихъ детей, a когда умерли две заключенныхъ матери изъ Сянока, оставивъ въ лагере маленькихъ сиротъ, графиня Герберштейнъ кормила ихъ

собственной грудью. Наконецъ дождались мы перевода съ поля въ бараки. Предварительно купали насъ въ лагерной бане, заставляя раздеваться на дворе и после купели ждать полчаса своей одежды, находившейся въ дезинфекціонномъ котле, Многіе простудились, последствіемъ чего явилась эпидемія сыпного тифа, уносившая ежедневно по 30—40 жертвъ. Графу запрещено пріезжать въ Талергофъ во избежаніе распространенія болезни вне лагеря. Такъ жили мы до мая месяца 1915 г.

Къ пасхе послалъ я графу поздравительную телеграмму въ Градцъ отъ своего и дочери имени. На второй день праздниковъ позвали дочь къ телефону въ лагерной канцеляріи. Графъ сильно удивился, что она до сихъ поръ находится въ Талергофе, заверивъ ее, что его стараніями она освобождена еще въ прошломъ году, о чемъ онъ не замедлилъ сообщить ей письменно еще въ ноябре месяце. Конечно сейчасъ-же нашлось и письмо, задержанное офицеромъ, заведующимъ талергофской почтой. Въ непродолжительное время дочь оставила лагерь, получивъ место гувернантки въ доме графа. Учила детей русскому языку, a въ свободное время навещала меня и содействовала переписке заключенныхъ съ ихъ родными.

Въ 1917 году 27-е марта меня отпустили изъ Талергофа и поселили въ Gross Florian k. Deutschlandsberg въ Стиріи. Въ августе месяце, после долгихъ стараній, меня приняли обратно на железнодорожную службу.

Изъ дневника о. Григорія Макара

(с. Минеральные Угерцы, Лесскій уездъ)

Талергофъ, небольшая местность, передъ войной никому неизвестная, представляетъ же собой довольно широкую равнину, окруженную со всехъ сторонъ высокими Альпами. Эту местность назначили австрійцы для русскихъ галичанъ, заподозренныхъ въ государственной измене.

Первый транспортъ въ составе 2000 человекъ обоего пола прибылъ сюда 4 сентября 1914 года изъ Львова. Четверо сутокъ держали людей подъ открытымъ небомъ, окруживъ узниковъ живымъ кольцомъ жандармовъ и солдатъ. Рядомъ съ гангарами, въ которыхъ разместили народъ, разбили большія палатки, служившія также помещеніемъ для интернированныхъ. Места не хватало, было тесно. Уборная устроена была сзади помещеній, на голомъ месте, безъ всякаго прикрытія.

12-го сентября пріехалъ эшелонъ изъ Сянока, состоявшій изъ 150 человекъ, большей частью интеллигенціи. Съ ними пріехалъ и я съ моими прихожанами. Въ бараке, въ которомъ насъ поместили, находилось 30 человекъ изъ Царства Польскаго. Въ отхожее место ходили въ сопровожденіи стражника. Ложились спать въ три ряда: въ первомъ помещеніи находились старики и женщины, во второмъ молодежь, въ третьемъ крестьяне.

Утромъ велели идти на прогулку вокругъ помещенія. Первый разъ тутъ увиделъ покойника, котораго на носилкахъ, безъ гроба, несли свои же люди въ сопровожденіи двухъ караульныхъ на кладбище. По истеченіи двухъ недель студенты организовали хоръ. Сперва спели обедню безъ священника, a въ праздникъ Воздвиженія Честнаго Креста разрешили власти устроить на дворе моленіе передъ крестомъ, сколоченнымъ изъ деревяшекъ. После моленія разрешено кое-кому со средствами сходить въ лагерный буфетъ, опять таки подъ надзоромъ солдата. A новые эшелоны съ каждымъ днемъ прибывали въ Талергофъ. Приблизительно въ конце сентября я увиделъ между вновь прибывшими свежую партію своихъ прихожанъ, a именно: арестованную первоначально со мною и освобожденную въ Сяноке Скальчиху, Ивана Гриба, Михаила Биндаса, Іосифа Устіановскаго, Марію Дикъ, съ дочкою Анною, и изъ дочерняго села Руденки Михаила Мельника, Іосифа Ткача, Іосифа Биковскаго, Ивана Ганчака, Михаила Присташа, Михаила Мацькова, Михаила Чернегу. Въ то время наспехъ строили новые бараки съ северо-восточной стороны талергофской долины. Въ продолженіи осени и зимы построено ихъ на пространстве 2 km. 80 штукъ, въ три ряда съ тремя промежуточными уличками. Два ряда назначили для здоровыхъ узниковъ и подъ кухни, a третій рядъ подъ лазареты. По середине часовенка и два ресторанчика, a въ стороне отделенія для заразныхъ и две мертвецкія. Въ третьемъ ряду, по середине, находилась большая баня съ дезинфекціоннымъ отделеніемъ. Позже построили рядомъ съ баней часовенку въ греческомъ стиле, для православныхъ. На главной улице построено два бассейна съ фонтанами, везде внутри бараковъ и по улицамъ проведено электрическое освещеніе и водопроводы, кроме того устроено несколько колодезей и два ряда уборныхъ съ переделами изъ бетона. Собственно говоря, Талергофъ принялъ европейскій видъ въ начале 1916 года. Въ южной стороне построено 30 бараковъ для охраны, съ пекарнями и канцеляріями.

Новыя встречи

5-го октября переведено 600 человекъ изъ гангаровъ въ палатки. Ночь была холодная, около 4 градусовъ ниже нуля. Здесь встретился я со своими прихожанами изъ Руденки. Утромъ велели интеллигенціи идти въ баню. Раздевались на дворе, одежду отдавали въ дезинфекцію, a после купели ждали на морозе выдачи одежды, последствіемъ чего были массовыя заболеванія. После бани намъ отвели места въ бараке.

Было здесь 180 человекъ изъ интеллигенціи. Я поместился вместе со своими школьными товарищами Феофиломъ Хомицкимъ и Михаиломъ Вербицкимъ, съ сыномъ, кончившимъ гимназію. Тутъ устроился довольно ”комфортабельно” благодаря подушке, присланной сыновьями изъ Терезина, где они находились также на правахъ интернированныхъ. Такимъ образомъ улучшилась моя постель. Имея шинель, пальто и подушку, можно было въ тепле отдохнуть. Пища была незавидная, но выдавалась довольно правильно. Утромъ кминный супъ или черный кофе, въ полдень кукурузная или перловая каша, вечеромъ кофе или чай съ хлебомъ.

Мои прихожане остались жить въ палаткахъ, только Мих. Лешега и Ив. Ганчакъ очутились между нами. Часто встречался я съ Ив. Грибомъ и со Скальчихой. Поддерживали другъ друга надеждой. Получивъ по почте несколько коронъ отъ сына, обзавелся полотенцемъ и гребешкомъ, a когда г.г. Евстахій и Платонъ Калужняцкіе стали присылать ежемесячно по 10-20 коронъ, купилъ себе белье. Безъ этой помощи пришлось бы погибать. Велъ частую переписку съ сыновьями.

Въ конце октября прибыла новая партія интеллигенціи въ первый десятокъ бараковъ, a между ними четыре мои прихожанки: Анна Курбабичъ, Анна Лешега, Марія Биндакъ и Розалія Андрухова. Кроме того, два мои шурина священники Кирилло и Алек. Полянскій съ сыномъ Несторомъ и его женою и ребенкомъ, Свящ. Курилло перешелъ въ пятый баракъ къ своему шурину, свящ. Мохнацкому, a за нимъ потянулся и я и жилъ здесь до марта 1915 г.

Упомянутыя выше женщины арестованы после перваго отступленія русской арміи.

Внутренняя жизнь въ баракахъ

Главнымъ несчастьемъ интернированныхъ были насекомыя. Тутъ разводилась особая порода вшей, назван. стирійскими. Было ихъ невероятное множество и борьба съ ними была главнымъ содержаніемъ нашей тюремной жизни. Солома менялась очень редко. Еще въ гангарахъ насекомыхъ собиралъ однажды врачъ въ флакончикъ и отослалъ властямъ, какъ доказательство невозможности жизненныхъ условій въ Талергофе.

Насъ назначали на разныя работы, н. пр. подметать улицы между бараками, собирать руками лошадиный пометъ, при томъ не делалось малейшей разницы между рясой священника, сюртукомъ мірского интеллигента и серакомъ крестьянина. Въ Судный день солдаты запрягли еврея къ чорной работе. Наклали полную тачку мусора, на него посадили священника В. Полянского и такимъ образомъ, везъ еврей тачку. Обратно свящ. В. Полянскій везъ еврея. Издевательствамъ не было конца, всехъ ихъ и не вспомнишь. Запрещено курить и читать газеты. Скуку прогоняли истребленіемъ насекомыхъ, которыя кажется были главной причиной распространенія эпидеміи тифа.

Въ начале декабря перегнали весь народъ въ бараки второго и третьяго десятковъ. Въ одинъ холодный день стража решила вымыть въ бане 500 человекъ, изъ которыхъ половина простудилась. Не смотря на болезнь, наряжали народъ на работы. Къ вечеру возвращались все усталые и мокрые отъ переутомленія и такъ ложились спать, a подъ утро трудно уже было подняться съ постели. Эпидемія свирепствовала до конца марта 1915 года. Къ этому времени умерло 1350 человекъ. Присмотра за больными не было, a въ баракахъ трудно было поместить больныхъ, ибо ежедневно заболевало 600-800 человекъ. Двое лагерныхъ врачей и третій интернированный д-ръ Дорекъ, заразившись, умерли. Присланный военный врачъ, боясь заразы, лечилъ издали. Мой баракъ былъ изолированъ въ теченіе двухъ съ половиной месяцевъ. Нельзя было показаться во дворъ. Все мои прихожане переболели, но все выздоровели, за исключеніемъ четырехъ изъ села Руденки. За это время построено обширную баню, лазаретъ, аптеку, перестроено бараки, роздано новую одежду, одеяла, дезинфицировано еженедельно все наши вещи и такимъ образомъ постепенно эпидемія прекратилась. Въ эту зиму пищи было достаточно, но люди по болезни плохо кушали. Заплесневшій хлебъ бросали въ печку.

Начало освобожденій

Въ Талергофе было до 7000 человекъ интернированныхъ. Между ними были также украинофилы, поляки и евреи, Они попали сюда вопреки желанію австрійскихъ властей, по ошибке. Провиденіе хотело, чтобы и украинофилы присмотрелись тому же аду, который они совместно съ австрійскими жандармами приготовили русскому народу. Украинская интеллигенція старалась еще въ начале при содействіи своихъ депутатовъ въ Вене освободиться изъ Талергофа, что ей частично удалось, ибо уже въ ноябре 1914 года выпущено многихъ изъ нихъ на волю. Однако эпидемія прекратила дальнейшія освобожденія. Благонадежныхъ изъ интернированныхъ списывалъ украинофилъ свящ. Степанъ Макаръ. Кто попалъ въ его списокъ, надеялся на освобожденіе. A попало въ него немало слабодушныхъ русскихъ, поселенныхъ после освобожденія между местными швабами. Такимъ образомъ освобождали въ Талергофе место для прибывающихъ изъ Терезина. Изъ моихъ прихожанъ освобождено всехъ женщинъ къ концу августа 1915 года.

Терезинскій транспортъ

Въ первыхъ дняхъ мая 1915 года привезено изъ Терезина около 800 человекъ интеллигенціи и размещено въ баракахъ второго и третьяго десятка. Пріехало так-же двое моихъ сыновей: Романъ, студентъ ветеринарнаго института, и Евстахій, студентъ-юристъ. Я зажилъ новой жизнью. На жалованье, получаемое мною съ марта месяца, можно было жить довольно прилично. Все 120 коронъ расходовались на съестные продукты. Приходъ терезинцевъ оживилъ Талергофъ. Пополнился талергофскій хоръ, разсеивавшій пеніемъ скуку. Въ Талергофе было много интернированыхъ женщинъ и барышень. Теперь онъ былъ похожъ, особенно въ теплые дни, на курортъ.

Богомольный народъ вначале устраивалъ общія моленія по баракамъ или на улице подъ бараками. Также по баракамъ исповедывали интернированные священники искавшихъ утешенія въ религіи и причащали умирающихъ. Больше всехъ положилъ трудовъ въ этомъ отношеніи о. Владиміръ Венгриновичъ, спешившій съ духовной помощью къ заразнымъ больнымъ и съ разрешенія властей сопровождавшій покойниковъ на место вечнаго покоя подъ соснами. Если умеръ священникъ, тогда покойника клали подъ баракомъ и, после совершенія обряда іерейскаго погребенія, отправляли на кладбище. Хоръ изъ определеннаго количества мірянъ сопровождалъ покойниковъ, иногда по билетамъ. Почти все священники священодействовали безъ ризъ, ибо ихъ вначале не имелось. Когда лагерная администрація отдала интернированнымъ часовенку, назначено въ сентябре 1915 настоятелемъ лагернаго прихода вольнаго священника о. Ярослава Карпяка. Священникамъ-узникамъ разрешалось свяшеннодействовать ежедневно съ 5 ч. утра до 12 дня. Ставали къ обедне соборне по три, a когда позже получились ризы, тогда и по восъми, делая между собою сборъ на литур. вино и на оплату псаломщикамъ. По смерти о. Ярослава его место занялъ интернированный священникъ безъ права проповеди. Иногда пріезжалъ сюда грек.-кат. священникъ изъ Вены.

Въ отсутствіе законнаго священника, т. е. после смерти о. Карпяка, покойниковъ кропили священной водой подъ бараками, a затемъ уже безъ священника несли на кладбище.

Наборъ рекрутъ въ Талергофе

Военныя власти назначили надзирателями для каждаго десятка бараковъ трехъ офицеровъ лейтенантовъ. Между ними былъ мазепинецъ Чировскій. Онъ следилъ за поведеніемъ русскихъ людей, въ особенности студенческой молодежи. Онъ доложилъ военнымъ властямъ, что лагерное заключеніе является для молодежи благодеяніемъ, a лучшимъ наказаніемъ для нея явится военная служба на позиціи, Представленіе Чировскаго понравилось властямъ и въ іюле 1915 г. устроили къ набору рекрутовъ. Взято на службу всехъ студентовъ и крестьянъ. Во время набора спрашивали каждаго, какой онъ національности. Каждый отвечалъ „Russe”. До обеда комиссія вовсе не обращала на это вниманія. Во время обеда Чировскій по всей вероятности обратилъ вниманіе комиссіи, что въ Галичине нетъ „Russen” только „рутены” или „украинцы”, потому одинъ изъ полковниковъ, членовъ комиссіи, сказалъ во время продолжающагося набора: „in Galizien gibt’s keine Russen”. Это не смутило студентовъ, они диктовали дальше: „Muttersprache-russisch”. Это до того разозлило начальство, что оно распорядилось запереть въ „Einzelarest” всехъ студентовъ, стававшихъ къ набору до обеда, считая ихъ солидарность предумышленнымъ упорствомъ. Всехъ заперто 48 человекъ, между ними также моего сына Романа. Имъ угрожалъ военный судъ. Въ продолженіе месяца удалось убедить все же „Militarkommando” въ Градце, что слово „ruthenisch” искаженное выраженіе, имеющее свое грамматическое начало въ слове „russisch”, Убеждать военныя власти помогалъ намъ офицеръ полякъ Осташевскій, надзиратель второго десятка бараковъ.

Наконецъ выпустили студентовъ изъ ареста, подвесивъ предварительно каждаго за руки на два часа на дереве (т. зв. „anbinden”). Ha военную службу взяли ихъ 10 ноября 1915 года.

Новые транспорты изъ Галичины

После отступленія русскихъ армій изъ Галичины, австрійскія власти арестовали, кроме русскихъ, также украинофиловъ, поляковъ и евреевъ, словомъ всехъ, кто находился въ соприкосновеніи съ русскими войсками. Пустыя места въ Талергофе опять заполнились. Между новыми узниками нашелся ряный мазепинецъ изъ Леска, Габлинскій, который въ 1914 году сердечно радовался арестованію Угерчанъ. Изъ поляковъ было много бургомистровъ, студентовъ и чиновниковъ, которые во время оккупаціи Галичины служили въ разныхъ ведомствахъ.

Въ 1916 году число жителей каждаго барака не превышало 100 человекъ. Гигіеническія условія улучшились, каждый изъ узниковъ имелъ уже по два одеяла. Въ двухъ ресторанчикахъ можно было получить провіантъ. Чиновникамъ, получавшимъ ежемесячно жалованье жилось не плохо, a безденежное крестьянство сильно бедствовало, особенно те, кто изъ дому не получали малейшей помощи. Со временемъ запрещено ресторанамъ отпускать провіанты узникамъ, приходилось доставать ихъ контрабандньмъ способомъ изъ Градца посредствомъ солдатъ и конфинированныхъ. Много въ этомъ деле помогалъ г. Владиміръ Грабецъ, доставлявшій намъ продукты и передававшій наши письма на почту, за что былъ арестованъ впоследствіи и долгое время оставался въ подследственномъ заключеніи.

Казенный столъ состоялъ изъ пятой части военной хлебной порціи на весь день. Утромъ получали отваръ изъ фасоли, въ полдень такой же отваръ изъ бураковъ иногда соленую репу и кусокъ селедки, вечеромъ чай и два куска сахару. Узники теряли физическія силы, начали болеть цынгой. Многіе, спасаясь отъ голодной смерти, занимались попрошайничествомъ. Во время раздачи обеда передъ бараками интеллигенціи собирались десятками крестьяне съ просьбой отступить свою порцію.

Многія семьи посылали изъ Галичины своимъ роднымъ въ Талергофе посылки со съестными припасами, которыя по пути портились или же, что часто случалось, пропадали.

Принудительныя работы

Вначале наряжали на работы исключительно интеллигенцію, въ особенности духовенство. Со временемъ, однако, интеллигенцію оставлено въ покое и назначено ей ордонансовъ. На работы гоняли теперь крестьянъ безъ всякаго вознагражденія. Со временемъ разделили ихъ на рабочія дружины землекоповъ, столяровъ, поваровъ, кучеровъ и т. п. и платили въ день по 20 геллеровъ, a начальникамъ дружинъ по 30 гел. Иногда къ ужину выдавалась рабочимъ прибавка изъ куска хлеба или рыбы, больные же, которые не могли работать, были обречены на верную смерть.

Въ 1916 г. была организована лагерная почта. Съ каждаго барака избрано одного разносчика писемъ, который со спискомъ жителей своего барака являлся ежедневно на сборный пунктъ всехъ лагерныхъ почтальоновъ и получалъ корреспонденцію.

Ликвидація лагера

Въ марте 1917 г. разошлась весть, что насъ отпустятъ домой. Вначале не верилосъ. Когда однако въ наши руки попалъ императорскій рескриптъ отъ 8 марта 1917 г., мы убедились, что желаніемъ Карла I. было освободить всехъ интернированныхъ, ибо самъ фактъ интернированія являлся безправіемъ, Въ виду этого было поручено исполнительнымъ властямъ въ спешномъ порядке разсмотреть все дела заключенныхъ и разбить ихъ на партіи. Началась лихорадочная работа, которая ознаменовалась окончательнымъ освобожденіемъ интеллигенціи въ день 30 апреля 1917 г. Мая 2 го и 3-го дня освобождено 800 крестьянъ, a остальныхъ определили на поселеніе по группамъ. Въ первую вошли принудительно конфинированные съ правомъ выбора места жительства; во вторую вошли конфинированные съ правомъ жительства за пределами Галичины, a въ третью конфинированные съ правомъ возвращенія въ Галичину. Затемъ поделили узниковъ на т. зв. „bemittelt” и „unbemittelt”, то есть со средствами и безъ средствъ. Последніе перевозились на казенный счетъ, но отпускались на волю во вторую очередь.

Я попалъ въ первую категорію. Избравъ местомъ жительства свой приходъ Угерцы, вернулся домой вместе съ прихожаниномъ Іосифомъ Устіановскимъ 10-го мая. Дома засталъ я жену съ одною дочерью въ матеріальной нужде. Остальные члены семьи бежали въ Россію. Весь живой и мертвый инвентарь разграблено въ мое отсутствіе, a зданіе, где помещалась читальня и кооперативъ уничтожено до основанія.

Сообщеніе Вас. Поворозника
изъ с. Великая Березовица, Тернопольскаго у.

Путешествіе изъ Галичины въ Градцъ предполагалось въ пять сутокъ. За все время езды кормили трижды супомъ, a конвоировавшіе насъ львовскіе полицейскіе издевались надъ нами невероятнымъ образомъ. Изъ Градца проследовали въ Талергофъ, a затемъ обратно въ Градцъ для дознанія. Было насъ изъ Вел. Березовицы семь человекъ: Василій Поворозникъ, Николай Крупа, Петръ Украинецъ, Алексей Геремей, Іосифъ Грабовскій, Дмитрій Мушастый и Петръ Керничный.

Въ Градце просидели въ тюрьме девять месяцевъ. Спали на голомъ полу, въ холоде и грязи, имея только по одной паре белья, занимались все время истребленіемъ насекомыхъ. Обвинялись въ шпіонаже и измене.

После произведеннаго следствія и судебнаго оправданія, отправлено стариковъ Алексея Геремея, Іосифа Грабовскаго и Дмитрія Мушастаго въ Гминдъ, a ocтальныхъ на итальянскій фронтъ, где находились подъ строжайшимъ надзоромъ. Петръ Украинецъ потерялъ на позиціи правую руку, Петръ Керничный умеръ на военной службе въ Моравской Остраве, Димитрій Мушастый умеръ въ Гминде, a Николай Крупа умеръ дома. Остальные вернулись благополучно и живутъ до сихъ поръ.

Сообщеніе свящ. Ант. Бучко
изъ с. Ладанцы, Перемышляаскаго у.

4-го сентября 1914 г. привезли въ Талергофъ 2000 узниковъ въ 92 вагонахъ. 13-го сентября переведено изъ нихъ въ военную тюрьму въ Градце (K. u. K. Garnisonsarrest in Graz, Paulustorg. 15), где прожили мы полъ года. Несколькократно водили подъ конвоемъ въ военный судъ передъ снемченнаго чеха, который, услышавъ о нашемъ русскомъ происхожденіи, бесился со злости, угрожая револьверомъ.

6-го марта 1915 г., изъ-за недостатка доказательствъ, пріостановлено следствіе, a 22-го марта, въ день паденія Перемышля, освобождено меня изъ тюрьмы съ определеніемъ на поселеніе въ стирійскомъ городке Гнасъ (старославян. Князь), Фельдбахскаго уезда, въ 7 km. отъ известнаго курорта Gleichenberg. Шестимесячное заключеніе въ сырыхъ казематахъ сильно подорвало мое здоровье и наделило ревматизмомъ.

Въ Гнасе началось новое страданіе. Ежедневная явка въ жандармское управленіе, ограниченіе свободы передвиженія до 7 km, въ окрестности, враждебное отношеніе местныхъ жителей немцевъ, делали жизнь невыносимой. Тоска по роднымъ, отсутствіе известій изъ родины и недостатокъ занятія убивали нравственно заточенцевъ, которыхъ число съ временемъ увеличивалось. Девятнадцать священниковъ и 23-хъ мірянъ обоего пола и разнаго возраста влекло тяжелую жизнь въ неприветливой чужбине, где умерли священники: Мих. Гандякъ изъ Березки, Миронъ Черлюнчакевичъ изъ Крукеничъ и учителя: Гр. Задорожный изъ Джурина, І. Кульматицкій изъ Яворова — Наконечнаго. Ссыльные жили въ Гнасе два года. Когда же освобожденіе галичанъ было объявлено съ австрійской парламентской трибуны, тогда одни были отпущены на свободу, a более опасные для австрійскихъ властей были задержаны въ Гнасе.

Въ последнихъ дняхъ іюня, 1917 г., мне было разрешено вместе съ пок. свящ. Феод. Капко изъ Демянова переехать изъ Гнаса въ Drahotuse на Моравіи. Среди чеховъ началась совершенно иная жизнь. Впоследствіи прибыли къ намъ изъ Вены священники: о. Маркелъ Раставецкій изъ Громна, о. Іоаннъ Мащакъ изъ Липицы Верхней и о. Николай Винницкій изъ Галича.

Въ Гнасе настоятель римско-кат. прихода разрешилъ только одному изъ нашихъ священниковъ служить въ местномъ костеле, здесь же въ Drahotuse д-ръ Францъ Prikryl, известный чешскій исторіографъ, весьма сочувственно относился къ нашимъ священникамъ, разрешая всемъ безъ исключенія жить въ своемъ костеле. Чехи откровенно оказывали свои симпатіи русскимъ галичанамъ.

Австрія опять заняла Галицію и заточенцамъ было разрешено вернуться домой. Въ половине сентября авторъ статьи вернулся на свой приходъ въ Ладанцы, a на следующій день явился ко мне жандармъ, арестовавшій его 1914 г. Съ любопытствомъ, присущимъ ребенку, разсматривалъ онъ мои документы не подозревая, что черезъ годъ тюрьма народовъ Австрія будетъ вычеркнута изъ списка великихъ европейскихъ государствъ.

Сообщеніе г. Крыжановскаго
изъ с. Небылова, Калуш. у.

Въ четвергъ вечеромъ, 3-го сентября 1914 пріехали мы въ Терезинъ въ северной Чехіи, Сейчасъ же заперто насъ въ крепости, въ помещеніи кавалерійской казармы. За все время путешествія это былъ первый ночлегъ на соломе. На следующій день вывели насъ на прогулку на земляныя насыпи кругомъ крепости, День былъ хорошій, кругомъ зелень, множество знакомыхъ, a всехъ интернированныхъ находилось въ ту пору въ Терезине несполна 1000 человекъ.

Здесь я разделся и посмотрелъ на свои плечи. Отъ побоевъ полученныхъ въ Кракове кожа приняла темно-синій цветъ. Свидетелями сему: бухгалтеръ Иванъ Пашкевичъ и купецъ Владиміръ Дришничъ, оба львовяне.

Въ полдень выдано котелки и обедъ, a после послеобеденной прогулки и ужина заперто насъ на ночь въ техъ же казармахъ. Въ начале получали хлеба достаточно, съ теченіемъ времени однако порціи малели. Гулять разрешалось въ узкомъ внутреннемъ дворе. Въ дождливые дни сидели почти целый день подъ ключомъ въ казармахъ. Такъ жили въ продолженіе трехъ месяцевъ. Случалось, что наши ключники, идя на базаръ за покупками для кухни и буфета, брали охотниковъ изъ среды узниковъ въ городъ. Вообще жизнь въ Терезине была довольно сносной благодаря сочувствію и матеріальной поддержке чеховъ. Дисциплина постепенно падала, не запирали насъ больше въ душныхъ кавалерійскихъ помещеніяхъ, разрешалось свободно входить въ казарменный дворъ и гулять тамъ подъ надзоромъ стражи.

5 го мая 1915 г. погрузили насъ въ спеціальный поездъ и черезъ двое сутокъ привезли въ Талергофъ. Здесь объявлено мне решеніе следственной комиссіи для интернированныхъ въ Градце, что останусь жить до конца войны въ Талергофе, a въ августе вместе съ другими определили на военную службу. Передъ отправленіемъ въ полкъ перевели меня въ 27-ой баракъ подъ надзоръ украинофила д-ра Вл. Чировскаго, известнаго нашимъ талергофцамъ своей ненавистью ко всему русскому, a также вымогательствами и взяточничествомъ отъ интернированныхъ, за что былъ приговоренъ военнымъ судомъ къ 6-ти летней каторге.

Въ октябре пріехалъ мой отецъ изъ Талергофа въ Oberhollabicum, a я отправился въ первыхъ дняхъ ноября на военную службу въ 33 полкъ ландверы въ Кракове. Не смотря на офицерскій чинъ, полученный мною еще въ 1906 году, и мой протестъ, меня определили въ полкъ на правахъ рядового, a заперли въ военномъ аресте вместе съ однимъ крестьяниномъ изъ долинскаго уезда, заподозреннымъ въ государственной измене и вместе съ некимъ Іосифомъ Гуменчукомъ изъ Дрогобыча. Въ старшіе назначено намъ ефрейтора Антона Цюру, учителя изъ Роздола, жидачевскаго уезда.

22-е марта 1916 вызвали меня въ канцелярію и здесь адъютантъ прочелъ мне въ присутствіи полковника Фрейсингера решеніе министерства краевой обороны, на основаніи котораго меня разжаловали въ нижніе чины по причине моихъ опасныхъ политическихъ убежденій. Въ качестве ландштурмана служилъ затемъ въ 33, 91, 31 пехотныхъ полкахъ, въ последнемъ подъ командой добраго поручика Козака. Побывалъ на итальянскомъ фронте, въ бояхъ на горе подъ Monfalerne, a после болезни служилъ въ качестве военнаго писаря въ Перемышле вплоть до ноября 1918 года.

Сообщеніе Ивана А. Васюты
Волковцы, у. Снятинъ

Въ последнюю ночь передъ отъездомъ изъ сяноцкой тюрьмы мы узнали что насъ отвезутъ въ Грацъ. Однако, мы ошиблись въ нашихъ надеждахъ на лучшую жизнь, ибо проехавъ черезъ Грацъ, мы очутились въ Талергофе.

Былъ месяцъ ноябрь. Въ палаткахъ царили морозъ, грязь, насекомыя. Какъ позже оказалось, тамъ уже побывали до нашего пріезда тысячи людей. Палатки были назначены для карантина. Купить нечего, голодъ донимаетъ и нельзя выйти на просторъ, ибо палатки окружены колючей проволокой.

После двухънедельнаго карантина отправляютъ насъ въ весьма примитивную баню. По середине котелъ съ полутеплой водой, рядомъ разставлены грязныя корыта, полъ изъ каменныхъ, холодныхъ плитъ. Велятъ раздеваться на дворе, на снегу. Одежду забираютъ для дезинфекціи, насъ гонятъ въ гангары купаться, a после купели опять на снегъ одеваться.

Въ новыхъ баракахъ, въ которыхъ разместились после бани, страшная скученность. Человекъ по 250—280 въ одномъ, ночью лежащимъ трудно повернуться.

Ежедневно пригоняли въ Талергофъ новыя партіи, ежедневно ихъ раздевали на снегу, последствіемъ чего были массовыя заболеванія заключенныхъ сыпнымъ тифомъ и другими болезнями. Эпидемія косила народъ десятками и сотнями. Въ одно время казалось, что весь лагерь вымретъ и одной живой души не останется.

Были между нами свои врачи, напр. Влад. Могильницкій изъ Бучача и д-ръ Войтовичъ изъ Перемышля. Они работали сверхъ своихъ силъ, однако результаты были незначительны. Нехватало лекарствъ, инструментовъ и средствъ.

Эпидемія между темъ распространялась съ ужасающей скоростью. Какъ я уже выше упомянулъ, въ баракахъ находилось по 250 — 280 человекъ, a были бараки съ нарами въ три этажа, которые вмещали по 500 человекъ. Болели буквально все. Вначале такой больной чувствовалъ себя весьма несчастнымъ и одинокимъ. Когда же позже больной тифомъ виделъ, что соседъ его справа не живетъ, слева догораетъ, сверху стягиваютъ покойника a въ коридоре лежитъ вместе и рядомъ несколько человекъ и бредитъ въ тифозномъ жару, тогда делался постепенно равнодушнымъ къ своей болезни и къ окружающей его среде. Сегодня тебя тащатъ на кладбище, завтра меня, и такъ продолжалось безъ конца. Поднявшись утромъ съ постели, мы первымъ деломъ замечали на улице передъ бараками покойниковъ въ разныхъ позиціяхъ — голыхъ, въ лохмотьяхъ. Одни лежали подъ навесами крышъ, другіе прямо въ грязи, a подъ часовенкой, къ полудню, набиралось ежедневно 30 — 40 — 50 гробовъ съ покойниками.

Эпидемія унесла въ продолженіи двухъ месяцевъ до трехъ тысячъ жертвъ. Все оне схоронены подъ „соснами”.

Въ другой половине лета производился рекрутскій наборъ. Всехъ до 50-летняго возраста взяли на военную службу. Молодыхъ сейчасъ же погнали на позиціи, кто постарше, техъ отправили въ начале 1916. Настало именно время когда австрійскіе вожди почувствовали недостатокъ въ пушечномъ мясе. Тутъ уже не разбирали, благонадежный ли человекъ или же политически заподозренный, все мало-мальски внешне здоровые оказывались подходящими солдатами.

И меня определили въ начале марта 1916 на военную службу. Не стану скрывать, не понравился мне этотъ сюрпризъ, однако съ другой стороны, почувствовалъ удовольствіе, что вырвусь изъ грязной клетки на свежій воздухъ, на Божій светъ. Недолго радовался я свободе, ибо на третій день Пасхи меня опять арестовали, благодаря мазепинцу эксъ-жандарму Добрянскому — Демковичу, вертевшемуся между нами въ полку. Именно онъ обвинилъ насъ четырехъ въ государственной измене, последствіемъ чего мы очутились въ военной тюрьме въ Граце. После предварительнаго следствія, продолжавшагося, въ общемъ, два месяца, получили я и мой товарищъ Іосифъ Кебузъ изъ с. Пикуличъ, Перемышльскаго уезда, по 15 месяцевъ, a студентъ М. Гукъ изъ Львова 18 месяцевъ. Судъ определилъ намъ въ защитники украинофила д-ра Чировскаго, который однако своими разъясненіями суду относительно опасности для государства „руссофильскаго” движенія больше защищалъ свидетеля, то есть упомянутаго эксъ-жандарма, a намъ темъ самымъ сослужилъ медвежью услугу. Конечно мы обжаловали приговоръ, но безъ пользы и безъ результата.

По истеченіи двухъ месяцевъ осматривалъ тюрьму генералъ, по національности изъ южныхъ славянъ. Всехъ арестантовъ уставили въ две шеренги, a генералъ обращается къ намъ съ вопросомъ, нетъ ли у кого какой-нибудь просьбы или жалобы. Тутъ мне вспомнилась исторійка французскаго капитана Дрейфуса приговореннаго въ свое время за государственную измену къ четыремъ годамъ каторжныхъ работъ, какъ онъ после двухълетняго заключенія исходатайствовалъ ревизію приговора и былъ освобожденъ отъ дальнейшаго наказанія. Захотелось и мне попробовать счастья и я, скрепя сердце, выступилъ впередъ. Изложивъ свою жалобу и безпочвенную клевету со стороны доносчика, послужившую причиной незаслуженнаго наказанія, я просилъ генерала о пересмотре моего и товарищей дела.

Не знаю, тронуло ли генерала наше несчастье или действительно онъ пожелалъ, чтобы правда восторжествовала, a быть можеть, зналъ кое-что о массовыхъ ссылкахъ галичанъ въ глубъ Австріи — онъ пообещалъ намъ заняться ближе нашей судьбой. Въ непродолжительномъ времени после его отъезда намъ объявили, что будетъ пересмотръ дела въ дивизіонномъ суде и допросъ нами поставленныхъ свидетелей. Насъ отправили въ роту, a черезъ несколько недель оправдали отъ вины и наказанія.

Во время второго разбирательства выяснилось, что нашъ споръ съ эксъ-жандармомъ не имелъ политическаго характера, угрожающаго целости и суверенности Австрійской имперіи, ибо заключался въ препирательстве относительно существованія въ Галичине русскихъ просветительныхъ институцій и обществъ по окончаніи войны. Мы, конечно, отстаивали свою позицію, a доносчику хотелось видеть въ Галичине монопольную мазепію, потому не постеснялся оклеветать насъ передъ военными властями.

На суде признали эксъ-жандарма невменяемымъ, a насъ после освобожденія отправили на италіанскій фронтъ, сперва въ Силянъ, a после въ Кальдонасо и Asijado. Здесь мучились мы, взбираясь съ кирками и винтовками по Альпамъ, вплоть до развала Австріи.

Воспоминанія Ю. H. Киселевскаго изъ Коломыи

Мы пріехали въ Талергофъ уже после эпидеміи сипного тифа и тутъ были размещены въ выбеленныхъ известью баракахъ. Зная, что въ этихъ баракахъ до нашего пріезда жили тифозные, и боясь заразиться въ помещеніи, мы все время пребывали во дворе, благо хорошая и теплая погода этому благопріятствовала.

Въ то время были уже устранены изъ службы лютейшіе начальники и разнаго рода коменданты въ роде Чировскихъ и заменены людьми интеллигентными и более гуманными, Н. пр. одну изъ комендантскихъ должностей въ лагере исполнялъ тогда оберлейтенантъ д-ръ Осташевскій, затемъ лейтенантъ Яскульскій. Упомянутые офицеры, въ виду ихъ хорошаго обращенія съ арестованными, были скоро отрешены отъ должности и отправлены въ действующую армію.

Низшая охрана всегда позволяла себе издевательскія, нечеловеческія выходки по отношенію къ арестованнымъ, въ особенности къ крестьянамъ, вследствіе чего интернированные прилагали всехъ усилій чтобы попасть въ наряды на работы вне лагеря, даже более состоятельные изъ интернированныхъ просто откупались у стражниковъ отъ безчинствъ и надоедливыхъ, a иногда совершенно невыносимыхъ преследованій. Упросилъ и я унтеръ-офиц. Сеницу (словенца) нарядить меня на полевыя работы въ соседнемъ графскомъ замке.

Въ замке познакомился я съ комендантомъ Eigenwirtschaft-a oберлейтенантомъ Калиною (чехомъ), которыи впоследствіи сделалъ меня старшимъ дружины.

Теперь моя жизнь потекла более разнообразно. Ежедневныя экскурсіи изъ лагеря въ замокъ должны были укрепить мое здоровье, сильно пошатнувшееся еще въ Терезинской крепости. Въ замке перевозилъ я землю, садилъ и окапывалъ капусту. Когда же лагерный плацъ-комендантъ Уейскій (изъ интернированныхъ поляковъ), за взятки и вымогательства, былъ отстраненъ отъ должности, я согласился на усильныя просьбы моихъ знакомыхъ и сотоварищей заменить уступившаго и былъ назначенъ на его место.

Моимъ новымъ положеніемъ въ среде лагернаго населенія пользовались главнымъ образомъ духовенство и мірская интеллигенція, желавшія подышать свежимъ воздухомъ. Подъ предлогомъ полевыхъ работъ въ рабочія дружины наряжалась, при соблюденіи известной очереди, интеллигенція. Въ замке былъ хорошій паркъ и небольшой лесокъ.

Сносясь постоянно по долгу службы съ главной канцеляріей, былъ я посвященъ въ некоторые администр. секреты по управленію арестованными.

Талергофскій лагерь состоялъ изъ трехъ отдельныхъ дворовъ, по 10 бараковъ, съ кухнями и другими постройками. Въ каждомъ бараке находилось до 140 человекъ.

Все это были люди, противъ которыхъ уголовное следствіе было уже пріостановлено. Каждымъ баракомъ управлялъ „циммеркомендантъ”, получавшій для своихъ людей пропитаніе, одежду, отвечавшій за порядокъ и т. п.

Наша улица длиною въ одинъ километръ проходила черезъ все три двора и упиралась въ рядъ бараковъ, где помещались интернированные, находившіеся еще подъ следствіемъ. Затемъ стоялъ баракъ съ отдельными камерами для провинившихся и осужденныхъ въ административномъ порядке лагеркомендантомъ. Дальше следовали лазареты, изоляторъ для инфекціонныхъ больныхъ, прачешныя, кухни, конторы, карантинные бараки, баня, дезинфекціонный баракъ, a рядомъ съ ними православная часовенка.

Рядомъ съ часовенкой стояла небольшая постройка, помещеніе православнаго священника, жилъ въ ней, однако, офицеръ, ведшій реестръ покойниковъ.

Отсюда велъ путь на кладбище „подъ соснами”. Дополненіемъ талергофской картины служили две мертвецкія, одна рядомъ съ лазаретами, a другая въ конце лагеря, рядомъ съ арестантскими бараками, обе съ лаконическими и каждому изъ насъ весьма понятными надписями: „Mein letztes Heim” (моя последняя обитель).

На границе 1-го и 2-го дворовъ была построена высокая электрическая водокачка, a въ двухъ противоположныхъ концахъ лагеря два бассейна, устроенные на случай пожара, откуда застоявшаяся вода заражала воздухъ въ целомъ лагере.

Лагерь былъ обведенъ высокимъ заборомъ и колючей проволокой, дальше за проволокой съ внешней стороны караулили сторожевые посты.

Свободные участки внутри лагеря были засажены овощами, которыми впоследствіи насъ кормили.

Въ баракахъ Nr. l жили русскіе военнопленные, занятые въ Талергофе въ качестве плотниковъ, пекарей, кузнецовъ и др. Лагерные магазины, пекарни, прачешныя, конторы и казармы для помещенія караульной команды, находились вне ограды.

Между интернированными находились целыя семьи съ детьми школьнаго и дошкольнаго возраста. Для нихъ вместе съ ихъ матерями былъ отведенъ баракъ Nr. 2 и была приделена одна сестра милосердія для ухода за маленькими арестантами.

Для семейной, но бездетной интеллигенціи, былъ отведенъ баракъ Nr. 30, съ отдельными комнатками и перегородками, a рядомъ съ часовенкой. построено нечто въ роде ресторанчика, предназначеннаго для располагавшихъ матеріальными средствами. Собственно говоря въ этой лавчонке кроме кукурузнаго хлеба, молока, табаку и колбасы весьма сомнительнаго качества, нечего больше было купить.

У входа въ лагерь стряла внушительная постройка, отличавшаяся размерами отъ остальныхъ талергофскихъ бараковъ. Это было лагерное управленіе съ целымъ штатомъ полицейскихъ и военныхъ чиновъ, тутъ же помещалась почта.

Свиданія постороннихъ посетителей съ интернированными происходили въ жандармскомъ управленіи, всегда по особому разрешенію коменданта лагеря, полковника Штадлера, и всегда продолжались не более 10 минутъ.

Все посылки въ лагерь и изъ лагеря тщательно проверялись стражей, корресподенція тщательно цензурировались по сколько вообще не считалась запретной или же не задерживалась на талергофской почте по усмотренію чиновника. Случалось, что посетители лагеря неделями ожидали въ Градеце разрешенія полковника на свиданіе съ интернированнымъ въ Талергофе.

Въ жандармскомъ управленіи въ Талергофе были заняты большей частью чиновники поляки изъ Галичины, эвиденцбюромъ ведали оберлейтенантъ Бехтлефъ, немецъ, родомъ изъ Городка Ягайлонскаго, судебными делами ведалъ оберлейтенантъ д-ръ Герцъ, еврей, человекъ совершенно безпристрастный, a почтой заведывалъ оберлейтенантъ д-ръ Винтеръ. Изъ низшихъ конторскихъ служащихъ помню капраловъ: италіанца Мерка, онемеченнаго чеха Гариха, и коломыйскаго еврея Маера Ляхса, бывшаго у насъ посредникомъ между талергофскимъ лагеремъ и внешнимъ міромъ. Ляхсъ перевозилъ неофиціонально въ Градецъ наши записки знакомымъ и роднымъ и исполнялъ иныя мелкія въ сущности, однако для насъ весьма важныя порученія.

Наивысшей властью въ лагере былъ полковникъ, a его ближайшимъ органомъ являлось эвиденцъбюро съ различными секціями и многочисленнымъ штатомъ служащихъ. Отдельные дворы въ лагере имели кроме того своихъ комендантовъ, австрійскихъ офицеровъ, съ несколькими унтерами и те непосредственно сносились съ нами. Однимъ изь такихъ комендантовъ былъ офицеръ д-ръ Чировскій, мазепинецъ.

Была тутъ своя санитарная комиссія, состоявшая изъ полкового врача, двухъ заместителей, a въ качестве четвертаго члена этой комиссіи былъ допущенъ интернированный д-ръ Могильницкій изъ Бучача. На услугахъ санитарной комиссіи была целая партія могильщиковъ, набранныхъ изъ среды интернированныхъ.

Кладбище находилось на Flugfeld -е подъ „соснами”, где хоронились все въ заранее заготовленныхъ глубокихъ и длинныхъ могилахъ и засыпались пескомъ и гравіемъ (мелкими камешками.) Хоронились покойники часто въ одной рубашке. Въ последнемъ году существованія талергофскаго лагеря разрешалось хоронить покойниковъ въ сопровожденіи священника и интернированныхъ, однако не больше 200 человекъ по спеціальному разрешенію, и съ предложеніемъ именного списка. У изголовья каждаго покойника помещалась табличка, прибитая на колышке, съ надписью, указывавшей фамилію покойника. Къ моменту упраздненія лагеря номера табличекъ дошли до 2.000 (двухъ тысячъ). Разрешалось ставить на могилахъ кресты, и талергофское кладбище покрылось трираменными крестами. Узнавъ случайно объ этомъ явленіи, пресловутый д-ръ Чировскій исходатайствовалъ у высшихъ властей разрешеніе обрезать рамена крестовъ, что затемъ и было проделано по его приказанію.

Получивъ назначеніе въ плацкоменданты, я постарался первымъ долгомъ облегчить хоть немного и улучшить до некоторой степени долю заточниковъ. Предостерегалъ интернированныхъ о поступающихъ на нихъ въ лагерное управленіе доносахъ отъ тайныхъ агентовъ, находившихся въ лагере, a принимая участіе при всякаго рода разследованіяхъ въ качестве уже должностного лица и главнаго переводчика, я прилагалъ все усилія, чтобы таковыя кончались хорошимъ исходомъ для подсудимыхъ интернированныхъ.

Многихъ изъ интернированныхъ я предупреждалъ о надвигающейся опасности и такимъ образомъ давалъ имъ возможность подготовиться надлежащимъ образомъ къ защите. Мне это удавалось потому, что упомянутый итальянецъ Меркъ сообщалъ мне обо всемъ, a въ некоторыхъ случаяхъ я лично имелъ возможность вглянуть въ канцелярскія книги и документы. Во время моего плацкомендантства прекратилась постоянная перекочевка интернированныхъ изъ барака въ баракъ, о всякаго рода злоупотребленіяхъ низшей администраціи я докладывалъ высшему начальству и виновные наказывались. Также прекратились злоупотребленія съ выдачею почтовыхъ посылокъ, какъ писемъ такъ и продовольственныхъ посылокъ, вследствіе установленія контролеровъ изъ среды интернированныхъ, которые всегда присутствовали при пріеме почты. Письма и иныя посылки теперь правильно доходили до рукъ интернированныхъ. Имея доступъ во все углы талергофскаго лагеря я имелъ возможность быть неофиціальнымъ передаточнымъ органомъ разныхъ записокъ и т. п. для интернированныхъ.

Тяжела была доля интернированныхъ крестьянъ. Не имея гроша при душе, не получая ничего изъ дому, и не имея посторонняго заработка, они занимались выделкой табакерокъ, крестиковъ и т. п. вещичекъ и продавали ихъ среди талергофцевъ. Знавшіе сапожное ремесло были определены въ лагерную мастерскую, где выделывались соломенные валенки и обувь съ деревянными подошвами. Такая обувь поступала въ казну, кажется для нуждъ арміи.

Пища въ Талергофе была плоха, a сильно ухудшилась качественно и количественно въ последнемъ году. Въ то время несостоятельные заточники опять заболевали, на этотъ разъ уже желудочными болезнями и осложненіями.

Въ то время мы выхлопотали также разрешеніе на устройство школы для детей арестованныхъ и на постройку православной часовни, о которой я уже упоминалъ въ начале. Тутъ следуетъ отметить, что д-ръ Чировскій не оставилъ въ покое и православнаго храма, донося полковнику, что часовенка является опаснымъ пропагаторомъ православія и цареславія среди интернированныхъ. Однако высшее начальство оказалось более благоразумнымъ и не сочло нужнымъ закрывать молитвенный домъ, служившій для сотенъ арестованныхъ единственнымъ утешеніемъ и облегченіемъ въ тяжелыхъ условіяхъ талергофскаго заточенія. Самъ д-ръ Чировскій былъ затемъ арестованъ и приговоренъ къ несколькимъ годамъ тюрьмы за некоторыя свои темныя проделки.

Въ заключеніе скажу, что уже въ последнее время организовался въ лагере маленькій струнный оркестръ, въ составъ котораго входили священники: Генсіорскій и Скобельскій, д-ръ Гриневецкій и другіе. Концерты оркестра, устраиваемые въ третьемъ дворе, собирали множество народа, самопонятно арестантовъ; такимъ образомъ интернированные старались вносить некоторое разнообразіе въ монотонную и печальную арестантскую жизнь.

Ю. Н. Киселевскій

ФЕОФИЛЪ ВАСИЛ. КУРИЛЛО:
Дневникъ лемка изъ Талергофа

(съ 14-го сентября 1914 г. по 22-ое августа 1915 г.)

Сентябрь 1914 года

14 сент. понедельникъ. — Въ 8 ч. вечера выезжаетъ первый транспортъ русскихъ лемковъ изъ Горлицкой тюрьмы, при уездномъ суде въ Горлицахъ.

Тюремныя власти, во главе со Скальчинскимъ, собрали насъ на тюремной площади, прочли списокъ всехъ насъ и, произведши ревизію вещей, приказали строиться въ ряды, по четыре; a отправиться вместе съ этими вещами на вокзалъ. Держа вещи въ рукахъ, мы шли, не зная куда, и даже не смея спросить, куда насъ направляютъ. При нашемъ выходе изъ тюремнаго помещенія собралась толпа местныхъ жителей, которая относилась къ намъ почему-то враждебно и ругала насъ. На эту ругань мы не реаговали, a молча продолжали свой путь.

Сопровождаетъ насъ несколько жандармовъ.

На вокзале размещаютъ насъ въ товарныхъ вагонахъ числомъ больше сорока человекъ въ одномъ вагоне. На вагонахъ жандармы меломъ начертили надпись: „едутъ москалофилы изменники”.

15 сент. — Поездъ трогается съ места и затемъ делаетъ остановку на каждой станціи. Почти на каждой станціи встречаетъ насъ местное населеніе и ругаетъ насъ.

Некая старая женщина, держа въ руке молитвенникъ и четки, говоритъ своей соседке: „слушай Маша, я такъ чувствительна, курицы сама не зарежу, но того попа, что находится въ вагоне, я резала бы по кусочкамъ”. Кто-то сталъ бросать въ насъ пескомъ и бумагой. Увидевъ это, жандармъ закрылъ дверь вагона, и поездъ тронулся съ места.

Прибываемъ въ г. Живецъ, та-же самая картина. едимъ собственные припасы, купленные въ Горлицахъ, но экономно, ибо не знаемъ, какъ долго придется намъ ехать.

16 сент. — Проезжаемъ черезъ Венгрію. Жара нестерпимая! Въ закрытомъ вагоне страшно душно, ибо насъ въ немъ много, a открывать вагонъ запрещено. Некоторые изъ насъ лежатъ на полу почти безъ чувствъ.

Вспомнивъ, что у меня въ вещахъ находится вода для полосканія зубовъ, вынимаю ее, самъ нюхаю и даю понюхать о. Дуркоту изъ Ждыни. Это насъ несколько освежаетъ. Лишь только жандармъ открылъ дверь вагона на несколько минутъ, мы съ жадностью силимся хватать полной грудью свежій воздухъ. Лица наши красны, a глаза отъ духоты выпячены на верхъ.

17 сент., четвергъ. — Какъ только поездъ останавливается на какой-нибудь станціи, сейчасъ жандармы осведомляютъ местныхъ жителей, кого они везутъ. Жандармы открываютъ двери вагоновъ, толпа местныхъ жителей уже поджидаетъ насъ, ругаетъ и даже требуетъ выдачи насъ, дабы растерзать насъ.

Кто-то изъ толпы сказалъ, что среди насъ находится профессорь русскаго университета, я на это лживое заявленіе улыбнулся, за что толпа стала бросать въ меня камнями. Если бъ жандармъ не успелъ сейчасъ закрыть дверь вагона, то толпа могла бы и убить меня. На следующей станціи толпа категорически требовала выдачи насъ для самосуда. Мы молчимъ и попрятавшись вглубь вагона, съ трепетомъ ожидаемъ неизбежной смерти, но къ нашему счастью поездъ трогается и жандармъ закрываетъ двери.

18 сент. пятница. — Въ 10 часовъ ночи прибываемъ въ г. Грацъ, въ Стиріи, после въ Абтисендорфъ и Карлгофъ.

На вокзале встречаютъ насъ солдаты изъ Талергофскаго лагеря. Построивъ насъ въ ряды, по четыре, приказали намъ идти за собою. При свете факеловъ идемъ пешкомъ въ лагерь подъ ударами прикладомъ и сапогами въ спину и куда попадетъ.

Идущій рядомъ со мною юристъ Дмитрій Качоръ изъ Водаковъ получилъ сильный ударъ прикладомъ въ спину, стиснувъ зубы, идетъ дальше, но отъ сильной боли навернулись слезы на глаза. Нашъ транспортъ разделяютъ по полевымъ шатрамъ („цельтамъ”), где по сторонамъ и по середине находится несколько сноповъ соломы. Спать можно тамъ только сидя, опираясь спиной о снопъ соломы.

Некоторые изъ насъ, сильно утомленные, засыпаютъ въ такомъ неудобномъ положеніи. На поданное нами прошеніе намъ разрешено было выходить за надобностью изъ шатра въ сопровожденіи солдатъ, но только на весьма короткое время, — больше одной минуты нельзя было употребить на естественную надобность подъ угрозой ударовъ прикладомъ или даже штыкомъ. Разрешеніе это было выдано только некоторымъ изъ насъ, и то черезъ каждые 2 часа разрешалось обращаться съ просьбой о выходе за надобностью не больше, немъ 4 лицамъ.

Съ момента выезда изъ Горлицъ не получали мы теплой пищи. Уничтожаемъ остатки привезенныхъ изъ Горлицъ съестныхъ припасовъ.

19 сент. суббота. — есть не даютъ. Если у кого изъ насъ имеется немного хлеба, тотъ делится имъ съ другими. Съестныхъ припасовъ нигде нельзя достать.

Лагерь нашъ состоитъ всего изъ 10 меньшихъ шатровъ и одного большого и разбитъ на значительной песчаной равнине. Нашъ транспортъ, кажется, былъ вторымъ, такъ какъ часть шатровъ была занята какими-то людьми. Посты были заняты исключительно немцами, говорящими простонароднымъ наречіемъ Стиріи и Вены, такъ что и интеллигентные люди съ трудомъ ихъ понимали, a простой русскій людъ, который говоритъ только лемковскимъ наречіемъ и подавно не въ состояніи понимать ихъ. Вследствіе этого происходятъ частыя недоразуменія, кончающіяся большей частью руганью и побоями со стороны надзирателей.

20 сент., воскресенье. — Въ тотъ же день вечеромъ надзиратель нашего поста перевелъ насъ въ большой шатеръ. Въ этомъ шатре нътъ ни дверей, ни соломы; пришлось спать на сырой земле, вследствіе чего мы продрогли отъ холода. Ванька Михайловичъ Вербицкій сшилъ изъ полотенца мешокъ для своихъ вещей.

Испытываемъ голодь.

21 сент. Въ шатре встречаю Стефана Тыминскаго, стараго своего знакомаго, съ которымъ жилъ на квартире у Брониславы и Феофилы Кржиштофиковской въ гор. Ясле. Въ 10 ч. утра получаемъ впервые хлебъ и въ 5 ч. вечера полбу (пенцакъ).

22 сент. — Первый завтракъ. Визитъ врача. Получаемъ лекарства и незначительное количество соломы, которую разделили между насъ коменданты шатра (циммеркоменданты).

Дождь. Шатры наши протекаютъ. Спать приходится на мокрой земле. Некоторые изъ насъ вырезываютъ изъ дерева ложки, другіе играютъ въ самодельные деревянные шахматы или же въ карты, а иные читаютъ книги, которыя случайно захватили съ собой. Врачъ осматриваетъ глаза интернированныхъ. На обедъ даютъ бульонъ съ рисомъ.

23 сент, — Пишу домой во Флоринку открытое письмо, a малограмотнымъ товарищамъ написалъ ихъ штукъ десять.

Для осмотра прибылъ нашъ врачъ д-ръ Цеханскій изъ Крыницы. Въ 10 1/2 ч. утра получаемъ хлебъ, a въ 3 ч. дня обедъ. Покупаемъ пледы, рубахи и пр. Новый визитъ врача. Спать пришлось въ платье, прикрываясь шинелью.

24 сент. — Ванька Вербицкій брилъ меня. Покупаю молока за 9 геллеровъ, a булокъ за 12 и кружку для питья. Для интернированныхъ устраиваютъ кухню. Я простудился и схватилъ жестокій насморкъ. Знакомство съ О. Фольварковымъ.

25 сент. — Свящ. о. Сеникъ, членъ львовскаго сейма, и Стеранка подаютъ жалобу властямъ лагеря, описывая наше бедственное положеніе, жалуясь на то, что отъ голода и негигіеническихъ условій жизни въ лагере умерло уже 9 человекъ интернированныхъ.

Сегодня довольно хорошій день.

Женщинъ переводятъ въ деревянный баракъ. Я гуляю въ своемъ плаще. Укладываю хлебъ въ ряды для раздела его между интернированныхъ большого шатра. Ложусь спать въ 6 ч. вечера. Ночью у о. Хомицкаго было кровотеченіе изъ носа. Въ шатре ночью холодъ не выносимый, кому холодъ не даетъ спать, тотъ гуляетъ по шатру.

26 сент., суббота. — Въ 9 1/2 ч. утра солдаты привязали (т. е. сделали т. наз. „anbinden”) одного русскаго къ столбу на 1 1/2 часа за то, что укралъ своему товарищу сорочку. Наказанный несколько разъ терялъ сознаніе, a изъ промежностей между пальцами ногъ его показалась кровь. Стирка белья производится у насъ, конечно, безъ мыла.

Встречаю здесь моего венскаго товарища Феодосія Перчинскаго, который заказалъ черезъ надзирателя мыло. Укравшій хлебъ тоже получилъ наказаніе „anbinden”.

И этой ночью невыносимый холодъ.

27 сент., воскресенье. — Хорошій день. Молебенъ Божіей Матери въ большомъ шатре. Литургіи служить нельзя было, такъ какъ не было ни алтаря, ни сосудовъ, ни ризъ, ни даже богослужебныхъ книгъ. Пели все, но многіе плакали и не могли больше петь.

Результатомъ этого молебна было новое распределеніе насъ по всемъ шатрамъ. Случалось и такъ, что отделяли детей отъ родителей, брата отъ брата. Я попалъ въ шатеръ № 15. По этому поводу водворилось у насъ сумрачное и угнетенное настроеніе.

28 сент., понедельникъ. — Новая мойка белья, ибо уже начинаютъ появляться паразиты и то большихъ размеровъ. Пилъ молоко сильно разбавленное водой, причемъ количество этого купленнаго мною черезъ надзирателя молока было незначительно, a цена изрядная.

Встречаю Маркуса, члена русскаго студенческаго Обшества ”Буковина” въ Вене.

29 сент., вторникъ. — Шесть человекъ интернированныхъ умерло утромъ, Солдаты, посыпавъ ихъ негашеной известью, вынесли и закопали, не позволяя, не только что служить панихиду при ихъ гробе, но даже сопровождать тела умершихъ ихъ родственникамъ.

Подверглись наказанію „anbinden” еще 5 человекъ.

Сильный, холодный и пронизывающій ветеръ. Пишу малограмотнымъ крестьянамъ открытыя письма домой.

30 сент., среда. — Опять хорошая погода.

Вновь подверглись наказанію „anbinden” 2 человека.

Опятъ закопали солдаты 2 умершихъ, изъ которыхъ одинъ былъ православный.

Переводятъ насъ въ большой центральный шатеръ, ибо военнопленныхъ русскихъ перевезли въ другое место.

Скончался благочинный о. Кушниръ.

Октябрь 1914 г.

1 окт. — Меня избрали комендантомъ шатра.

Кроме другихъ обязанностей я имею право делить пищу среди заключенныхъ и платье и белье, если таковыя присылаются въ шатеръ властями лагеря. Но увы, не смотря на то, что многіе изъ насъ ходятъ въ лохмотьяхъ и не имеютъ средствъ покупать при посредстве властей лагеря необходимое платье (платить приходится за одно и тоже по несколько разъ), ни белья, ни одежды ни разу власти не выдали беднейшимъ изъ насъ.

Ночью холодно, чтобъ согреться, варимъ тайкомъ чай и попиваемъ его.

2 окт. — Опять хорошая погода. Разрешено гулять между шатрами и похоронить 4 умершихъ, въ ихъ числе одного студента, съ участіемъ хора. Вечеромъ даютъ намъ кофе.

3 окт., суббота — Хорошій день. Идемъ гулять между шатрами. Капитанъ осматриваетъ лагерь, Похороны баумайстра.

Встречаю о. Стефана Копыстянскаго и Григорія Пирога. Получаемъ кофе.

Прислали намъ жестяные котелки для супа (шальки). Делаемъ списокъ людей другого шатра.

4 окт., воскресенье. — День ангела императора Франца Іосифа I. Въ отстояніи какихъ-нибудь 100 шаговъ отъ нашихъ шатровъ строятъ 2 деревянныхъ барака въ некоторомъ разстояніи другъ отъ друга.

На плацу между этими деревянными бараками состоялась полевая обедня, на которой присутствуютъ представители всехъ шатровъ и бараковъ. Обедню совершаетъ почтенный старикъ о. Долинскій, соборне съ оо. членами сейма, Сеникомъ и Метеллой. Хоръ, состоящій изъ регентовъ, хорошихъ певцовъ и студентовъ университета, числомъ до 150 человекъ, поетъ великолепно.

Присутствующіе австрійскіе офицеры изумлены и приходять въ восторгъ.

Изъ нашего шатра присутствуютъ о. Сприссъ и я.

Визитъ врача. Вечеромъ многіе изъ нашего шатра кашляютъ.

5 окт., понедельникъ — Хорошая погода. Кашель меня меньше мучитъ, желудокъ не въ порядке, получилъ рвоту.

Къ намъ все прибываютъ новые интернированные. Число обитателей нашего шатра достигаетъ уже 300 человекъ.

6 окт., вторникъ. — Ночь холодная, спать нельзя. Несогласія между главнымъ комендантомъ шатра о. Сприссомъ, a цельткомендантами: Севериномъ Гайдашевскимъ, Феофиломъ Ляшемъ и гимназистомъ Тюкомъ. О. Сприссъ требователенъ по отношенію къ подчиненнымъ и смиренъ по отношенію къ высшимъ. Владея въ совершенстве немецкимъ языкомъ онъ многимъ помогъ въ беде, умея своевременно замолвить словечко у властей.

Въ разстояніи какихъ-нибудь 100 шаговъ отъ нашего шатра устроена купальня, состоящая изъ 2 маленькихъ комнатъ, могущихъ поместить человекъ 20. Въ каждой комнате есть бассейнъ деревянный съ горячей водой. Насъ делятъ на партіи не больше 30 человекъ, и каждую партію приводятъ къ купальне каждые 1/2 часа. Первая партія, прибывъ на место, выстроилась въ рядъ и по команде тутъ на дворе передъ купальней раздевалась и голая вошла въ купальню, где стала мыться горячей водой. Но за то вторая и следующія прибывали значительно раньше, до выхода купающейся партіи, несмотря на это солдаты немедля по ихъ прибытіи къ купальне приказывали на дворе раздеваться, и интернированные голые стояли въ строю, ожидая своей очереди иногда и пол-часа. Шелъ мелкій снегъ, обсыпая ихъ тела и одежду, лежащую у ихъ ногъ. Только когда партія предыдущая выкупалась и выходила, дабы на холоду одеть промерзлую одежду, эти смерзшіе люди шли въ купальню мыться. Такое купанье явилось разсадникомъ болезней, тифа, воспаленія легкихъ и т. п.

Идемъ въ деревянный баракъ Nr. 2. О. Сприссъ, вместе со своимъ дьякомъ Скобликомъ и мальчикомъ, идетъ купаться. Баракъ Nr. 2 настроенъ враждебно по отношенію къ О. Сприссу почему главнымъ комендантомъ барака выбирается Гайдашевскій. Безпорядки при разделе пищи. Возстанавливаетъ порядокъ главный поваръ („zwei und zwei”), штыкомъ наказавъ троихъ.

Въ бараке Nr. 2 пробылъ я только одну неделю.

Производятъ дезинфекцію насъ и нашихъ вещей, кажется жидкимъ формалиномъ.

Какой-то священникъ держитъ проповедь.

Мы, лемки, сплачиваемся.

8 окт. — Холодный день. Гуляю съ Качоромъ. Похороны крестьянина. Купилъ молочную булку для больного о. Хомицкаго.

Встречаю толстаго Козеровскаго, юриста, моего венскаго знакомаго. Коцко собираетъ заказы на покупку вещей въ Граце. есть даютъ намъ не больше 2 разъ въ сутки; чтобъ убить ощущеніе голода, варю себе подобіе супа.

9 окт. — Познакомился съ о. Михаиломъ Еднакимъ, отцомъ Юльяна, б. председателя студенческаго Общества „Буковина” во Вене.

Съ целью прогулки решили носить воду въ ушате. Хорошая погода. За решеткой лагеря, на поляхъ, местные крестьяне собираютъ кукурузу и вяжутъ ее въ снопы. На площади передъ баракомъ интернированные варятъ чай на импровизованной печке. Одинъ изъ интернированныхъ пріобрелъ машинку для стрижки волосъ и такимъ образомъ зарабатываетъ на хлебъ. Одни изъ интернированныхъ, подъ наблюденіемъ техника, строятъ бараки, другіе приводятъ бараки въ порядокъ извне и внутри, третьи занимаются игрой въ волка и овецъ.

Среди интернированныхъ встречаю несколькихъ членовъ семьи Хомяковъ. Свящ. о. Семенъ Савула говоритъ проповедь окружающей его довольно многочисленной толпе. На обедъ даютъ мясо съ манной кашей (грысикъ). Съ о. Сприссомъ устанавливаемъ проектъ работъ въ бараке на следующій день. Вечеромъ настроеніе удрученное. Все сильно тоскуемъ по роднымъ местамъ.

Прибываетъ транспортъ новыхъ интернированныхъ изъ Перемышля, между ними есть Наташа Несторовичъ.

10 окт., суббота — Холодный день. Главнымъ комендатомъ нашего барака состоитъ Унгехейеръ. Настроеніе въ бараке невеселое. На завтракъ даютъ намъ грязный супъ съ фасолью. Въ третьемъ бараке умеръ какой-то еврей, котораго вынесли изъ барака для установленія его смерти. Похороны одного крестьянина.

Привезли лемковъ изъ грибовскаго и сандецкаго уездовъ. Лагерныя власти проверяютъ списки всехъ живущихъ въ деревянныхъ баракахъ. Женщины моютъ белье, a сапожники 2-го барака починяютъ обувь. Чтобы узнать, кто прибылъ съ последнимъ транспортомъ, я вместе съ однимъ священникомъ схватилъ ушатъ и отправился по воду.

Вижу передъ большимъ баракомъ, который предназначался для заболевшихъ холерой, своего отца свящ. Василія Курилло, настоятеля прихода Флоринки, о. Феофила Качмарчика изъ Белцаревой, съ сыновьями Людоміромъ, нотарьальнымъ депендентомъ, и Владиміромъ.

Обменяться съ ними хоть бы словечкомъ нельзя было, такъ какъ за нами по пятамъ следовали солдаты съ ружьями.

Несмотря на это по нескольку разъ хожу по воду, дабы хоть издали посмотреть на своего отца.

Возле этого большого барака для холерныхъ больныхъ находится главная кухня, a около нея стоитъ солдатская лавка, где съ разрешенія властей можно покупать и намъ необходимыя вещи.

11 окт., воскресенье. — Пасмурно. Въ три часа ночи о. Савула будитъ насъ плачемъ, говоритъ проповедь и, затихая, начинаетъ усердно молиться. Настроеніе подавленное, но молитвенное. Слышны кое-где стонъ и плачъ. Днемъ о. Дольницкій совершаетъ богослуженіе, заканчивая его параклисомъ.

Брился и совершаю прогулку вместе съ Качоромъ и Іосафатомъ Крулевскимъ. Похороны 2 человекъ.

12 окт. — Встаю раньше, чтобы принести въ ушате завтракъ, для барака, a главное, чтобы опять увидеть своего отца.

Похороны православнаго священника. Затемъ о. Савула разсказываетъ собравшимся вокругъ него о своей доле и о своемъ отце.

Толпа людей, окружающая костеръ и Савулу, слушаетъ внимательно его разсказъ.

Ввиду большого скопленія народа въ лагере лагерныя власти принуждены были запастись новыми котлами, чтобы устроить спеціальную кухню для интернированныхъ. Теперь уже власти стараются делать запасы съестныхъ припасовъ, чтобы не морить голодомъ заключенныхъ въ лагере, что раньше водилось постоянно.

Лагерный врачъ раздаетъ небольшое количество пледовъ особенно нуждающимся. Оканчиваютъ постройку начатыхъ бараковъ и начинаютъ строить новые.

13 окт. — Хорошая погода. Раздаютъ некоторымъ изъ нашего барака одеяла. За баракомъ делаемъ въ земле примитивныя кухни, чтобы варить часть пищи въ кострюлькахъ или даже кружкахъ, Священники служатъ вечерню.

14 окт. — Утро холодное. Покровъ Пресв. Богородицы. По случаю этого праздника молебенъ (параклисъ).

Получаю отъ матери изъ Флоринки 20 кронъ, и покупаю каучуковый воротничокъ, также заказываю гетры на ноги. Пишу Зенону Курилло, находящемуся въ арміи въ Лайбахе (Любляне).

Вновь приводятъ въ Талергофскій лагерь несколько новыхъ транспортовъ интернированныхъ. Ночь теплая.

15 окт., четвергъ — День пасмурный. Съ разрешенія врача удалось мне передать отцу купонъ съ записками отъ денежнаго перевода (на 20 кронъ) изъ Флоринки. Свиданія съ отцомъ добиться не могъ. Посещаю больного Коцка. Къ своей радости удалось мне пріобрести небольшой кусокъ мыла, Отдаю въ починку пришедшіе въ негодность сапоги.

Умеръ о. Людкевичъ, проф. каноническаго права.

15 окт. — Утро пасмурное. Позже распогодилось. Встречаю судью Юліана Подлускаго изъ Перемышля. Умерла одна изъ женщинъ. Советъ ночью, намереваемся просить помощи для интернированныхъ у военнаго прокурора (кригс-анвальта), Одинъ солдатъ, чехъ холерическаго темперамента, высказываетъ довольно дикій взглядъ на культуру русскихъ крестьянъ. О. О. высказывается съ возмущеніемъ объ этомъ чехе и его взглядахъ, Ночью до того сильный дождь, что протекаетъ черезъ крышу и каплетъ мне прямо на лицо Прикрываю шляпой голову и стараюсь заснуть, но напрасно.

Больному Коцку стало лучше, приношу ему пару носковъ. Г-жа Смигельская есть въ лагере тоже.

17 окт., суббота. — Счастливый для меня день, ибо людей изъ транспорта Грибовскаго и Новосандецкаго перевели въ нашъ баракъ Nr. 8, такъ что живу теперь вместе съ отцомъ и о. Владиміромъ Мохнацкимъ изъ Черной. Передаемъ другъ другу событія, происшествія съ нами и наши переживанія за время разлуки, вспоминаемъ прошлое. Впервые узнаю, что благочинный, о. Петръ Сандовичъ, и его сынъ Антонъ, студентъ философіи, с. Брунары, были разстреляны въ Новомъ Санче. Эта весть сильно потрясла всехъ насъ.

18 окт., воскресенье. — Заказываю вторично жилетку, ибо первый заказъ оказался безуспешнымъ. Холодно. Врачъ лечилъ по старымъ пріемамъ военныхъ врачей временъ Николая I. Онъ приносилъ съ собою лекарство одного рода и пичкалъ имъ всехъ больныхъ независимо отъ рода болезни, хотя менялъ сорта лекарствъ, для разнообразія. Сначала давалъ аспиринъ, другой день каломель, a третій вновь аспиринъ или какое-то иное лекарство.

19 окт. — Подаю прошеніе объ освобожденіи меня изъ лагеря, и отдаче подъ судъ. Все тело моего отца ноетъ и болитъ, боли эти вызваны темъ, что онъ былъ выброшенъ изъ автомобиля во время катастрофы, которая случилась по дороге въ Новый Санчъ, куда его вместе съ другими везли на военный судъ.

20 окт. — Меня избрали комендантомъ отделенія барака (цугскомендантъ). По новому повеленію властей лагеря намъ нельзя выходить изъ бараковъ съ 5 ч. вечера до 11 часовъ утра следующаго дня, подъ угрозой удара штыкомъ. Разрешается выходъ или больнымъ или же за надобностью и то только партіями черезъ каждые 2 часа. Въ сортиръ шли мы сопровождаемые солдатами. Здесь по команде должны были скинуть брюки и сестъ на шестъ (дрючекъ) для отправленіи надобности, по истеченіи короткаго времени (около 2—3 мин.), успелъ-ли кто отбыть надобность или нетъ, раздавалась команда „одевайся”. Вся картина продолжалась не больше 5 минутъ. Одинъ старикъ не успелъ во время раздеться, за что солдаты сбросили его въ гноевикъ и остались очень довольны своей шуткой. Беднаго почти целикомъ испачканнаго испражненіями, сь трудомъ удалось намъ вытащить изъ этой ямы. Сначала и для мужчинъ и для женщинъ было одно отхожее место, такъ, что женщины должны были садиться на шестъ вместе съ мужчинами. Только значительно позже для женщинъ устроили отдельное отхожее место.

21 окт. — Утромъ мыться можно только съ определеннаго часа и то не больше 15 минутъ; кому бы пришла охота мыться больше или же не въ дозволенное время, того ожидалъ ударъ ногой и т.п. наказанія. Подавленное настроеніе среди интернированыхъ. День теплый, но пасмурный. 65 похоронъ уже было. Сегодня похоронятъ 66-го умершаго. Лагерныя власти сняли съ нашего барака запрещеніе выхода съ 5 ч. вечера до 11 ч. утра и раздаютъ намъ несколько пледовъ и одеялъ.

22 окт. — Холодный день. Какой-то купецъ-немецъ продаетъ намъ фрукты по баснословно высокой цене, при томъ держитъ себя вызывающе и гордо, какъ какой-нибудь паша турецкій. Сильный туманъ надъ лагеремъ.

Покупаю лекарство моему больному отцу.

Возле новыхъ деревянныхъ бараковъ строятъ новую кухню. Въ поле сохнетъ кукуруза въ снопахъ. Стирійскіе воробьи больше нашихъ. Военныя власти наказали одного солдата 5-часовымъ арестомъ за то, что не пробилъ штыкомъ интернированнаго крестьянина, за мнимое неповиновеніе ему же, т. е. солдату. Одинъ мальчикъ, осмелившійся закурить папироску, подвергся наказанію „шпанги”.

Черезъ Абтиссендорфъ проезжаютъ на южный фронтъ одинъ за другимъ военные поезда.

На площади передъ баракомъ одни курятъ тайкомъ, ибо запрещено, другіе варятъ чай, a иные гуляютъ. Люди изъ шатровъ переходятъ въ деревянные бараки. Некоторые изъ интернированныхъ молятся по книгамъ. Женщины моютъ платья, a крестьяне держа грязныя рубахи въ рукахъ ищутъ и бьютъ вшей. Кое-где можно видеть лежащихъ въ тени барака, на земле, людей и ведущихъ разговоры. Одни пишутъ прошенія къ начальству, на которые оно не даетъ ответа, другіе — полевыя открытыя письма, которыя большей частью не выходятъ изъ Талергофа.

Въ нашемъ бараке глухонемой изъ недопеченнаго хлеба делаетъ корзинки. Въ большомъ шатре, въ которомъ совершался молебенъ (параклисъ), живутъ или жили въ разное время: о. Сприссъ, о. Михаилъ Вербицкій, бывшій законоучитель гимназіи въ Ясле, о. Калужняцкій изъ Бортнаго, о. Волянскій, о. Дуркотъ, о. Цюкчинскій, о. Винницкій, o. Отто, o. Михаилъ Еднакій изъ Знагуевицъ, о. Феофилъ Хомицкій, свящ. членъ сейма Метелла, о. Билинскій, о. Кучма, о. Кушниръ, Д-ръ Костышинъ, о. Юркевичъ, Сваричевскій, Д-ръ Совинъ Димитрій изъ Горлицъ, Тыминскій Стеф., Дм. Вислоцкій — юристъ, Вислоцкій, народный учитель, Феодосій Ядловскій, сынъ дьяка изъ Смерековца, Андрей Карлъ — юристъ изъ Лося, Димитрій Качоръ изъ Бодановъ, юристъ, Асафатъ Крулевскій, Емиль Гривна, уч. нар. съ отцомъ своимъ изъ Маластова, Слюзаръ, бухгалтеръ изъ Горлицъ, о. Сеникъ, Понтцкій, Юркевичъ и. др.

24 окт. — День теплый. Раздача соломы и пледовъ и составленіе списковъ новыхъ интернированныхъ.

25 окт.— воскресеніе. Хорошая погода. Богослуженіе.

26, 27, 28, 29 окт. — Не писалъ за отсутствіемъ бумаги, которой купить было негде. О. Василій Курилло, съ о. Еднакимъ, и Мохнацкій заказываютъ въ лавке тазъ для мытья, ибо до сихъ поръ мылись мы, поливая воду другъ другу на руки. Сильный дождь и какъ следствіе его ужасная грязь кругомъ барака. Сидимъ въ бараке и скучаемъ.

30 окт. — Грязь просыхаетъ. День теплый. Приходятъ вещи моего отца (постель) изъ Бялой. Для насъ это событіе было радостью, ибо до сихъ поръ спали мы на соломе, a подъ голову приходилось класть или одеяла или что-нибудь подобное.

Наконецъ устроили почтовое отделеніе въ лагере. О. Сприссъ избранъ главнымъ комендантомъ барака № 11. Читаю книгу „Піусъ IX и его политика” Пельчара. Впервые моемся въ тазу. Наказанію „anbinden” подвергся одинъ актеръ-полякъ за то, что ударилъ русскаго студента унив. Раставецкаго по лицу такъ сильно, что Раставецкій облился кровью.

Добія загоняетъ людей въ бараки, чтобы не смотрели на наказаннаго актера. Получаю заказанный пледъ, уплаченный до его полученія, но онъ плохого качества и очень тонкій.

31 окт.—Теплый день. Владиміръ Гоцкій захворалъ. О. С. надевъ на голову шляпу бой-скаута и подбоченясь, танцуетъ гопака къ общему веселію. Большая часть соблазненная теплымъ днемъ вышла изъ барака: некоторые сели на скамейку, другіе варятъ чай, третьи гуляютъ или, держа руки въ дырявыхъ карманахъ, тускло посматриваютъ на проходящихъ, иные курятъ тайкомъ изъ пріобретенныхъ тоже тайкомъ трубокъ, еще иные играютъ въ карты или самодельные шахматы. Иногда прохожіе толкаютъ другъ друга, извиняясь при этомъ. Некоторые заняты вырезываніемъ изъ дерева ложекъ, вилокъ, палокъ или изъ проволоки решетчатыхъ корзинъ, иные же просто лежатъ на соломе и плюютъ въ потолокъ, на подобіе Тентетникова („Мертвыя души” Гоголя).

Главный поваръ приказалъ всемъ собраться съ котелками для полученія обеда за полъ часа до его прихода. Мы собрались и, выстроившись въ ряды по четыре человека, ожидали прибытія повара более 1/2 часа. Одинъ старикъ при этомъ заснулъ, когда дошла до него очередь, то главный поваръ черпакомъ отъ супа ударилъ его по голове за то, что тотчасъ же не подставилъ своего котелка.

У насъ господствуетъ ужасная скука. Нетъ хуже наказанія, чемъ бездействіе. Читаю одну и туже книгу по несколько разъ, ибо другой нетъ. Среди насъ появляются самоуки парикмахеры. Лучше и дешевле всехъ бреетъ какой-то батюшка.

За бараками местные стирійскіе крестьяне укладываютъ кукурузу на телеги и свозятъ домой. Коровы пасутся въ поле. Озимь зеленеетъ. Раздача въ бараке рубахъ и подштанниковъ въ небольшомъ количестве.

Ноябрь 1914 г.

1 ноября, воскресенье. — Холодный и пасмурный день. У кого-то пропалъ браслетъ. Въ 9 ч. утра лагерныя власти производятъ обыскъ по баракамъ, отнимаютъ курительную бумагу „Абади”, и составляютъ списки денегъ, имеющихся у интернированныхъ.

Нашъ „дядя” С. несетъ осторожно черезъ площадь съ гордымъ видомъ, котелокъ полный супа, посвистываетъ и кричитъ, чтобы ему уступали все съ дороги, ибо жаль каждой пролитой капли супа.

Священники совершаютъ вечерню. Комендантъ поста зоветъ меня и велитъ передать священникамъ, что совершать вечерню запрещается. Благодаря моимъ настояніямъ онъ разрешаетъ окончить вечерню, но запрещаетъ ее впредь совершать.

2 ноября. — Дождливый и пасмурный день. Лагерныя власти отнимаютъ у интернированныхъ деньги, вносятъ ихъ въ депозитъ. Вводится строжайшая цензура всехъ писемъ.

Лемковъ изъ Горлицкаго и Ново-Сандецкаго уездовъ, совершенно безъ основанія заподозренныхъ въ государственной измене, переводятъ въ Грацкую тюрьму. О. Тофанъ подвергся 8-дневному одиночному тюремному заключенію въ лагере за то, что продавалъ табакъ.

Вечеромъ, за бараками, возле отхожихъ местъ, подъ электрической лампой, О. Савула сказалъ собравшимся такую прочувственную речь о будущемъ возвращеніи нашемъ въ Галичину, что у многихъ навернулись слезы на глаза.

3 ноября. — Пасмурно. Власти реквизируютъ суммы денегъ свыше 10 кронъ у интернированныхъ нашего барака.

Дядя С., видя солдата съ ружьемъ, сопровождающаго женщину съ младенцемъ на рукахъ, обратился къ нему со словами: „господинъ постовой, стерегите зорко этого маленькаго изменника, чтобы онъ вамъ не удралъ”. Все присуствовавшіе скрытно улыбнулись, опасаясь ударовъ постового. Юречко изъ Новаго Санча внезапно заболелъ и исповедывался у присланнаго къ нему священника.

Встречаюсь со вдовой о. Максима Сандовича, православнаго священника изъ Ждыни, котораго разстреляли безъ суда и следствія въ тюрьме Горлицкой 6 сентября 1914 г., въ 6 часовъ утра.

4 ноября. — Раздача соломы по баракамъ. Лагерныя власти производятъ дознаніе, занося въ протоколъ показанія въ некоторыхъ интернированныхъ изъ Перемыльскаго транспорта.

Солдатъ прокололъ штыкомъ одного ни въ чемъ неповиннаго интернированнаго.

Юстинъ Воргачъ изъ Флоринки просится въ нашъ баракъ, просьба его удовлетворена.

Воздухъ чистъ. Вечеромъ же туманъ нарываетъ землю, спустя некоторое время онъ подымается вверхъ. Власти свозятъ дрова въ лагерь волами и лошадьми.

Сегодня кончается третій месяцъ моего заключенія, напрасно потерянное время. Это наводитъ тяжкія думы, все раздумываю я, за что и зачемъ меня здесь держатъ такъ долго, сколько дней потерялъ я даромъ, никто и никогда мне ихъ не вернетъ. Грустно и скучно! Каждую минуту можно ожидать ударовъ, побоевъ, криковъ и ругни.

Захарій Ставискій изъ Снетницы получилъ отъ своего тестя Александра Дубца переводъ на 10 кронъ, но безъ всякой дописи.

5 ноября. — День теплый, но пасмурный, солнца не видно. Встречаю цыганъ полотнянаго шатра, которые приветствуютъ меня радостно, какъ бывшаго своего коменданта, и хвастаютъ полученными отъ властей сапогами и платьемъ, такъ какъ, было, совершенно обносились. Все одна и таже песня. Скука и тоска по роднымъ местамъ.

6 ноября. — Маркусъ — комендантомъ какого то барака. Въ баракахъ Nr. 13 померло двое, одного изъ нихъ прокололъ солдатъ штыкомъ за то, что ссорился съ товарищемъ при раздаче соломы. Читаю вероятно сотый разъ „Потопъ” Сенкевича.

Въ лагере холера. Уже ночью власти вывели караулы изъ лагеря и поместили ихъ за решеткой. Курить въ виду этого уже можно, ибо никто не наблюдаетъ. Ужасный переполохъ въ лагере. Новыя распоряженія по случаю холеры, изданныя врачами — интернированными. На плацу грязь. Запрещается варить чай! Караульные солдаты стоятъ сначала въ разстояніи 3-хъ шаговъ отъ решетки, a потомъ въ разстояніи 10-ти шаговъ. Лагерные повара уже не раздаютъ пищи каждому отдельно въ котелки, a только въ ушаты, на каждый баракъ въ отдельности. Изъ ушатовъ мы сами делимъ пищу между собою. Все лагерныя лавки (кантины) закрыты. Получить съестныхъ припасовъ, табаку или чего-либо другого, нельзя. Курильщики собираютъ последнія крохи табаку, вытряхивая изъ кармановъ табачную пыль и курятъ эти остатки, съ трепетомъ думая и спрашивая, что имъ придется курить, если кантина долго будетъ закрыта. Ванька Вербицкій изображаетъ на бумаге картинки жизни интернированныхъ въ лагере. Онъ тщательно оберегаетъ и прячетъ свою живопись отъ ненадежныхъ глазъ.

7 ноября — День холодный и пасмурный. Стирійскіе крестьяне продаютъ намъ хлебъ за решеткой. Покупаю 4 1/2 головки чесноку за 30 геллеровъ, какъ противохолерное средство. Иду съ людьми за хлебомъ за решетку, Въ ангарахъ для аэроплановъ встречаю массу русскихъ. Полотняные шатры, какъ видно, опорожнены отъ живущихъ въ нихъ.

Лагерныя власти созываютъ всехъ врачей на советъ. Учитель народный Ч. разсказываетъ исторію своей жены, которая была еврейкой и перешла въ католичество. Евреи хотели ее отравить, но ей удалось бежать и спрятаться у католическаго священника, который и обвенчалъ ихъ.

Вечерню совершаютъ священники на плацу. Полякъ Уейскій, редакторъ „Боруты”, разсказываетъ мне исторію свого заключенія. Среди насъ находится польскій литераторъ Корнилій Попель со своей женой.

Сегодня канунъ праздника св. Димитрія. Это напомнило мне ярмарки въ Избахъ и Белцаревой. Это были хорошіе дни.

Священники собираютъ деньги на покупку церковныхъ ризъ, ибо всего на все имеется одна епитрахиль. Лагерныя власти передаютъ намъ новыя распоряженія черезъ свящ. о. Коломыйца.

8 ноября. — Отецъ Василій Курилло собралъ 14 кронъ 41 геллеровъ на покупку ризъ. Смена караула возле кухни. Д-ръ фил. Брытъ Симеонъ, еврейскій равинъ изъ Ценшковицъ, собираются ехать въ Вену вместе съ другими русскими подданными, по сколько получитъ разрешеніе. За решеткой русскіе военнопленные продаютъ съестные припасы, ибо кантина закрыта. Разговариваю съ Попелемъ. Ночной караулъ въ каждомъ бараке. Даю для починки брюки, и въ ожиданіи ихъ починки хожу въ белье въ теченіе 2 часовъ, вследствіе чего сильно простудился, такъ какъ другихъ брюкъ не было.

9 ноября. — По площади ходитъ въ веселомъ настроеніи дядя C. и поетъ: „Поедемо ныне, о которой године, скажитъ мене добрыи люди, о которой године?” — и говоритъ окружающимъ: „Дядя пелъ бы вамъ, но горло просохло, надо его смазать смальцемъ.” Получивъ 26 геллеровъ отъ кого-то, говоритъ: „Дядя теперь, пожалуй, и споетъ вамъ, а-лишь смотреть, нетъ ли где-нибудь караульныхъ”. Оглядываясь на все стороны, поетъ и танцуетъ. Все смеются. Напуганный этимъ громкимъ смехомъ, онъ вдругъ останавливается и пугливо озирается на все стороны, не идетъ ли где караульный солдатъ.

„Жебысте до Галичины поехали

И мене вспоминали

Жебысте до Галичины поехали

И мене съ собой забрали”.

Говоритъ эти слова, прощаясь съ нами.

День холодный. Кантина для продажи сала открыта. За решеткой продаютъ хлебъ и чай. Въ шатрахъ умерло двое людей. Такой холодъ, что весь день приходится ходить въ шинели, a то еще продрогнешь. Обыкновенная картина барачной жизни, описанная уже несколько разъ.

Знаменіе момента: Среди насъ появились торговцы лукомъ и чеснокомъ, какъ противо-холернымъ средствомъ. Д-ръ Брытъ и Генрикъ Боссовскій торгуютъ чаемъ и сахаромъ. Порція съ сахаромъ стоитъ 6 геллеровъ. Некоторые изъ насъ едятъ хлебъ съ саломъ или смальцемъ, которые покупаютъ въ кантине по значительно взвинченной цене. Лагерныя власти разрешаютъ покупать по небольшому ломтику бочна (кайзерфляйтъ) у торговца немца, опять таки по баснословно высокой цене. Ночью Коломыецъ съ понятыми производитъ осмотръ всехъ и всего, проверяетъ наличность у всехъ заключенныхъ въ баракахъ.

10 ноября. — День солнечный и теплый. Встаю позже обыкновеннаго. Коломыецъ прочелъ намъ бумагу, по которой 70 человекъ поименно судъ освободилъ и вскоре ихъ пустятъ домой. Следственныя власти производятъ допросы интернированныхъ черезъ решетку.

Осматриваемъ картины Ваньки Вербицкаго и оне намъ очень нравятся, какъ действительно верное воспроизведеніе лагерной жизни. Совершаю прогулку по площади въ обществе г-жи Сандовичъ и студентовъ.

Врачъ разрешилъ намъ есть ветчину, но только больнымъ, каждому больному по 2 небольшихъ ломтика. Заказанная нами ветчина прибыла, и я съ Гоцкимъ делимъ ее между интернированныхъ, за плату. Часто переносимъ зубную боль. Врачи казенные неумело рвутъ зубы до того, что после этой операціи все лицо напухаетъ. Мне тоже былъ вырванъ зубъ. Д-ръ Могильницкій изъ Бучача констатировалъ у меня разрывъ десны и кровотеченіе. Въ баракахъ очень много больныхъ, которымъ не даютъ молока. О. Владиміръ Мохнацкій впервые за все время своего интернированія осмелился закурить папироску. Одинъ студентъ продаетъ табакъ и бумагу на папиросы. За одинъ листокъ на одну папироску беретъ 6 геллеровъ. Пачку табаку, цена которой въ обычное время была всего 13 геллеровъ, продаетъ за 1 крону 60 геллеровъ. Узнаю, что матеріалъ на постройку барака стоитъ 5.000 кронъ. Работа почти ничего не стоила, ибо мы сами строили бараки по приказу властей. Вероятно главный мастеръ и его подчиненные, состоящіе на казенной службе, что-нибудь и получали изъ казны, но мы обязаны были работать даромъ. Сегодня караульнымъ ночью въ бараке нашемъ состоитъ раввинъ Брытъ; отъ этой обязанности освобождаются только или старики или же больные.

11 ноября. — Туманъ, около 10 ч. появляется солнце. Иду съ однимъ священникомъ за хлебомъ и вижу, что въ шатрахъ еще много — интеллигентовъ. Опять составляю списокъ людей нашего барака. Нашъ дядя ведетъ веселую беседу съ барышнями. Некоторыя женщины варятъ гуляшъ изъ копченаго мяса. Скука ужасная.

12 ноября. — Въ 10 1/2 час. утра падаетъ дождь. Выйти нельзя. Сидимъ въ баракахъ и со скуки все варимъ чай, или куримъ. Мыдлякъ заболелъ инфлуэнцой. Въ 4 ч. пополудни 77 „украинцевъ” выходятъ въ сопровожденіи невооруженныхъ 5 солдатъ изъ лагеря, это те, кого выпустили на волю. Идутъ въ Грацъ. Многіе изъ насъ сопровождаютъ ихъ до решетки. Въ баракахъ Nr. 8 выпущены на свободу: Шеремета, о. Коренецъ и Чеснокъ. У нихъ отбираютъ котелки.

13 ноября. — Ясный солнечный и теплый день. Нашъ баракъ долго былъ изолированъ и входъ неживущимъ въ немъ былъ запрещенъ, Я караулилъ ночью въ бараке и передъ баракомъ. Встаю въ обыкновенное время и иду съ другими за хлебомъ въ ангары, ибо услышалъ, что прибылъ какой-то транспортъ новыхъ интернированныхъ. Увиделъ, понятно, издали, о. Хиляка Дмитрія, пароха изъ Избъ, Грибовскаго уезда. Следственныя власти допрашиваютъ „украинцевъ”. Власти не хотятъ отправлять нашихъ писемъ. Нетъ никакихъ сведеній изъ Галичины. Зарождается предчувствіе великихъ событій.

14 ноября. — Хорошій день. Чувствую сильную боль въ спине. За баракомъ и гимназисты и старшіе занимаются гимнастикой. Вечеромъ видимъ, какъ люди возле полотняныхъ шатровъ жгутъ солому съ вшами на кострахъ. Дымъ отъ этихъ костровъ стелется по целому лагерю. Собралъ 6 кронъ 9 геллеровъ на покупку лизоля, какъ дезинфекціоннаго средства. Лизолемъ моемъ руки по несколько разъ въ день.

15 ноября. — Воскресенье. Сумрачно и грязно. Иду съ людьми за хлебомъ и завтракомъ. Священники правятъ обедню. Стерегущіе насъ солдаты, пользуясь свободнымъ временемъ, охотятся на зайцевъ въ ближайшемъ лесу.

Вечерня. Последній день карантина. Раздаютъ почту. Священники, развлеченія ради, играютъ въ карты. Вчера Д. поссорился съ Манькой изъ-за аферы Корнгольда. Маньку переводятъ въ пятый баракъ.

16 ноября. — Приморозокъ. Мои штаны и сапоги пришли въ негодность. Читаю повествованіе „Брилліанты барышни”. Приводятъ два новыхъ транспорта интернированныхъ, одинъ изъ Горлицъ, сопровождаемый преподавателемъ гимназіи Ельяшомъ, какъ комендантомъ транспорта, a другой изъ Кракова. Разрешеніе полковника курить явно вызвало великую радость у курящихъ, которые тотчасъ же воспользовались правомъ, демонстративно куря на открытомъ воздухе.

17 ноября, вторникъ. — Врачъ призналъ меня больнымъ и велелъ лежать въ теченіе 3 дней. Лежу на соломе; народный нашъ поэтъ Федорчика посещаетъ меня и читаетъ мне для развлеченія свои произведенія.

Священникъ о. Кмицикевичъ — Савинъ заболелъ инфлуэнцой и лежитъ тоже на соломе.

Сегодня врачъ впервые приказалъ натопить железную печку, что вызвало среди насъ восторгъ, ибо часто мы прямо таки замерзали отъ стужи, въ особенности ночью. Все мы собрались кругомъ печки и радуемся словно дети, теплу, распространяемому этой благодетельницей. Килограмъ чаю, какъ я узналъ, стоитъ 15 кронъ. Посещаютъ меня д-ръ Дм. Собинъ и юристъ Карелъ Андрей изъ Лося. Говорятъ, чтобы я составилъ списокъ всехъ интернированныхъ лемковъ и возобновилъ Горлицкія записки. Первыя мои записки изъ Горлицкой тюрьмы, после разстрела православнаго священника о. Максима Сандовича, бросилъ въ терновникъ, опасаясь обыска. (Мащакъ и картины Ивана Вербицкаго). Отецъ Курилло впервые со дня заключенія куритъ папиросу.

Власти лагеря приказали впервые наклеивать на письма почтовыя марки, Очевидно, до сихъ поръ оне бросали наши письма въ мусоръ, не высылая ихъ. Марка на письмо стоитъ уже 35 геллеровъ, a не 25 какъ прежде. Поляки идутъ въ 5-ый баракъ, a свящ. о. Отто, Еднакій, и учитель Емильянъ Гривна, вместе со многими другими, переходятъ въ нашъ баракъ. Нашъ баракъ переименовали въ 5-ый, a пятый въ первый! Власти лагеря заводятъ новые порядки. Коломыецъ и Добія состоятъ ихъ адъютантами. Первый изъ нихъ усердно работаетъ съ утра до поздней ночи.

18 ноября. — День немного солнечный, но ветренный. Возле шатра раздаютъ почту, Я выбралъ двухъ изъ нашего барака въ качестве надзирателей за исправностью печекъ, за ихъ отвественностью. Эти люди вскоре пріобрели у насъ особое уваженіе, такъ какъ даже само приближеніе любого изъ насъ къ печке отъ нихъ зависитъ.

19 ноября. — Похороны свящ. о. Сандровскаго. День солнечный, но дуетъ холодный ветеръ. Распространился слухъ, что 98 „украинцевъ”, выпустятъ на свободу. Свящ. Отто и Еднакій на паяхъ намереваются пріобрести умывальникъ (тазъ). Составляю списокъ лемковъ нашего барака.

20 ноября. — День солнечный, но ветренный. Произвожу дезинфекцію нашего барака известью, посыпая ею дорожки между рядами соломы, на которой мы спали.

21 ноября. — Холодно. Первая „вечерниця” въ 4 бараке. Свящ. Дм. Хилякъ переходитъ въ нашъ баракъ.

22 ноября, воскресенье. — День св. Михаила. Первый снегъ, Первая обедня и вечерня въ нашемъ бараке, которыя о. Отто совершаетъ себорне со всеми священниками.

Я состою второй день заместителемъ главнаго коменданта барака. Феологъ Орскій и философъ Перегинецъ состоятъ надзирателями отделеній въ бараке.

Вчера некоторые изъ нашего барака справляли свои именины. Свящ. Діонисій Мохнацкій изъ Мохначки находится въ нашемъ бараке. Въ бараке № 7 устроена вечерника. Посещаю больного о. Нестора Полянскаго.

23 ноября. — Большой снегъ. Встречаюсь съ Дм. Вислоцкимъ. За бараками молодежь играеть въ снежки. Раздаютъ несколько паръ рубахъ и одеялъ въ нашемъ бараке.

24 ноября. — Утромъ снегъ, несколько позже мелкій дождь Иду за завтракомъ. Высылаемъ Могилу, Савицкого и Шуха за углемъ, ибо становится холодно, Власти не хотятъ дать угля, утверждая, что переговоры съ поставщиками (собственно торговцами) угля еще не закончены. Многіе, въ ихъ числе и я — сильно кашляютъ. Похороны Кобылки Николая.

Власти перевели всехъ евреевъ въ 11 баракъ, который потому и получилъ названіе „еврейскаго.”

25 ноября. — Сегодня раздаемъ полученныя отъ властей рубахи и подштанники между людей нашего барака.

26 ноября. — Узнаю, что почти въ каждомъ бараке образовался хоръ.

27 ноября. — Много новыхъ людей переходитъ въ нашъ баракъ. Падаетъ снегъ, но въ общемъ тепло.

28 ноября. — Пришелъ новый транспортъ интернированыхъ, который распределяютъ по баракамъ. Въ нашемъ бараке есть 200 человекъ, изъ которыхъ некоторые спятъ на сырой земле, ибо нетъ соломы, Солома, на которой мы спимъ, стерлась и смешалась съ грязью.

29 ноября. — Холодно. Вода замерзла. Потомъ потеплело. Иду съ людьми къ повару съ ушатомъ за завтракомъ, котораго поваръ старается дать какъ можно меньше. Отправляюсь после этого вторично къ повару съ просьбой дать намъ немного угля, ибо въ бараке отъ стужи нельзя выдержать, a много больныхъ стонетъ и трясется отъ холода, но пьяный поваръ съ палкой бросился на меня и лишь благодаря его помощнику, русскому, я успелъ спастися бегствомъ. Мои люди тоже удираютъ, последній изъ нихъ, стоявшій найближе къ повару получилъ ударъ въ спину палкой, которую поваръ, съ выкрикомъ отборныхъ ругательствъ, бросилъ ему въ догонку.

Молодежь устраиваетъ хоровое пеніе въ бараке. Она поетъ и лемковскія светскія и церковныя песни. Люди злой воли доносятъ на неe 2 постовымъ, которые сейчасъ поспешили къ нашему бараку, но намъ удалось уладить этотъ инцидентъ мирнымъ образомъ.

Получилъ открытку отъ Ивана Черкавскаго, преподавателя гимназіи въ отставке, который справляется про адресъ живущаго теперь во Вене Іосифа Гартвига, полковника въ отставке.

30 ноября. Понедельникъ. — Въ бараке холодно. Власти раздаютъ женщинамъ несколько десятковъ сапогъ и солому. Одному священнику за то, что хотелъ взять себе немного соломы, солдатъ палкою перебилъ руку.

Следственныя власти допрашивають гимназиста Богдана Кмицикевича. Въ нашемъ бараке починяютъ дверь, которую никогда нельзя было плотно закрыть. Мизеракъ чиститъ лампу. Д-ръ Масцюхъ естъ хлебъ съ масломъ и, слыша пеніе, говоритъ: ,,вотъ лемки поютъ!” Червинскій просматриваетъ исторію. Одни варятъ чай, другіе же изъ кубиковъ, купленныхъ въ кантине, варятъ гороховый супъ. Некоторые же отогреваютъ полбу, воображая себе, что она пріобрететъ лучшій вкусъ.

Кирилловъ, производящій чистку белья, приводитъ его въ порядокъ, совместно со старикомъ Базаромъ. Кто-то изъ крестьянъ просилъ другого остричь его. Гривна съ какимъ-то филологомъ играютъ въ шахматы. Свящ. Отто естъ очень медленно, a o Еднакій молится изъ молитвенника.

Декабрь 1914

1 — 2 декабря. — Около 130 человекъ, наши „украинцы” и поляки, выпущенные на свободу, выехали уже не сопровождаемые конвоемъ, въ Грацъ. Передъ темъ лагерныя власти отобрали у нихъ данные имъ казенные предметы, какъ „менажки”, одеяла и пр.

Изъ нихъ 10 человекъ, за неименіемъ путевого документа, вернулись. Нашъ баракъ получилъ незначительный транспортъ соломы. Выехавшіе въ Грацъ были: Подлускій Владиміръ изъ Перемышля, Посадскій Левъ, о. Крушельницкій, о. Левицкій Августъ и Владиміръ, оо. Охримовичъ, Гродзицкій изъ Зареча, юристъ Ладыка, Шухевичъ Юліанъ, начальникъ почтоваго отделенія въ Ценжковицахъ, Ганкевичъ, заведывающій высшимъ начальнымъ училищемъ, д-ръ Назарукъ, редакторъ „Громадского Голоса,” Чижъ, преподаватель учительской семинаріи, Мыдлякъ, почтовый чиновникъ, и др.

3 дек. — Императорскій день. Собираемъ деньги на Красный Крестъ. Я собралъ въ нашемъ бараке почти 6 кронъ. Поляки устраиваютъ иллюминацію и украшаютъ свой баракъ флагами. Каждый изъ нихъ имеетъ въ петличке ленточки цветовъ флаговъ австрійскаго и польскаго.

Обедню совершаетъ соборне съ другими священниками, старшій изъ нихъ о. Дольницкій. Многочисленный хоръ поетъ великолепно и приводитъ въ восторгъ присутствующихъ австрійскаго офицера и его солдатъ. Во время пенія австрійскаго гимна „Боже буди покровитель” одинъ изъ солдатъ держалъ въ зубахъ папироску. На обедню пришли преимущественно люди изъ нашего барака, даже старики. Престолъ украсилъ зеленью Данилюкъ.

Сегодня выпустили на свободу 8 человекъ, a изъ нашего барака: Галаха и Бабяка. Вечеромъ упалъ почти лондонскій туманъ, такъ что въ несколькихъ шагахъ ничего не видно. Разсматриваю всеобщую исторію. Врачъ д-ръ Могильницкій констатируетъ у Телищака изъ Криницы воспаленіе легкихъ, a y Жолкевича воспаленіе почекъ.

4 дек. — День довольно теплый. Белградъ занятъ, почему въ Граце ночью на воскресенье открыли победно торжествующую пальбу.

Занятія людей въ бараке изо дня въ день почти те же: после завтрака идетъ ловля вшей, сначала осматриваютъ белье, потомъ и платье. Вшей масса. После этого курятъ или делаютъ папиросы на продажу, затемъ ходятъ изъ барака въ баракъ навестить своихъ знакомыхъ, собираются кучками и или беседуютъ кой о чемъ, или поютъ, или же играютъ въ разныя игры.

Дорошъ уезжаетъ въ Грацъ. Падаетъ силъный дождь. О. Оришкевичъ устроилъ надъ своимъ логовищемъ навесъ изъ соломы для охраны отъ дождя. О. Копыстянскій держитъ надъ головой зонтикъ, ибо протекаетъ черезъ крышу. Это дало мне возможность обратить вниманіе д-ра на неисправность крыши и просить его о представленіи властямъ рапорта о необходимости починки крыши.

Гимназисты составили группу съ девушками и поютъ. По иниціативе о. B. Курилло въ нашемъ бараке впервые совершается вечерня, во время которой многіе плачутъ. Онъ приказалъ сшить епитрахиль изъ сераго полотна, на оборотной стороне которой все бывшіе въ лагере священники положили свои подписи въ память талергофскаго плена.

5 дек. — Введеніе въ храмъ Пресв. Богородицы. Съ разрешенія властей о. Гнатышакъ едетъ въ Грацъ на операцію. Следственныя власти допрашиваютъ Будзиновскаго и многихъ другихъ. Макаръ, комендантъ, утверждаетъ, что (старики) 60-летніе „украинцы” должны получать лучшій столъ. Впервые пенсіонеры получаютъ эмеритуру. Вечеромъ въ нашемъ бараке молодежь поетъ „коляды”.

По приказу властей составляемъ списокъ столяровъ, вероятно заставятъ ихъ что-то строить.

6 дек. — Утромъ исторія съ Морисомъ из-за ушата.

Постовой солдатъ выстрелилъ въ одного человека, намеревающагося перейти за решетку, однако пуля попала не въ этого человека, a въ другого, который въ тотъ моментъ молился въ бараке № 15. Сейчасъ прибылъ д-ръ Могильницкій и 2 лейтенанта, велели взять раненаго въ лазаретъ, где спустя 2 часа раненый скончался. Его похоронили въ 6 ч. после обеда.

Изъ нашего барака высланъ былъ на похороны, какъ представитель, Гоцкій. Умершій былъ русскимь душою.

Власти открываютъ госпиталь. Изъ нашего барака врачъ переводитъ въ госпиталь Зуба и Петришака Антона изъ Криницы, такъ какъ у одного было гнойное, a y другого обыкновенное воспаленіе легкихъ, полученное ими вследствіе нестерпимой стужи, господствующей изъ-за недостатка топлива въ нашемъ бараке.

Вечерня, на которой присуствуютъ многіе изъ другихъ бараковъ. Въ бараке Nr. 2 столяры делаютъ нары (причи) изъ досокъ.

Кулинарное искусство въ нашемъ бараке разстраивается, теперь все время царитъ зловоніе отъ пригоревшихъ съестныхъ припасовъ.

Многіе съ вымытыми, но мокрыми носовыми платками стоятъ или сидятъ у печки и сушатъ ихъ, a потомъ пряча въ карманъ сухой носовой платокъ, возвращаются къ своему ложу. Некоторые мастерятъ чемоданчики изъ дерева, получаемаго и покупаемаго за решеткой. Лемко Барна разсказываетъ товарищамъ исторію пріобретенія накидки и сапогъ, многіе осматриваютъ съ нескрываемой завистью эти вещи и разсуждаютъ, что изъ этого плаща можно было бы сделать.

7 дек., воскресенье.— Постовые шатра сделали изъ снега чорта къ великой радости детей, которую однако одинъ изъ нихъ омрачилъ словами: „это русскій батюшка, целуйте его”.

Сегодня выпускаютъ „патріарха лагеря” о. Дольницкаго. Я подхожу къ решетке, возле которой собралась значительная толпа интернированныхъ, и вижу, за решеткой стоитъ въ черномъ летнемъ пальто и черной поярковой шляпе почтенный старикъ съ 2 котомками въ рукахъ, приветливо прощающійся съ провожающими его людьми. Это и есть о. Дольницкій, душа лагеря, поддерживающій въ насъ бодрость духа.

Онъ стоитъ въ снегу и печально глядитъ на своихъ и обводитъ глазами весь лагерь, где пробылъ несколько тяжелыхъ месяцевъ. Ноги у старика подкашиваются, видя это, выносимъ скамейку, на которую старикъ садится и тихо беседуетъ съ Коломыйцемъ, но и этотъ отдыхъ его недологъ: появляются офицеры и велятъ ему идти. Тогда онъ робко поднимается, снимаетъ шляпу и прощается со всеми, благославляя ихъ словами: Слава Іисусу Христу.—Слава во веки — отвечаетъ толпа — счастливый путь, дядя, будь здоровъ, до свиданія!—Тысяча шляпъ поднимается въ воздухъ.

Конвойный солдатъ ведетъ о. Дольницкаго на станцію. Они съ нимъ вышли уже на дорогу. Мы все смотримъ имъ вследъ и видимъ, что солдатъ, заметивъ утомленіе о. Дольницкаго, взялъ у него одну изъ котомокъ. Тогда о. Дольницкій еще разъ оборачивается и издали креститъ рукой всехъ.

Печально смотримъ въ сторону ушедшихъ и каждый въ душе винитъ власти, что не подвезли его на станцію лошадьми. Долго стоимъ и смотримъ за удаляющимися отъ насъ, пока густой туманъ не скрылъ ихъ отъ нашего взора, Съ поникшей головой расходимся, ибо ушла отъ насъ душа лагеря.

8 дек. — Въ 9 ч. утра уезжаетъ 11 человекъ, a въ 11 часовъ 17 человекъ въ Грацъ. Изъ нашего барака Мужинецъ и Сколевый. День солнечный и ясный.

9 дек. — Удалось мне получить отъ властей 50 рубахъ, 18 одеялъ и 35 онучей для нуждающихся въ нашемъ бараке. Я покупаю лампу за 4 кроны. Эта первая лампа въ лагере вызвала восторгъ въ нашемъ бараке, ибо даетъ возможность читать и писатъ даже ночью.

10 дек. — Получаю изъ магазина для нашего барака 50 паръ онучей и 30 одеялъ датскихъ, которые набиты вместо ваты тоненькими обрезками бумаги, но толщина одеялъ незначительна. И такія одеяла произвели радость, ибо многіе спали въ томъ, въ чемъ ходили.

Передъ обедомъ уезжаетъ въ Грацъ на свой счетъ транспортъ изъ 56 человекъ.

Въ 4 часа пополудни скончался въ госпитале св. о. Сприссъ. Немедля отправляюсь въ госпиталь, где застаю священниковъ, отправляющихъ панихиду по покойномъ. Власти лагеря впервые выдаютъ депозиты людямъ 5-го барака.

11 дек. — Похороны о. Сприсса и 2 другихъ умершихъ. Польскій ксендзъ Замойскій тоже присутствуетъ на похоронахъ. Хоръ, регентомъ котораго является Смолинскій, поетъ соответственныя русскія песни и одну польскую похоронную песнь „Въ могиле темной”. Гоцкій — завсегдатай всехъ похоронъ. Грязь ужасная. О. Сприссъ похороненъ подъ соснами.

Власти берутъ 4 сотни интернированныхъ на земляныя работы, платя имъ по 20 геллеровъ въ сутки. У комендантовъ бараковъ съ ними больше хлопотъ, ибо приходится спеціально для нихъ держать ушаты съ едой.

По приказанію властей делаемъ списокъ больныхъ и калекъ и стариковъ, для осмотра и — допроса.

12 дек. — Ужасная грязь на площади и между бараками. Следственныя власти допрашиваютъ Гоцкаго, Гладія и другихъ.

Казенный врачъ далъ распоряженіе комендантамъ бараковъ приводить больныхъ, въ госпиталь съ книгой больныхъ, которую я получиль отъ Гельмана.

После вечерни священники играютъ въ „тарока” a молодежь поетъ сначала коляды, a потомъ и светскія песни. О. Дикій и Гривна присматриваются играющимъ и вставляютъ свои замечанія знатоковъ. Н. Копыстянскій пишетъ прошеніе властямъ, о. Мохнацкій Влад. беседуетъ со своими прихожанами. Многіе варятъ чай. Морисъ при печке вечно занимается мойкой белья. Печка хорошо греетъ, ибо трубочистъ привелъ ее въ порядокъ. Кузминскій, обыватель г. Дор., каменьщикъ, разсказываетъ встречному и поперечному, какъ его допрашивалъ аудиторъ (военный судья), и какъ онъ удостоился чести быть позваннымъ первымъ къ судъе, въ присутствіи какого-то коменданта барака. Крестьяне слушаютъ его съ любопытствомъ и съ почтеньемъ. После этого поетъ пискливымъ старческимъ голосомъ: „Миръ вамъ, братья, всемъ приносимъ”, a потомъ разсказываетъ крестьянамъ сказки. Онъ — седой старикъ, худощавый, одетый въ заплатанное разноцветными кусочками платье, съ самодельнымъ колпакомъ изъ разноцветнаго одеяла. Онъ производитъ впечатленіе какого-то восточнаго „мага”.

Наши трубочисты чистятъ все печки въ лагере.

На кануне св. Андрея по обыкновенію гадали.

13 дек. — День св. Андрея Первозваннаго. Обедня.

Главный комендантъ лагеря приказалъ черезъ комендантовъ бараковъ всемъ священникамъ явиться къ нему. Когда у него собралось несколько сотъ священниковъ, онъ обратился къ нимъ съ требованіемъ повліять на крестьянъ, дабы они работали и въ праздники, мотивируя это темъ, что военное время не признаетъ никакихъ праздниковъ. Священники, выслушавъ его требованіе, разошлись, понуря головы и решивъ не говорить объ этомъ крестьянамъ.

Видно, какъ работники, несмотря на праздникъ, копаютъ на площади въ ужасной грязи. Въ бараке собираемъ деньги для уплаты трубочистамъ и на расходы по канцеляріи.

14 дек. — Орскій, д-ръ Масцюхъ, Клецко и Бутринскій должны выйти изъ лагеря въ Грацъ. Въ лагере подъ управленіемъ офицера сапернаго баталіона производятся дороги между бараковъ; волами навозятъ камни и песокъ, a по бокамъ дороги делаютъ рвы для стока воды. Строятъ при этомъ новые бараки и приготовляютъ предварительныя работы для проведенія сетей электрическаго освещенія.

Власти выдаютъ депозиты людямъ и разрешаютъ совершать покупки одежды въ Граце черезъ агентовъ.

15 дек. — Продолжаютъ работу около дороги. Сносятъ ограду у бараковъ. Грязь ужасная.

Составляю списокъ обитателей нашего барака. Священникамъ впервые выплачиваютъ жалованіе. Кузминскій, „обыватель и каменьщикъ”, заболелъ.

Вечеромъ выхожу на площадь покурить и вижу Гоцкаго, держащаго въ одной руке стаканъ чаю, a въ другой папиросу, одновременно и куритъ и пьетъ чай.

За бараками проводятъ дорогу. Съ целью утрамбованія дороги саперный офицеръ, съ помощью сотни человекъ и трехъ паръ воловъ, доставилъ тяжелый трамбовочный валъ, который эти люди съ трудомъ вытащили изъ грязи. Возле кантины проводятъ водопроводы. Гурра назначается комендантомъ отделенія барака. Собираю на память подписи всехъ живущихъ въ бараке.

16 дек. — День теплый. Въ 2 ч. пополудни выходитъ изъ лагеря транспортъ интернированныхъ въ Грацъ, среди нихъ: Петръ Яворскій — старикъ, который сначала не хотелъ ни за что ехать, но после раздумалъ, собралъ вещи, распрощался со всеми и уехалъ.

Въ моемъ бараке 212 человекъ, изъ которыхъ много больныхъ, такъ что ежедневно веду по несколько человекъ въ лазаретъ. Вшей такъ много, что не успеваемъ ихъ уничтожать, солома пропитана и ими и грязью.

Барна и Демчакъ, крестьяне — лемки, у которыхъ бороды значительно отросли, бреютъ другъ друга обыкновеннымъ перочиннымъ ножикомъ и даже обещаютъ даромъ обрить старика Базара, обросшаго наподобіе первобытнаго человека. Базаръ лежитъ скорченный на горсточке грязной соломы и, опираясь на руку, недоверчиво глядитъ на нихъ. Одинъ дьякъ, и вместе съ темъ, народный учитель, подходить ко мне съ таинственнымъ видомъ и полушепотомъ предлагаетъ мне пойти въ одинъ изъ бараковь на рюмку „сливянки”, которую тому бараку удалось раздобыть.

Впервые удалось мне купить чернилъ и перьевъ; до сихъ поръ я писалъ письма только карандашомъ.

Одинъ изъ священниковъ, съ дьяками и крестьянами, поетъ коляды, вторитъ имъ одинъ народный учитель и, видно, отдался этому пенію всей душой. Вдругъ пересталъ петь и заплакалъ, крестьяне поснимали шляпы и дальше поютъ. У другихъ также появились на глазахъ слезы. Приготовляющіе супъ сидятъ, понуривъ головы. Старики же, лежа на соломе, разговариваютъ со своими соседями. Одинъ железнодорожный чиновникъ ложится спать съ видомъ оскорбленнаго человека, ибо Балабанъ сказалъ ему, что у него борода такая, какъ у „москаля”.

17 дек. — Морозъ сковалъ грязь. До обеда уезжаютъ вь Граць; д-ръ Масцюхъ Вас., д-рь Николай Ив. Антоневичъ, Орскій Влад., Сав. Вудзиновскій, Феофилъ Хомицкій и другіе, числомъ 26 человекъ. Они прощаются съ нами сердечно, a мы сопрождаемъ ихъ до ограды.

Въ 1-омъ бараке заведено электрическое освещеніе. Нашъ баракъ солдаты покрываютъ извне папкой. Некоторые изъ насъ пріобретаютъ тайкомъ отъ солдатъ обрезки папки съ целью подложить ихъ подъ солому, чтобы вода не пропитывала соломы.

Сегодня съ почты прибыло значительное количество посылокъ изъ Галичины съ съестными припасами для интернированныхъ.

Я получилъ отъ одного изъ интернированныхъ нашего барака несколько яблокъ. Впервые после долгомесячнаго заключенія я, вместе со своимъ отцомъ, елъ яблоки и восхищался ихъ вкусомъ. У о. Еднакаго есть здесь одинъ изъ прихожанъ по фамиліи Гаврилюкъ, который ради того, чтобы быть близко своего батюшки, услуживаетъ ему безвозмездно, Это человекъ добрый, съ голубыми глазами, весьма преданный своему священнику. Онъ моетъ его белье, чиститъ платье, готовитъ чай и всякую еду, стаканы моетъ, потирая пепломъ, сполоскивая водой, и вытирая рукавомъ своей дыравой свитки.

18 дек. — Канунъ св. Николая Чудотворца. Угнетенное настроеніе, ибо праздникъ приходится справлять далеко отъ родныхъ.

Въ лазаретъ, въ виду множества больныхъ, прибыли два новыхъ медика и одна сестра милосердія. День почти холодный.

Макаръ, посредникъ между нами и властями лагера, составляетъ списокъ крестьянъ, вызываемыхъ къ допросу. Податной чиновникъ, живущій въ нашемъ бараке, разсказываетъ мне, на какихъ основаніяхъ Макаръ составляетъ списокъ допрашиваемыхъ Съ Гоцкимъ назначенъ Борухъ комендантомъ I отделенія. Власти приказываютъ провести въ нашемъ бараке электрическое освещеніе.

Уже несколько дней Базаръ боленъ и лежитъ на соломе, держа ноги въ мешке съ соломой. За котелкомъ съ едой протягиваетъ свою тощую руку и съ жадностью принимается за еду. Порой ведетъ беседу со своимъ соседомъ Куриловымъ о своей сторонушке. О. Хилякъ Дм. ведетъ уроки съ 2 гимназистами въ темномъ углу барака. После науки играютъ въ „торока” съ Гривной и о. Макаромъ Гр. Девушки и гимназисты колядуютъ „Богъ предвечный”, a затемъ затягиваютъ лемковскія песни. Костовецкій поетъ что-то другое, кажется „Bog sie rodzi”, a Котельницкій вторитъ ему. О. Отто старательно поправляетъ свое ложе, чтобы солома не оказалась слишком жесткой и одеяло его хорошо прикрывала. Жолкевичъ молится, со сложенными на груди руками и устремивъ взоръ въ электрическую лампу. У печки собралась группа особенно продрогшихъ людей. Морисъ, по обыкновенію, кипятитъ воду на чай, жаритъ картошку и болтаетъ безостановочно со всеми. Тутъ же о. Игнатій Мохнацкій уже, можетъ быть, съ полчаса силится продеть нитку въ иголку, но напрасно: то нитка влево, a иголка вправо, то на оборотъ, Видя эти безплодныя попытки, Куриловъ подходитъ къ нему съ помощью и наконецъ дело налаживается. Любезно благодаря за содействіе, о. Мохнацкій, съ торжествующимъ видомъ, принимается за шитье.

20 дек., воскресенье. — Борухъ, какъ комендантъ отделенія, хозяйничаетъ съ выдающейся энергіей.

Прибылъ новый транспортъ интернированныхъ. Въ нашемъ бараке поместили 3 „украинцевъ” и одного немца.

Юстинъ Воргачъ, солтысъ изъ Флоринки (лемко), обращается съ просъбой къ Базару дать ему несколько небольшихъ гвоздей (цвяковъ), которые по его мненію должны бы быть у Базара. Больной Базаръ, недовольный темъ, что кто-то нарушаетъ его покой, въ сердцахъ бросаетъ фразу: „чтобъ зубы твои стали цвяками!” после чего всовываетъ ноги въ мешокъ съ соломой и, ложась на спину закрываетъ глаза, но все таки поочередно открываетъ то одинъ, то другой глазъ, следя за движеніями Воргача, какъ бы опасаясь непріязненныхъ съ его стороны действій. Увидевъ же, что Воргачъ надеваетъ свой кожухъ и выходитъ на дворъ, чтобы покурить, говоритъ: „вотъ, смотрите, Воргачъ не даетъ мне покоя, докучаетъ, хорошо что уже ушелъ”.

Приходятъ 2 юриста и разсказываютъ о новомъ военномъ законе. Еврей Мандель, кучерявый, по обыкновенію, читаетъ книгу, лежа на соломе. Гоцкій, въ самодельной феске на голове, со стаканомъ чаю въ одной и папироской въ другой руке, ведетъ диспутъ съ однимъ священникомъ, о. Дикій, прислушиваясь этому диспуту, гладитъ изредка свою жиденькую бородку и, кивая головой, приговариваетъ, „ну такъ, ну такъ”, и частенько вздыхаетъ. Затемъ Гоцкій надеваетъ длинную овечью шубу и самодельные сапоги. Калоши изъ соломы, съ деревянными подошвами, и, въ той же фезке, держа стаканъ чаю въ одной, a папиросу въ другой руке, отправляется медленнымъ шагомъ на дворъ гулять, стуча деревянными подошвами своихъ самодельныхъ калошъ. Тутъ онъ поочередно подходитъ то къ одному то къ другому изъ своихъ знакомыхъ, a въ лагере почти все знакомы между собой, угощаетъ каждаго папироской и жадно распрашиваетъ про новости. Собравъ ихъ такимъ образомъ, утомленнымъ возвращается въ баракъ и съ видимымъ наслажденіемъ передаетъ ихъ намъ. Одетый въ теплое плотно прилегающее пальто, о. Гр. Макаръ лежитъ на соломе, накрывъ голову каракулевой шапкою и все думаетъ, видно, не веселую думу, но неожиданно для стоящаго возле него соседа студента университета, обращается къ нему со словами: „а ты отправилъ на почту открытку къ жене?” и получивъ утвердительный ответъ отворачивается и засыпаетъ.

21 дек. — Впервые появились въ бараке 2 электрическія лампы. Стало въ немъ светло. Эта новость привела живущихъ въ бараке въ восторгъ. Священники тот-часъ же встали и начали служить вечерню. Врачи производятъ прививки противотифозной сыворотки. После этого одинъ изъ живущихъ въ бараке устраиваетъ концертъ. Сначала поетъ изъ оперы „Страшный Дворъ”, a потомъ мелочи. Составленъ списокъ песней, распеваемыхъ во всемъ талергофскомъ лагере.

22 дек. — Простудился где-то, ибо сапоги мои протекаютъ, a починить ихъ негде. Лежу, какъ и многіе другіе, на соломе, въ горячке. Многіе изъ насъ больныхъ находятся даже въ бреду. Лекарствъ нетъ, a врача видимъ только yтромъ и то не больше 15-ти минутъ, его заменяютъ студенты-медики I, II и III курсовъ, принося лекарство одного типа и пичкая имъ всехъ больныхъ безъ разбора, не принимая во вниманіе характера болезни хвораго. И такъ больной глазами получаетъ въ одинъ день аспиринъ, a въ другой каломель, а въ третій еще какое-тo лекарство.

Солдаты, видя, что въ бараке все больны, не берутъ никого на работу. Живущимъ сначала въ шести первыхъ баракахъ прививаютъ противо-тифозную сыворотку, a затемъ во всехъ прочихъ баракахъ.

Вечеромъ выпалъ снегъ. Борухъ заступаетъ комендантовъ барака, ибо оба они больны.

Власти, заметивъ усиливающуюся смертность у интернированныхъ, разрешаютъ одному изъ купцовъ Граца продавать интернированнымъ сахаръ, чай и пр. съестные продукты.

23 дек. — Лежу и читаю фельетонъ Т. Герцля, ибо, не имея сапогъ, не могу ходить. Грязь смешалась со снегомъ. Изъ Граца прибываетъ братъ Вл. Бачинскаго и черезъ решетку здоровается съ нимъ и передаетъ ему вещи и письма. Въ нашъ баракъ переводятъ власти изъ Граца 4 людей и налагаютъ на нашъ баракъ 15-дневной карантинъ.

Ухъ, какъ грустно и тяжело жить въ бараке!

24 дек. — День теплый. Получаю починенные сапоги, за что уплатилъ 4 кроны, и гуляю по площади. Впервые получаемъ капусту и фасоль, къ которой примешано что-то похожее на мясо.

Получаемъ свежую солому, что даетъ возможностъ выбросить гнилую солому и на ея место положить свежую, но не всемъ это удается, ибо соломы немного. Барачный сапожникъ изъ интернированныхъ только сегодня получилъ кожу и тотчасъ же принялся за починку сапогъ интернированныхъ. Цыруль и Осьмянъ делаютъ деревянные чемоданчики. Подсаднюкъ дълаетъ небольшіе деревянные кресты съ надписью: „на память изъ Талергофа”. Лемки изъ села Лосье играютъ въ карты, a другіе, лежа на соломе, беседуютъ между собою. Базаръ произвелъ сенсацію, ибо постригся и побрился, т. е, снялъ свою густую и длинную бороду, после чего разселся на соломе, на мешке, и шьетъ. Въ бараке продаютъ казенный хлебъ по весьма дешевой цене, по 20 геллеровъ за булку, ибо деньги нужны на лекарства, кожу и прочее.

Фута и Кузьминскій, сидя возле печки, ведутъ беседу о чемъ-то въ задушевномъ тоне. Бандровскій вновь пишетъ, уже красками, картины изъ талергофской жизни. Евусякъ, чумакъ занимающійся извозомъ дегтя (мазяръ) изъ Лосья, жуя хлебъ, въ лежачемъ положеніи, иронически моргаетъ на присутствующихъ.

Интернированные разговариваютъ между собой о событіяхъ войны почти полушопотомъ. Вдругъ приходитъ кто-то и спрашиваетъ у одного изъ разговаривающихъ, не узналъ ли онъ какихъ-нибудь новостей съ театра военныхъ действій, Спрошенный, не зная въ лицо пришедшаго, отвечаетъ, что ничего не знаетъ. За то другой говоритъ пришедшему, что разскажетъ ему и начинаетъ фантазировать, переплетая свои фантазіи общеизвестными действительными фактами.

25 дек. — Снегъ таетъ, грязь невозможная. Въ сортиръ проложена лишь одна доска, по которой можетъ пройти одинъ человекъ, такъ что встречаясь съ выходящимъ изъ сортира, или самъ же встречный, должны всегда сойти въ грязь. Куртуазія во всемъ. Г. гуляетъ въ въ летнемъ плаще и съ зонтикомъ, единственнымъ въ лагере.

Латинскій праздникъ Рождества Хр. Получаемъ раньше обыкновеннаго завтракъ и что-то сладкое, но неизвестно что: чай или кофе, Въ третій разъ выдаютъ интернированнымъ депозиты. — Некоторые изъ Восточной Галичины записываютъ лемковскія песни. Многіе изъ досокъ и папки устраиваютъ навесы надъ головой, ибо крыша протекаетъ. Одному спящему упало несколько капель воды на лицо, онъ срывается съ места, оглядывается безпокойно вокругъ и бежитъ къ тому месту, где сухо, ложится и засыпаетъ вновь.

26 дек. — День теплый. Собираемъ 5 кронъ на телеграмму Францу-Іосифу и его 3 министрамъ и даемъ деньги о. Евгенію Хиляку изъ 8-го барака. Вероятно эта телеграмма останется гласомъ вопіющаго въ пустыне. Во второмъ отделеніи офиціально константированъ возвратный тифъ. Это вызываетъ у каждаго изъ насъ опасеніе зараженія, но полагаться остается только на волю Божію и отпорность и выносливость своего организма.

Ночью приходитъ транспортъ интернированныхъ поляковъ изъ Кракова. Когда они узнали, что въ лагере тифъ, то пришли въ ужасъ.

Въ бараке выделываютъ изъ дерева сапожные гвоздики для ботинокъ. Многіе изъ больныхъ передаютъ словесное завещаніе односельчанамъ на случай своей смерти и даютъ имъ наказъ, какъ распорядиться оставшимся после нихъ добромъ.

27 дек. — Воскресенье. Грязь. День почти теплый. Священники совершаютъ обедню, a спустя короткое время, вечерню. Одного интернированнаго, который взялъ тайкомъ у повара 10 картошекъ, лагерныя власти наказали 2-часовымъ „anbinden”, при чемъ солдатъ до того сильно затянулъ веревками почти голаго человека, что тотъ, несмотря на то, что наши ухаживали за нимъ, прикрыли его своими одеялами и т. п., не выдержалъ этого наказанія и ночью скончался. Многіе печально смотрятъ на эту жертву, а одинъ гимназистъ силится увековечить эту картину, зарисовывая ее на полотне. Голодъ и холодъ донимаютъ насъ все острей. О. Еднакій говоритъ, что мы едой талергофской не „напханы”, а только „наляны” (налиты), ибо поваръ на литръ воды даетъ одну картошку.

Власти свозятъ хлебъ, солому, полбу и др. съестные припасы лошадьми и волами.

Распространился слухъ, что администрація лагеря намерена перевести всехъ изъ I. участка въ III., где господствуетъ тифъ. Опасаясь этого, выбираемъ депутацію къ властямъ, съ просьбой оставить насъ на местахъ. Въ нашемъ бараке, по соглашенію съ врачемъ, издано распоряженіе касательно тифа. Врачъ д-ръ Дорикъ прочелъ лекцію о тифе и о предохранительныхъ средствахъ. Собираемъ деньги для больныхъ и нищихъ, Я собралъ 5 кронъ 30 геллеровъ и сдалъ ихъ Вл. Венгриновичу. Некоторые студенты изучаютъ французскій языкъ. Дьяки поютъ коляды.

28 дек. — Главный комендантъ лагеря приказываетъ комендантамъ бараковъ явиться къ нему съ рапортомъ и говоритъ, что до сихъ поръ насъ власти наказывали плетью, а теперь станутъ прокалывать штыками, ибо вахтеннымъ отдано приказаніе прокалывать штыкомъ всякаго упрямаго или дерзкаго по ихъ мненію интернированнаго. Тоже самое повторяетъ нашъ коммисаръ Тымчакъ.

Въ 2 ч. ночи скончался 67-летній крестьянинъ Афанасій Павловскій изъ Галича. Похоронное шествіе сопровождали оо. В. Курилло, Вл. Венгринович и еще одинъ священникъ, только до решетки. Дальше запрещено было сопровождать покойника, котораго понесли 4 человека изъ нашихъ, сопровождаемые конвойными солдатами, подъ сосны, Наконецъ-то Головка получаетъ кожу и съ усердіемъ принимается за починку сапогъ. Жаркая ссора изъ-за лампы съ наблюдающимъ за ея исправностью. Раздаютъ впервые жалованіе преподавателямъ гимназій. О. Вас. Курилло заказываетъ очки, ибо глаза его ослабели вследствіе сырости и др. лагерныхъ причинъ.29 дек. — Сегодня раннимъ утромъ одинъ изъ больныхъ, почти въ бреду, взялъ котелокъ и пошелъ къ решетке за водой, ворота были открыты. Постовой солдатъ вероятно крикнулъ ему „стой” (halt), но онъ, сонный, не слышалъ окрика и шелъ дальше, тогда солдатъ выстрелилъ и ранилъ его, при чемъ ранилъ вторымъ выстреломъ другого, который побежалъ за первымъ, чтобы его вернуть. Раненыхъ тотчасъ же отвели въ лазаретъ. Распространился слухъ, что въ лагере воскресъ мертвецъ.

Это, вероятно, былъ больной, который находится въ легкомъ летаргическомъ сне. Прибывшій медикъ, констатировалъ смерть велелъ похоронить его. Мнимаго покойника, положили въ гробъ, въ действительности въ ящикъ, въ которомъ обыкновенно доставляютъ въ Галичине яйца, забили крышку и понесли „къ соснамъ”; въ боковыхъ воротахъ решетки одинъ изъ несущихъ покойника спотыкнулся, чемъ вызвалъ сострясеніе ящика; почти тотчасъ же, внутри ящика, послышался стукъ, несущіе, въ испуге, опустили ящикъ и стали отбивать крышку. Лежащій въ ящике пошевельнулся и даже открылъ глаза, тогда вынули его изъ ящика и повели обратно въ лазаретъ. Постовой же солдатъ донесъ властямъ, что мертвецъ воскресъ.

Весьма возможно, что проверка факта смерти производилась медиками небрежно, только для виду. Такой медикъ тыкалъ предполагаемаго мертвеца палкой въ разныя места тела и, если тотъ не шевелился, признавалъ его мертвымъ, хотя тотъ могъ находиться въ летаргическомъ сне. Что же касается трехдневнаго срока для похоронъ, то его не придерживаются изъ-за эпидеміи тифа. Въ виду этого могло быть и больше такихъ случаевъ, когда мы по приказанію властей хоронили своихъ товарищей въ летаргическомъ сне, сами не зная этого. Только случай съ мнимо воскресшимъ открылъ намъ глаза на эту полную ужаса возможность.

Гура и Сулятицкій сушатъ белье у печки. О. Оришневичъ, смотря въ маленькое зеркальце, тщательно расчесываетъ свою бороду. Дьяки и псаломщики ищутъ старательно въ молитвеннике тропари и кондаки къ ближайшему празднику.

Крыша нашего барака до того покрылась дырами, что вода во время дождя льется струями на наши головы.

Власти приказали намъ составить списки всехъ неграмотныхъ и учителей, не объявивъ цели этихъ списковъ.

Заика мальчикъ, Павелъ Мизеракъ, разсказываетъ о доме своего прежняго хозяина. Лесникъ Крайнякъ (лемко) седой старикъ, худощавый, съ длинными усами и бородой, человекъ нрава тихаго, съ болезненнымъ видомъ лица, небольшого роста, разговариваетъ со своимъ соседомъ о томъ, какъ теперь проводятъ время зайцы и серны, на Лемковщине, после этого высказываетъ мненіе, что лучше всего живьется на свете кошке, ибо она всегда найдетъ мышку, a убить кошку не такъ легко, a онъ врядъ-ли доживетъ до освобожденія изъ плена и возвращенія домой, и скорей же придется лежать „ подъ соснами”. После чего поворачивается и засыпаетъ.

30 дек. — День солнечный и въ общемъ хорошій, вечеромъ сильный туманъ. Фельдфебель приказываетъ всемъ намъ выйти на площадь и строиться въ ряды, после чего проверяетъ нашу численность, дабы убедиться, не удралъ ли кто изъ насъ, но все оказались на лицо.

Изъ „семейнаго барака” переводятъ часть людей въ бараки III участка. Главный комендантъ лагеря издаетъ новыя распоряженія по лагерю и приказываетъ подчиниться имъ съ 1-го января 1915 года. Вследствіе весьма сильнаго тумана никто не выходитъ изъ бараковъ. О. Зацерковный поетъ некоторыя выдержки изъ оперъ „Лоэнгринъ”, „Гальки” Монюшки и „Страшнаго Двора”; пріятный тембръ его голоса трогаетъ всехъ, даже больные приподымаются и слушаютъ его пеніе съ видимымъ удовольствіемъ. После этого присоединяется къ нему Каз. Червинскій и поетъ съ нимъ коломыйки и краковяки.

31 дек. — Афера Д., коменданта ІІІ участка, и другихъ интернированныхъ. Говорятъ что онъ еще какъ комендантъ ангара, уже присваивалъ себе много вещей, которыя власти присылали для интернированныхъ, билъ сильно последнихъ и вообще обходясь съ ними жестоко, старался нажиться на ихъ счетъ. Предпринятая у него ревизія дала уличающіе его доводы. У него нашли много одеялъ, белья, сапогъ и др. вещей. Всехъ виновныхъ арестовали, посадили въ тюрьму въ Граце. Это было для насъ маленькимъ нравственнымъ удовлетвореніемъ, ибо впервые лицо, имевшее власть надъ жителями ангара, понесло вероятно заслуженное наказаніе. (Точнее узнать бы можно изъ уголовныхъ актовъ въ суде въ Граце). Въ баракахъ III участка есть по несколько комнатъ съ печками, тогда какъ у насъ баракъ представляетъ одну длинную комнату съ 2 печками. Недалеко отъ бараковъ III участка стоитъ церковь съ 2 престолами. Если бы не то обстоятельство, что вблизи III участка находится тифозный баракъ, жить въ баракахъ III участка многіе согласились бы, въ виду ихъ большаго удобства. Немного подальше виднеется арестный баракъ, баня и землянки.

Власти разрешаютъ чтеніе польскихъ и немецкихъ газетъ.

1915 годъ

1 января. Латинскій новый годъ. Харчи сегодня даютъ получше и 2 раза въ день кофе. День теплый. Беру съ собою 13 человекъ, не имеющихъ одежды, и иду съ ними къ фельдфебелю Новаку, заведывающему магазиномъ съ одеждой. Къ радости неизреченной приведенныхъ мною, все они получили по платью, благодаря только хорошему настроенію фельдфебеля. О. Курилло покупаетъ въ Граце черезъ агента шахматы. Вотъ цена деньге: Зелесу упала 10-геллеровка въ солому; ставъ на коле ни, онъ шаритъ рукой въ соломе, раздвигая ее, но все безрезультатно. Лобъ его поморщился, лицо приняло напряженное выраженіе, все ищетъ, все глубже раздвигая солому, наконецъ видно, какъ лицо его проясняется, онъ вынимаетъ платокъ, давно не видевшій мыла и отираетъ потъ съ чела. Оказывается 10 галлеровъ были неподалеку отъ доски. Схвативъ ихъ, онъ, завязываетъ эту монету въ платокъ и сорвавшись съ места почти бегомъ направляется въ лавку съ съестными припасами.

3 января. — После обеда упалъ до того сильный и густой туманъ, что въ несколькихъ шагахъ ничего не видно. Въ 2 ч. пополудни уже начинаетъ пробиваться сквозь туманъ солнце. Врачъ (медикъ) уменьшилъ число порцій бульона, выдаваемаго по рецепту больнымъ, до несколькихъ порцій на весь баракъ.

Интернированнымъ выдаютъ только заказныя письма. Вотъ обычная картина: Базаръ спитъ прикрытый съ головой датскимъ одеяломъ, но ноги его торчатъ изъ подъ одеяла голыя. Одеяло это онъ старается держать въ возможной чистоте, выбивая ежедневно изъ него пыль передъ баракомъ. Руссинякъ, изъ Верхомли, сидитъ на деревянной скамейке, понуривъ голову, печальную думаетъ думу.

4 янв. — Грязь. Кузьминскаго и Моруса переводитъ комендантъ участка въ 8-ой баракъ. Кузьминскій сначала объявилъ намъ, что онъ не пойдетъ, ибо если его перевелъ въ баракъ солдатъ, то и солдатъ его долженъ отвести въ другой баракъ, но после сообразивъ, что сказалъ чепуху, говоритъ, „а что будетъ, если придетъ солдатъ и еще чего добраго изрядно поколотитъ, ужъ ”лучше пойду, по доброй воле” — и пошелъ.

Власти объявили списокъ лицъ, которые должны явиться за дорожными (легитимаціями) документами. Можно себе представить радость техъ, чьи фамиліи были прочтены, ибо это возвещало свободу. 6-ой баракъ изолированъ, ибо въ немъ появились заразительныя (эпидемическія) болезни. Все съ понятнымъ трепетомъ проходятъ мимо 6-го барака и читаютъ надпись „заразительныя болезни”. Женщины молятся, подходя къ кресту, и целуютъ его, некоторыя же плачутъ.

О. Селецкій Алек., „бояринъ” изъ Дошницы, стоя у окошка кантины въ хвосте за молокомъ, въ тотъ самый моментъ, когда дошла до него очередь получить часть стакана молока и уплатить за него, неожиданно покачнулся и упалъ, и подняли мы уже мертвеца. Эта мгновенная смерть, въ связи съ появившимися заразительными болезнями и большой смертностью, подействовала на насъ крайне удручающе. Распространился слухъ, что село Криница возле Н. Санча сожжена.

5 янв. — День пріятный, хотя и свежо. Въ 2 ч. пополудни состоялись похороны о. Селецкаго при большомъ скопленіи народа. Въ открытомъ гробу, купленномъ въ Граце, вижу покойника, бледнаго, со склоненной на бокъ головой. Хоронятъ его: оо. Вл. Венгриновичъ, Вас. Курилло, Мих, Вербицкій и др Хоръ поетъ превосходно. Чтеніе Евангелія о. Венгриновичемъ произвело сильное впечатленіе на всехъ присутствующихъ.

По сегодня, какъ мне известно, похоронено въ Талергофе 250 человекъ. Шатры, возле сосноваго леса уничтожены и только кучи грязи, угля и соломы, пропитанной вшами, свидетельствуютъ, что тамъ недавно жили и страдали тысячи людей.

Веду больныхъ своего барака въ амбулаторію и вижу, какъ несутъ изъ какого-то барака въ лазаретъ тифознаго больного. Караулъ I участка, въ виду распространенія заразныхъ болезней, удралъ изъ шатровъ, которые стоятъ раз валенные. Кантины облегли интернированные и стараются купить что только удастся, запасаясь съестными припасами, ибо предвидится возможность изолировки бараковъ, a тогда не будетъ возможности выйти изъ барака за покупкой.

6 янв. — Канунъ Рождества Хр. по старому стилю. Павелъ Святковскій, войтъ гмины Мохначки, (лемко), въ 4 ч. утра подрезалъ себе левую сторону горла ножомъ почти на 2 пальца вглубь, ибо ему снилось, что австрійцы хотятъ его разстрелять, думая въ горячке, что лучше самому покончить съ собой. Разбудивъ соседа Ждыняка, просилъ его призвать священника. О. Зацерковный исповедалъ его, не зная сначала, что такое съ нимъ случилось. Кирилловъ, слыша стонъ Святковского, спросилъ его, что съ нимъ, получивъ ответъ, что тотъ подрезался, разбудилъ меня. Узнавъ въ чемъ дело, я призвалъ врача нашего барака, д-ра Дорика, который сделалъ предварительныя перевязки. На утро я повелъ Святковскаго въ лазаретъ.

7 янв. Власти прислали нашему бараку транспортъ белья для раздачи. На обедъ, ради праздника, раздаютъ макароны съ какимъ-то постнымъ масломъ. Священники совершаютъ литію, после чего раздаютъ: вино, просфоры и кутью. О. Отто держитъ речь, все мы, безъ различія партіи и народности, желаемъ другъ другу всего наилучшаго. Поемъ въ радостномъ настроеніи коляды, Павелъ Посацкій, заведывающій начальнымъ училищемъ въ Подбережье, возле Станиславова, благодаритъ священниковъ и Гоцкаго за устроенное торжество по случаю праздника Рож. Христова, на что ему ответилъ речью Гоцкій. На ужинъ получаемъ кофе, молочную белую булку и яблоки.

Комиссаръ Тымчакъ приказываетъ людямъ нашего барака обслуживать 1, 2 и 6 бараки, закрытые по причине карантина. Назначаемъ для обслуживанія тифозныхъ бараковъ: поляковъ, немцевъ и чеховъ нашего барака, a то изъ-за того, что они не празднуютъ теперь. Вечеромъ стоятъ некоторые люди съ протянутыми вверхъ руками, какъ бы въ молитвенной позе, но не все въ действительности молятся. Солнышко сквозь открытыя окна проникаетъ въ баракъ, освещая его внутренность и звуки торжественной молитвенной песни — несутся ввысь. После кофе хоръ девушекъ поетъ коляды, при чемъ голоса: Евы Соболевской и Анны Масляной выдаются среди другихъ особенно мило; наша молодежь, сделавъ лошадь и переодевшись въ еврейскіе костюмы, стала колядовать среди бараковъ, пока караульные не прогнали ее. За колядующими шла детвора съ кружками въ рукахъ. Сегодня, по приказанію полковника, лагерныя власти не назначаютъ уніатовъ и православныхъ на работы.

8 янв. — У Святковскаго, подъ вліяніемъ болезни, появилась манія преследованія и склонность къ самоубійству, онъ, находясь въ больнице, прокололъ себя шиломъ. Эта ненормальность его вызвала со стороны властей приказаніе следить за каждымъ его шагомъ. Къ нему приставленъ спеціальный сторожъ, Узнавъ о томъ, что онъ прокололъ себя шиломъ, мы пришли къ нему и уговаривали его не покушаться на свою жизнь, a сохранить ее для возвращенія въ родныя места.

Видимъ, что за решеткой, подымается вверхъ австрійскій самолетъ.

9 янв. — Венгерскіе солдаты везутъ на телегахъ испорченные аэропланы, вероятно для починки, и поютъ при этомъ венгерскія (военныя) песни.

10 янв. — Грязь. Гуляемъ по доскамъ за сортиромъ возле решетки и покуриваемъ папиросы. Последніе дни отъ безделья, ходимъ спать раньше обыкновеннаго.

Вчера проводили мы заболевшаго тифомъ Петра Домбровецкаго въ 20-ый баракъ. Полеты самолетовъ за решеткой совершаются постоянно. Некоторые изъ насъ отъ безделья выходятъ изъ бараковъ и целыми часами следятъ полетъ аэроплановъ, высказывая свои взгляды на аэротехнику. Госпиталь получаетъ транспортъ датскихъ одеялъ и белья для больныхъ.

Одни въ бараке выделываютъ изъ дерева табакерки, папиросницы и скамейки, другіе же моютъ белье, a иные составляютъ списки песенъ, или же ведутъ дневники жизни въ лагере.

Одинъ старый дьякъ, собравъ вокругъ себя кучку людей, учитъ ихъ петь какую-то коляду, размахивая при этомъ рукой и моргая бровью и въ тактъ потупывая ногой. Такъ какъ певчіе сначала поютъ довольно тихо, то слышится издали только пристукиваніе ногой, но затемъ певчіе овладеваютъ мотивомъ и вдругъ раздается громкое дружное пеніе коляды.

О. Дикій задумчиво бродитъ между рядами соломы; хоть теломъ онъ съ нами, но всеми своими помыслами и душой онъ въ родныхъ местахъ. Костовецкій же моетъ ушатъ и поетъ: „Христосъ родился, Богъ воплотился” и „Дивная новина”. Нотаріальный депендентъ Любомиръ Качмарчикъ, отъ скуки и тоски, не находитъ себе покоя.

Отъ безделья затеяли дурацкую „игру въ войта”. Посыпались наконецъ разныя остроумныя замечанія и шутки и такимъ образомъ коротаемъ время.

13 янв. — Дни ветренные и холодные, люди торчатъ въ баракахъ, ибо холодно. Комиссаръ издаетъ почему-то запрещеніе читать газеты подъ строжайшей ответственностью. У многихъ изъ насъ пальцы у рукъ и ногъ отморожены. Въ амбулаторію перестали принимать больныхъ за отсутствіемъ свободнаго места.

Въ изолированномъ бараке № 1, умеръ вечеромъ одинъ народный учитель.

14 янв. — Русскій Новый Годъ и праздникъ Василія Великаго. Даже начальство отнеслось, по-видимому, къ этому празднику съ уваженіемъ, ибо даютъ намъ на завтракъ кофе и на ужинъ чай.

Политическій комиссаръ издаетъ распоряженіе содержать площадь въ чистоте и порядке. Народнымъ учителямъ раздаютъ жалованіе.

15 янв. — День хорошій. Аэропланы подымаются вверхъ возле лагеря, къ удовольствію смотрящихъ на ихъ полетъ жителей лагеря.

Въ 5 ч. пополудни состоялись похороны О. Іосифа Д. Черкасскаго. На нашъ баракъ пришлось 34 датскихъ одеялъ, которые и розданы неимущимъ. Дезинфекцируютъ нашъ баракъ известью.

16 янв. — Изъ нашего барака идутъ некоторые купаться. Одинъ человекъ получилъ кровотеченіе; иду съ народнымъ учителемъ Богачикомъ искать медика и чуть-чуть не былъ я проколотъ постовымъ, который не только не хотелъ меня пустить за решетку, но даже отказался известить медика, и только бегствомъ спасся, a больной до того истекъ кровью, что къ вечеру скончался. Власти сгоняютъ людей здоровыхъ подбирать и ссыпать въ кучи картофелъ, купленный ими въ значительномъ запасе, и покрывать его землей для предохраненія отъ холода. Въ госпитале подъ лесомъ скончался тифозный больной Джугало.

Въ бараке № 1, страшно свирепствуетъ тифъ, уже 20 больныхъ тифомъ перенесены въ лазаретъ. По причине тифа закрытъ баракъ №3. Собираемъ деньги подъ баракомъ для вдовы С. Осматриваемъ картины изъ жизни Талергофа, писанныя Бандровскимъ. Столяры подготовляютъ подсвечникъ къ празднику Богоявленія.

17 янв. — Ночью умерло 15 человекъ. Власти превратили въ спешномъ порядке баракъ № 12, въ госпиталь, ибо не хватаетъ местъ въ существующихъ лазаретахъ.

Больного Кашана перевожу въ лазаретъ. Если болезни будутъ такъ распространяться, то все равно, нашъ баракъ станетъ лазаретомъ.

Ввиду того, что почти во всехъ баракахъ нетъ здоровыхъ, за исключеніемъ нашего, власти назначаютъ людей на работу почти исключительно изъ нашего барака по 170 человекъ ежедневно.

Изъ-за все новыхъ трудностей и осложненій Перегинецъ отказывается отъ обязанности раздавать харчи въ нашемъ бараке и эту обязанность беретъ на себя Гура. Отъ врача получаемъ керосинъ, которымъ мажемъ себя, какъ предохранительнымъ средствомъ, противъ заразы.

Въ лагерь доставили два вагона соломы. Новый врачъ д-ръ Поллякъ заводитъ новые порядки, касательно соломы, купанья и проч., но все больные скептически относятся къ его распоряженіямъ.

Одинъ преподаватель гимназіи, съ целью заработать, читаетъ все попадающіяся ему въ руки газеты, a нужно признать, что онъ ухитряется всегда раздобыть по несколько газетъ, и за деньги сообщаетъ газетныя новости. За это прозвали его „ходячей газетой”.

17 янв. — По распоряженію врача, отправляемся въ баню, партіями купаться, помещающуюся въ одномъ изъ бараковъ, где есть даже бассейнъ съ теплой водой. Въ бане было такъ жарко, что некоторые изъ насъ лишились чувствъ; ими занялась сестра милосердія, старающаяся привести ихъ въ чувство.

На Іордань наши священники посвящаютъ воду. Куликъ съ Борухомъ раздаютъ на обедъ мелкую крупу (грисикъ) съ макарономъ.

Власти загоняютъ людей прямо изъ бани на работу, расчищать снегъ между бараками, несмотря на то, что снегъ валитъ комьями и тотчасъ засыпываетъ расчищенное место. На эту роботу взяли также больного Михаила Русиняка, который покорно поплелся. Я обратилъ вниманіе постового, что эта работа, пока падаетъ снегъ, не имеетъ смысла, на что получилъ ответъ: „приказъ есть приказъ”.

Снегъ падалъ весь вечеръ и всю ночь.

Въ теченіе дня умерло 23 человека въ лагере. Д-ръ Майеръ тоже умеръ. Взаправду „Отецъ зачумленныхъ” Словацкаго является только тенью по своимъ страданіямъ въ сопоставленіи съ темъ, что мы здесь переживаемъ.

18 янв. — Дуетъ холодный ветеръ. Освященіе воды вышло величаво. Дьяки поютъ хорошо. После обеда служатъ вечерню. Я все время лежу на соломе подъ одеяломъ, ибо очень зябну.

Борухъ отказывается отъ своихъ обязанностей коменданта отделенія. Вечеромъ вышла процессія съ 12 гробами „подъ сосны”, этотъ видъ производитъ удручающее впечатленіе и вызываетъ тревожное настроеніе у жителей I участка.

Списокъ интернированныхъ нашего барака представляется такъ:

I отделъ: Илья Чижъ, Афанасій Мыдлякъ, Іосифъ Фольварковъ, чиновникъ почтовый, изъ Каменя, уезда Ниско, крестьянинъ Василій Щуликъ, сапожникъ Михаилъ Билякъ, Георгій Ватыликъ, крестьянинъ, работникъ Иванъ Склинаръ, портной Эрнестъ Вейсъ (немецъ), столярь Иванъ Новакъ, переплетчикъ Василій Колодій, Василій Гладіо, чиновникъ изъ Закличина, Василій Тытыкъ, Владиміръ Гоцкій, начальникъ податного участка въ Закрычине, Василій Бабякъ, Михаилъ Галахъ, Михаилъ Данилюкъ, офиціалъ суда въ Закличине, возле Бжеска; Михаилъ Мельникъ, мясникъ, Іосифъ Муринецъ, строительный предприниматель, Иванъ Мельникъ, мясникъ, Людомиръ Кислелевскій, чин. почт. изъ Жабна; Іосифъ Ванчикъ, канцеляристъ изъ Закличина.

II отделъ барака: Іосифъ Поповичъ, Илья Блищакъ, дьякъ изъ Нижанковецъ, уездъ Перемышль; Максимъ Головка, сапожникъ; Константинъ Осьмакъ, муляръ; Семенъ Тымочко, рабочій; Иванъ Середа, Степанъ Качмаръ, крестьянинъ; Григорій Старко, крестьянинъ; Максимъ Цыруль, столяръ; Василій Федакъ, Василій Бакала, мясникъ; Фома и Феодоръ Мелещакъ, крестьяне; Василій и Иванъ Лисъ, Игнатій Ксьендзикъ, крестьянинъ; Иванъ Папирникъ, муляръ; Михаилъ Савула, рабочій.

III отделъ: Даніилъ Милько, Дорофей Витовичъ, рабочій; Иванъ Балашъ, Даніилъ Зелесъ, оба рабочіе; Григорій Маликъ, крестьянинъ; Онуфрій Репко, Григорій Кошка; дьякъ Николай Сенюра; крестьяне: Николай Салдинъ и Иванъ Хархалисъ; Онуфрій Роботницкій, Феодоръ Совичъ, Василій Гирный, Михаилъ Богуцкій, Софронъ Шалай; страж. при жел. дороге, рабочіе: Михаилъ Галиста; Юрій Банашъ, Николай Бенько; крестьяне: Иванъ (отецъ) и Михаилъ (сынъ) Школьники.

IV отделъ: Лейба Вольфъ, Василій и Иванъ Иваничка; столяръ Феодоръ Петрышакъ; муляръ Иванъ Попельчукъ; рабочіе: Петръ Кузьмакъ. Феодоръ Папачъ, Лука Пласкунъ, Юрій Стеранка, Михаилъ Мастюкъ; крестьяне: Андрей Гарбера, Василій Мадей, Антонъ Кузьминскій, Яворскій Петръ, Стефанъ Салыжинъ, Василій Сукнацкій, Феодоръ Зубъ, Василій Фута.

V отделъ: Романъ Жолкевичъ, богословъ въ Завишахъ, уездъ Сокаль, Илья Гаврилишинъ, юристъ; Петръ Клюцко, учитель; Эмиліанъ Гривна, учитель изъ Маластова; о. Іоаннъ Златоустъ Отто; o. Михаилъ Еднакій, изъ Нагуевичъ; о. Влал. Мохнацкій изъ Гирной; о. Василій Феод. Курилло изъ Флоринки, Феофилъ Вас. Курилло, коммерсантъ и юристъ изъ Флоринки; о. Савинъ Кмицикевичъ,Богданъ Кмицикевичъ гимназистъ; Михаилъ Максимчакъ, гимн. изъ Флоринки; о. Григорій Макаръ изъ Угерецъ минеральныхъ; Владиміръ Савиновичъ Будзиновскій, препод. гимназіи; о. Романъ Копыстянскій; о. Владиміръ Бачинскій и его сынъ Іосифъ, гимназистъ.

VI отделъ: Павелъ Мизеракъ рабочій и его сынъ Іосифъ; крестьяне: Конрадъ Ждынякъ, Павелъ Святковскій,

войтъ; Илько Трушъ, Феодоръ Базаръ, извощикъ; Бренья Лука; крестьяне; Григ. Дець, Павелъ Барна, Дмитрій и Іосифъ Демчакъ, Иванъ Репакъ, Андрей Ващишинъ Иванъ Войтко, Федьо Гаврилюкъ, Иванъ Малкошъ, торговщикъ Олекса Подсаднюкъ, лесной сторожъ.

VII отделъ: Стефанъ Муранецъ, столяръ; Петрашъ Прокопъ, столяръ; крестьяне: Афанасій Павловскій, Николай Евусякъ, Михаилъ Руссинякъ изъ Верхомли великой; Иванъ Мазуръ, учитель; Іосифъ Зверикъ, учит. семинаріи; Василій Базилевичъ, крестьянинъ; Максимъ Карпякъ, портной изъ Климковки, уездъ горлицкій; Кондратъ Хомякъ, крестьянинъ Иванъ Генни; рабочій Юстинъ Вергачъ изъ Флоринки; Дмитрій Юречко изъ Н. Санча; Иванъ Носекъ, рудокопъ; Патроникъ Іосифъ, Тимофей Букеда, Асафатъ Крайнякъ лесной сторожъ; крестьянинъ Иванъ Урбанъ.

VІІІ отделъ: Петръ Вербенецъ, Ив. Максимовичъ, нар. учитель; Михаилъ Перегинецъ, философъ венскаго университета; Антоній Петрышакъ, Іосифъ Копыстянскій, эмер. вахмистръ жанд : Михаилъ Телищакъ, Онуфрій Нестерахъ, эмер. нар. учитель; Мих. Ф. Нестеракъ, гимназистъ; Владиміръ Нестеракъ, деловодчикъ; Павелъ Бандровскій, гимназистъ; Александръ Телехъ, гимназистъ изъ Лосья; Іосифъ Урбанъ, гимн.; Петръ Брунарскій, Илія Сенько, Дм. Дзядикъ, крестьяне, Іосифъ Грыбень, банковый служащій; Вас. Сулима, сапожникъ; Семенъ Гриньчукъ, рабочій и Феодоръ Савицкій.

Кроме выше упомянутыхъ, пребывали еще въ нашемъ бараке, некоторое время:

Григорій Волкъ, Фаддей Корнгольдъ, Артуръ Попель, Іосифъ Уейскій, Францъ Іосефатъ о. Алекс. Полянскій, Семенъ Ждынякъ, Іоаннъ Томалья, Викторъ Тенча, Мих. Кириловъ, Антонъ Готфредъ, Якимъ Кирлакъ, Лесько Пилипчакъ, Евстахій Балабанъ, Онуфрій Орскій, богословъ; Евстахій Вильчинскій, богословъ; Фома Крехо, Францъ Тухъ, (который работалъ въ кухне); Людвикъ Могила. Мафей Маньеръ, книгопродавецъ; Мечиславъ Крейсъ, помещикъ; Войтехъ Боровичъ, Андрей Шеремета, Владиславъ и Вацлавъ Родовичъ, Илія Мовчко изъ Н. Санча; Іоаннъ Сехурскій, Корнилій Левицкій, Антонъ Сулятицкій, Захарій Ставискій, промышленникъ изъ Снетницы; Д-ръ О. Мастюхъ, Любоміръ Качмарчикъ, депендентъ нотаріальный въ Снятине; о. Феофилъ Качмарчикъ изъ Белцаревой, Максимиліанъ Дьячукъ, Генрихъ Боссовскій изъ Ценжковицъ; д-ръ Романъ Ф. Дорикъ, врачъ; о. Феодоръ Дорикъ изъ Ветлина; Григ. Старко, Александръ Настазы, Рожнецкій, Владиміръ Качмарчикъ, юристъ изъ Белоцаревой, Михаилъ Остапюкъ, Людвикъ, Гербецъ, Авраамъ Блюменрейхъ, Мельникъ, Заходникъ, Драганъ, Грейфъ, о. Дм. Хилякъ изъ Избъ, Іосифъ Поруцедло, дьякъ изъ Мохначки нижней — хорошій певецъ, М. Назаркевичъ, учитель гимназ. изъ Львова; о. Игнатій Мохнацкій изъ Войтковой; Юліанъ Каз. Червинскій, дьякъ изъ Полнятичъ; Александръ Пирогъ, дьякъ въ Поворознике и др.

19 янв. — День холодный, не смотря на это некоторые изъ молодежи, стоя возле табачной лавки, долго разговариваютъ съ девушками, другіе покупаютъ хлебъ въ лавке, вообще многіе кучками по 2 и по 3 человека стоятъ или гуляютъ, живо разговаривая.

Кучка крестьянъ окружила костеръ, который поддерживаемъ кусками уворованной доски. Пламя костра то потухаетъ, то вновъ вспыхиваетъ ярко.

Хотя постовымъ запрещено было держать газеты, все таки они ухитряются раздобывать эти газеты, ибо продаютъ ихъ намъ по ценамъ значительно превышающимъ стоимость газеты. Счастливый обладатель газеты позволяетъ только своимъ закадычнымъ друзьямъ прочитывать эти газеты, но за плату отъ 5 до 20 геллеровъ. Одно чтеніе же газеты всемъ людямъ оплачивается иногда 4 кронами и совершается со всеми предосторожностями, дабы постовые не заметили этого, ибо могли бы подвергнуть строгому наказанію. Газета по прочтеніи уничтожается, чтобы ея не нашли при обыске. Каждый баракъ имеетъ человека, спеціально занимающагося контрабандою газетъ и газетныхъ сведеній.

20 янв. — Вследствіе отказа Гоцкаго отъ исполненія должности коменданта барака; собраніе живущихъ въ бараке общимъ постановленіемъ, вопреки моему желанію, выбрало меня комендантомъ барака. Въ виду этого, я назначилъ заместителемъ коменданта Боруха, секретаремъ Гуру, предводителемъ носильщиковъ хлеба и съестныхъ припасовъ Балабана, a Кулика заведывающимъ распределеніемъ пищи на завтракъ, обедъ и ужинъ.

Въ лагере умерло 25 человекъ. Врачъ д-ръ Дорикъ заболелъ тифомъ.

22 янв. — Снегъ падаетъ, но довольно тепло. Визитовъ казеннаго врача не было. Опасаюсь, что баракъ изолируютъ, ибо д-ръ Дорикъ боленъ, кажется тифомъ. Въ бараке пока только 4 больныхъ.

Изъ 4-го барака постовые загоняютъ здоровыхъ на работы въ землянки. Состояніе у всехъ подавленное, a при томъ ужасно скучно.

23 янв. — Д-ръ Поллякъ велелъ перевести д-ра Дорика въ 12-ый (тифозный) баракъ.

24 янв. — Сегодня по приказанію д-ра Полляка перевели въ тифозный лазаретъ Антона Сулятицкаго и Копельчука. Въ виду того, что въ нашемъ бараке констатировали появленіе пятнистаго тифа, нашъ баракъ д-ръ Поллякъ закрылъ (изолировалъ).

Солдаты за нашимъ баракомъ сделали сортиръ. Три Качмарчика, о. Игнатій Мохнацкій, Назаркеничъ и несколько украинцевъ и чеховъ успели удрать еще до закрытія нашего барака въ другіе бараки, такъ что изъ правленія барака остались: я, Борухъ, Куликъ и секретарь Александръ Телехъ. Юречко тоже хотелъ перебраться съ вещами въ другой баракъ, но потерпелъ фіаско, ибо ни одинъ комендантъ барака его не хотелъ принять, какъ человека изъ тифознаго барака. Волей-неволей ему пришлось возвратиться въ нашъ баракъ. Ему устроили, по поводу возвращенія, овацію. Нашъ баракъ изолировали отъ соседнихъ бараковъ проволочнымъ загражденіемъ.

25 янв. — Весь день идетъ крупный снегъ. Этотъ первый день карантина проходитъ довольно весело, поскольку въ такихъ обстоятельствахъ можно быть веселымъ, ибо изъ нашего барака не гоняютъ людей на работу. Люди передъ баракомъ курятъ люльки и папиросы. Ю. затеваетъ борьбу съ соседями и чуть-чуть было не побилъ одного палкой къ общему удовольствію скучающей публики.

Сегодня врача у насъ не было, ибо онъ присутствовалъ при комиссіи, осматривающей бараки.

Больные лежатъ безъ медицинской помощи, Здоровые же, одни пишутъ красками на доскахъ картинки, другіе делаютъ изъ дерева сахарницы, табакерки или чемоданчики. Гоцкій играетъ въ карты, a священникъ, о. М. чиститъ платье о. Діонисію Мохнацкому, пораженному отъ сырости куриной слепотой.

Дьяки играютъ въ карты и поютъ. Одинъ дьякъ, однако, скрестивъ руки, понурилъ голову, его взоръ тупо устремленъ впередъ, о чемъ онъ думаетъ и думаетъ ли вообще что-нибудь, одинъ Богъ ведаетъ. Другой толкуетъ о родине, a третій, не отдавая себе отчета въ своемъ настоящемъ положеніи, спрашиваетъ, чемъ онъ подкуетъ лошадь, когда возвратится домой изъ Талергофа, хотя и толкуютъ ему, что неизвестно еще, возвратится ли и застанетъ ли дома свою лошадь. Асафатъ К., все думаетъ о томъ, что будетъ съ зайцами въ лесу, доверенномъ его надзору — сколько ихъ тамъ еще застанетъ. Адольфъ К. поетъ соціалистическій „червоны штандаръ” (красный флагь), затемъ коломыйку, при чемъ выкатываетъ глаза и наконецъ оретъ благимъ матомъ. Б. естъ за четверыхъ, a потомъ молится, бросая косой пытливый взглядъ въ сторону священниковъ, какое производитъ на нихъ впечатленіе его молитвенное настроеніе, но недостигаетъ цели, ибо кто-то уже назвалъ его фарисеемъ.

27 и 28 янв. — Дуетъ сильный ветерь и падаетъ снегъ. Получаю для барака свежую солому. Медикъ велель Хивранову, Юречке и Михаилу Русиняцу перейти въ тифозный госпиталь. Но медикъ оказался непутевымъ, ибо Русиняка, у котораго было расширеніе селезенки, повезъ на ручной двуколке въ тифозный баракъ. Русинякъ же, зная свою болезнь и опасаясь заразиться тифомъ, тотчасъ же удралъ и, не прошло часа, какъ былъ уже въ нашемъ бараке и преспокойно принялся за кофе которое къ тому времени намъ принесли. Чтобъ не иметь непріятности съ медикомъ самодуромъ, я посоветовалъ Русиняку перебраться въ баракъ № 18, где Добія съумеетъ справиться съ этимъ нетерпящимъ никакихъ возраженій новоиспеченнымъ эскулапомъ.

Богъ одинъ ведаетъ, сколько мнимо больныхъ тифомъ эти медики поместили въ тифозный госпиталь, чтобы заразились тифомъ.

29 янв. — Изъ 6-го барака берутъ троихъ въ тифозный лазаретъ.

После обеда снегъ пересталъ падать. Солдаты везуть дерево и уголь на саняхъ. Маленькая худощавая лошадка медленно шагаетъ и звонитъ привязаннымъ къ хомуту колокольчикомъ. На саняхъ возятъ также и хлебь и гробы. На нашъ баракъ предназначено только 8 порцій тощаго молока для больныхъ, a больные — это почти все.

Въ бараке холодно и сыро, ибо власти выдаютъ весьма мало топлива. Живущіе въ бараке берутъ, где только возможно, доски или другое дерево и топятъ ими въ печкахъ.

Поваръ, въ виду того, что больные тифомъ не могутъ есть общей пищи, присылаетъ въ нашъ баракъ увеличенныя порціи капусты, полбы и фасоли, сдобренной воловьимъ или овечьимъ мясомъ, или кониной. Капусту едятъ изрядно только лемки. Въ бараке находится 176 человекъ, освобожденныхъ отъ перевода въ новые бараки, дабы отбыли 10-дневный карантинъ, часто случается, что освобожденный заболеваетъ и после выздоровленія подвергается вторичному карантину.

Наши крестьяне очень довольны карантиномъ нашего барака, еще не особенно строгимъ, ибо ихъ не берутъ на работы въ эти дни стужи.

О. Дм. Хилякъ открылъ курсъ немецкаго языка при 10 учащихся. Игра въ карты становится до того азартной и страстной, что доходитъ иногда до крупныхъ ссоръ.

Въ лагере отъ нужды, холода, сырости и тифа, умерло 33 человека. Между лагеремъ, a кладбищемъ, постоянно везутъ умершихъ и вероятно мнимоумершихъ. Если Богъ насъ не помилуетъ, то скоро всехъ насъ свезутъ на кладбище.

30 янв. — Сегодня очень холодно. Большая часть людей лежитъ на соломе прикрытая всемъ, что только у каждаго еще есть. Велю топить печку досками, ибо стужа нестерпима. Некоторые изъ насъ имеютъ только подобіе кожуховъ, ибо эти кожухи вследствіе дезинфекціи паромъ, пришли въ негодность.

Куликъ бреетъ людей. Барна, который старательно ухаживалъ за своими усами, ради гигіены пожертвовалъ ими — сбрилъ ихъ. Говорятъ, что въ бараке освобожденныхъ, но подвергнутыхъ карантину людей, вспыхнулъ тифъ и баракъ изолировали.

31 янв. — Гоцкій освобожденъ, съ нами прощается, со слезами на глазахъ. Я и о. Ром. Копыстянскій прощаемся съ нимъ отъ имени всегo барака. Отъ священниковъ получаетъ напутственное благословеніе. Гоцкій былъ хорошимъ комендантомъ барака.

Февраль 1915 г.

1 и 2 фев. — Руссинякъ, народный учитель изъ Ганчовой (Горлицкаго уезда), умеръ въ госпитале 2-го февраля. Вл. Гоноцкій, Хроновякъ, Осипъ Бачинскій, Старко, двое Мелещаковъ, два Лисы, Середа, Качмаръ, Цыруль и Муранецъ, идутъ въ баню, a оттуда переходятъ въ другой баракъ. Люди изъ 4-ого барака идутъ частью въ землянки, частью въ 6, 8 и 9 бараки, a на ихъ место приходятъ другіе. Комендантъ лагеря, полковникъ, получивъ чинъ генерала, вышелъ въ отставку. Мы свободно вздохнули, ибо надеемся, что ужъ хуже не будетъ. Вчера капитанъ, произведенный въ маіоры, призвалъ всехъ комендантовъ бараковъ и обнадежилъ насъ, что къ 1-му марта мы все будемъ дома, поскольку — не будемъ болеть, или же не умремъ. Утромъ и вечеромъ сильная стужа и густой туманъ.

Вследствіе недостатка движенія у большинства наступили такіе запоры, что только значительныя дозы каломели или глауберовой соли могутъ очистить желудокъ.

Въ бараке делаютъ изъ дерева рамки для картинъ, чемоданчики и подошвы для сапогъ специфически Талергофскаго типа. Другіе пробавляютъ ничего не стоющее время игрой въ карты, многократнымъ чтеніемъ одной и той же книги, пеніемъ, беседами, гуляньемъ и т. п. занятьями.

Перегинецъ, съ иглой въ рукахъ, ведетъ упорную борьбу съ постоянно распадающимися по швамъ брюками.

Богданъ Кмицикевичъ сшиваетъ тетрадку для неизвестной пока цели. Софроній Криницкій, закуривъ въ бараке люльку, оглядывается боязно по сторонамъ, не видитъ ли его кто-нибудь изъ представителей власти. Въ баракахъ снова курить запрещено. Ж. со сосредоточеннымъ видомъ молится. Базаръ и Трушъ неподвижно лежатъ на соломе. Освобожденные съ нетерпеніемъ ожидаютъ минуты, когда ихъ переведутъ въ карантинный баракъ. На лице ихъ написана горячка ожиданія.

Д-ръ Романъ Дорикъ скончался 2-го февраля въ тифозномъ госпитале. Въ нашемъ бараке правятъ панихиду. Утромъ состоялись его похороны, после панихиды четверо людей понесли его гробъ, который на солнце ярко блестелъ; остальныхъ умершихъ везли другіе лица на санкахъ. Мы все вышли передъ баракъ и взоромъ сопровождали похоронное шествіе, прощаясь мысленно съ молодымъ нашимъ врачемъ, сопровождать намъ похороны вследствіе изолировки нашего барака нельзя было.

Отецъ учителя Емиліана Гривны умеръ тоже отъ тифа. Несмотря на закрытье нашего барака, какъ тифознаго, врачъ все же разрешилъ постовымъ солдатамъ брать на работы по 20 человекъ ежедневно. По причине участившихся смертныхъ случаевъ, все ходимъ какъ убитые.

4 фев. — Получаю на нашъ баракъ 47 датскихъ одеялъ, у всехъ оказалось теперь по одеялу, за исключеніемъ о. Курилло, который отказался взять одеяло. Въ 7 часовъ пополудни температура въ бараке пала до 12° Реомюра.

Юрковскаго, гимназиста, изъ 6 барака перевели въ тифозный госпиталь. Комендантомъ 6-го барака состоитъ о. Сеникъ, a его заместителемъ, о. Калужняцкій изъ Бортнаго. Казенные врачи назначили санитара Гребена временно исполняющимъ должность врача при арестномъ доме и землянкахъ. 5 фев. — Больного Лашневича перевели въ тифозный баракъ. Копельчукъ, Сулятицкій и Домбровецкій считаются реконвалесцентами. Служащіе бани доставили нашимъ крестьянамъ полушубки, которые у нихъ были отобраны передъ купаніемъ въ бане для дезинфекціи. Доставленные полушубки сильно попорчены паромъ и дезинфекціоннымъ аппаратомъ, такъ что почти крошатся въ рукахъ. Крестьяне, осматривая ихъ, не находятъ своихъ полушубковъ и берутъ любые попавшіеся подь руку, но, кто поручится за то, что среди этихъ полушубковъ нетъ полушубковъ по скончавшимся отъ тифа, которые заменили полушубки хорошіе, взятые у крестьянъ? Видно на главной улице и площади 30 тощихъ, изнуренныхъ и исхудалыхъ людей, силящихся тянуть возъ со съестными припасами къ кухне лагеря, конвоируемыхъ солдатомъ, держащимъ въ левой руке ружье съ штыкомъ, a въ правой изрядной величины палку, которой подгоняетъ онъ ленивыхъ, по его мненію. Идя подъ угрозой удара палкой, возле воза, спереди, съ боковъ и сзади, эти люди или тянутъ за веревку или за дышло, или-же подталкиваютъ возъ, возъ медленно катится по улице; будь они здоровы, не требовалось бы столько людей, но силы ихъ истощены, и они еле-еле сами могутъ двигаться. Съ ними идетъ переводчикъ изъ интернированныхъ, понуря голову, ибо ему тошно смотреть на эту картину насильства надъ несчастными паріями!

6 фев. — День теплый. Вечеромъ насталъ морозъ. Распространился слухъ, что выдадутъ намъ списки людей предназначенныхъ къ отправке въ арестный баракъ; этотъ слухъ вызвалъ среди насъ панику, ибо къ стыду нашему нужно признаться, что вероятно среди насъ есть единицы, доносящія на насъ властям, a оправдаться невозможно.

Вечеромъ моемъ руки лизоломъ. Куликъ занимается бритьемъ и стрижкой волосъ.

Священники вечеромъ правятъ вечерню при участіи хора дьяковъ, Голосъ дъяка Блищака и Поруцедлы особенно хорошій.

9 фев. — Двухъ больныхъ нашего барака врачъ не принимаетъ въ госпиталь за недостаткомъ места. Въ большей половине бараковъ поголовно все больны, такъ что эти бараки представляютъ тоже лазареты.

10 февр. — После обеда падаетъ снегъ. Въ бараке жизнь течетъ мирно и тихо, ибо даже болтать нетъ силъ ни охоты. Замечаю, что даже доселе не курившіе втянулись въ куренье папиросъ и курятъ ихъ одну за другой. Петрышакъ изъ Криницы оковываетъ жестью чемоданчикъ. Немецъ Вейсъ занятъ починкой носковъ. Гривна и о. Курилло играютъ въ шахматы. Жители деревни Лосья тоже отъ скуки пристрастились къ игре въ карты.

Врачъ велелъ переделать одинъ изъ бараковъ въ госпиталь, ибо больныхъ тифомъ прибываетъ все больше и больше. Аполинарій Филиповскій скончался въ 12-омъ бараке. Богданъ Кмицикевичъ заболелъ: быть можетъ это тифъ также…

11 и 12 фев. — Въ госпитале умерли отъ тифа: Галиста и о. Несторъ Олимпіевичъ Полянскій. Последній болелъ что-то около недели. Онъ окончилъ курсъ богословія въ Риме и посещалъ философскій факультетъ во Львове, игралъ при этомъ превосходно на цитре. Еще одинъ подающій большія надежды русскій человекъ скончался въ дни своей молодости. Похоронили ихъ утромъ безъ ведома и участія родныхъ.

Сегодня умерло еще 12 человекъ. Комиссаръ съ капитаномъ посадили въ арестный баракъ польку Кр—ву, ибо она въ бараке, была причиной непріятныхъ исторій и даже ссоръ. Грязь ужасная.

Одинъ рабочій, который еще вчера работалъ, во время визита врача шелъ къ нему просить касторки и, не дойдя до порога барака, упалъ мертвымъ къ ногамъ врача. И врачъ и сопровождавшіе его растерялись, не зная, по причине какой болезни онъ скончался, ибо считали его здоровымъ. Эта внезапная смерть подействовала на всехъ особенно угнетающе. Говорятъ, что это была холера.

Въ нашемъ бараке ежедневно все моютъ руки лизоломъ. Священники правятъ панихиду за упокой души блаженной памяти Юліи Демчаковой.

13 февр. — Воскресенье. Берутъ въ госпиталь: Максима Костыка, a Богдана Кмицикевича возьмутъ только завтра утромъ. Получаемъ впервые на весь баракъ 7 кусковъ мыла, которое считалось у насъ роскошью.

14 февр. — Больного тифомъ Богдана Кмицикевича берутъ въ госпиталь. Коломыецъ тоже заболелъ тифомъ. День солнечный, чемъ воспользовались живущіе въ бараке, чтобы выйти передъ баракъ погреться на солнышке.

Хотя мы часто писали письма домой, но моя мать ихъ не получила, обезпокоенная темъ, что не получаетъ отъ меня и моего отца известій, она непосредственно запрашиваетъ коменданта лагеря, живемъ ли мы и что съ нами? Комендантъ, встретивъ по дороге о. Вл. Мохнацкаго, спросилъ его, живы ли мы, и получивъ ответъ, что живы, офиціально уведомилъ мою мать объ этомъ. На обедъ получаемъ картофельный супъ, ибо это первый день поста.

15 февр. — Добія заболелъ; врачъ сегодня насъ не посещаетъ, ибо участвуетъ въ комиссіи ревизующей бараки. Эта ревизія для насъ всегда весьма желательна, ибо тогда получаемъ значительно лучшую пищу, больные же молоко. Даже фельдфебель Новакъ лично раздаетъ платье въ 9-мъ бараке. Люди 6-го барака получаютъ часть своихъ депозитовъ. Приказано тушить электрическій светъ уже въ 8 1/2 ч. вечера.

Темно, зажгли ночную керосиновую лампу; я не могу уснуть и вижу при тускломъ свете, какъ многіе сквозь сонъ то молятся, вытягивая исхудалыя руки впередъ, то встаютъ еще сонные и выходятъ изъ барака, чтобы тотчасъ же вернуться и снова лечь на солому и слышу стоны, вздохи и плачъ, даже одинъ довольно пріятнымъ голосомъ съ соответственной интонаціей, философствуетъ про себя. Одинъ старикъ срывается съ постели съ крупными каплями пота на лбу, и открывая глаза и протягивая руки впередъ, что-то кричитъ, a потомъ вытирая потъ съ лица, снова ложится спать. Все это показываетъ, что мы до того изнурены и изнервничались, что во время сна насъ душитъ кошмаръ. Не удивительно, что у меня въ эти темныя ночи бродятъ чорныя думы.

16 февр. — Все греются на солнышке. Я играю въ шахматы съ Мандлемъ, о. Хилякъ и Зверикъ читаютъ книгу, молодежь играетъ, крестьяне сидя на бруске стараго сортира курятъ трубки и беседуютъ между собой. Василія Шулика и Асафата Крулевскаго, какъ больныхъ тифомъ, перевозятъ въ тифозный баракъ. Число жителей нашего барака уменьшилось до 162 человекъ. У больного д-ра Могильницкаго наступило улучшеніе.

17 февр. — День довольно теплый. Больныхъ: Іосифа Урбана переводятъ въ 12-ый баракъ, Ивана Школьника въ 17-ый. Иду въ амбулаторію съ однимъ человекомъ, оглухшимъ до того, что ничего не слышитъ.

18 февр. — Казенный врачъ д-ръ Поллякъ палъ жертвой тифа и умеръ какъ солдатъ на посту.

19 февр. — Больной ушами, Иванъ Балашъ переведенъ въ 14-ый баракъ. Взлеты аэроплановъ неудачны, аэропланы падаютъ, a летчики разбиваются.

20 февр. — Колодій имелъ 2 полена дерева, изъ которыхъ делалъ палки и держалъ ихъ на полке надъ собой. Ночью Тытыкъ, желая идти въ сортиръ и шаря по полке схватилъ свою шляпу и нечаянно заделъ рукой за одно изъ поленъ, которое скатилось съ полки и ударило въ грудь съ правой стороны спящаго Ватылика, минуя голову спящаго Ксендзыка, я тот-часъ, вместе съ Сухимъ, поспешилъ съ помощью пострадавшему и сделалъ ему перевязки. Съ этихъ поръ потерпевшій постоянно жалуется на боль въ груди.

Въ берлоге, подъ ногами Вейса, кротъ вырылъ значительную кучу земли, что на суевернаго Вейса сильно подействовало. Онъ намъ боязно жаловался, что ему придется умереть.

21 февр. — Сегодня купаются те 120 человекъ, которые должны завтра отправиться въ Грацъ. Въ бараке часто возникаютъ ссоры изъ-за того, что выходящіе ночью въ сортиръ, мешаютъ другимъ спать, то наступая на ноги спящимъ, то толкая ихъ; при возвращеніи въ баракъ эти ночные пешеходы, чтобъ отыскать въ темноте свое ложе и одеяло, невольно шарятъ по земле руками, залезая часто соседу пальцами въ открытый ротъ, носъ и глаза; достается при этомъ и рукамъ и бокамъ товарищей, ибо идущій ничего не видитъ.

Изъ нашего барака переводятъ въ рабочій 4-ый баракъ 60 человекъ, часть лосьянъ и криничанъ. Эти 60 человекъ после купанія въ бане, вернулись въ баракъ, наполнили свои мешки свежей соломой и, взявъ ихъ и другія свои вещи, отправились въ 4-ый баракъ. Многіе изъ нихъ со слезами на глазахъ распрощались съ нами.

Люди 1-аго барака спятъ сегодня на голыхъ доскахъ, ибо въ надежде на полученіе свежей соломы, которой имъ не доставили, выбросили свою истертую солому. Осталось тамъ только 79 человекъ, ибо 120 заболевшихъ тифомъ перевели въ тифозный баракъ. Говорятъ, что всехъ насъ переведутъ въ 1-ый баракъ.

22 февр. — День теплый. Конференція всего медицинскаго персонала лагеря подъ председательствомъ главнаго врача. Врачъ нашего барака, после конференціи, заявляетъ намъ, что произведетъ дезинфекцію нашего барака. Мы собрали всю солому нашего барака и вымели ее, со всеми паразитами въ ней находящимися, за баракъ, и сложивъ въ одну кучу сожгли ее. Многіе изъ нашихъ пытались уйти въ 1-ый баракъ, но вернулись обратно.

Я очень утомленъ и ложусь спать; ночью снятся мне непріятные и страшные сны, по причине лихорадки. Часто, подъ вліяніемъ этихъ сновъ, я срываюсь съ постели, но, придя въ сознаніе, вновь ложусь спать. Одинъ транспортъ освобожденныхъ отправляется въ Грацъ, но и тутъ ждетъ ихъ еще непріятность въ виде ревизіи ихъ вещей передъ отъездомъ.

23 февр. — Насъ перевели въ первый баракъ. День хорошій. Пользуясь разрешеніемъ врача, гуляемъ весь день, ибо завтра нашъ баракъ (№ 1) закрываютъ. Посещаю Качмарчиковъ въ ихъ бараке и осматриваю всю Талергофскую колонію. Немцы въ своей землянке разгостились по своему, a съ бывшаго нашего барака № 5, власти выбрасываютъ все, что только въ немъ находилось, приготовляя его къ дезинфекціи.

Польскаго ксендза Замойскаго, власти отпускаютъ на свободу, ибо врачъ нашелъ, что у него нетъ тифа и что онъ здоровъ, Изъ барака № 1 перевели Труша въ 14-ый баракъ, a другого въ госпиталь, какъ больного тифомъ.

24 февр. — День ветренный и морозъ. Холодъ достигаетъ — 8 по Реомюру. Въ бараке № 1, находятся нары и на нихъ положены сенники. Увидя эти нары, мы немедля воспользовались ими, чтобы узнать разницу удобства лежанія на нихъ въ сравненіи съ лежаніемъ на соломе положенной на голой земле; посыпались восклицанія и дебаты по этому поводу. Мы после этого принялись по прежнему за обыденныя занятья, которымъ предавались въ прежнемъ бараке, т. е. занялись игрой въ шахматы, вырезываніемъ изъ дерева, делая чемоданчики и т. п., съ надписью „памятка изъ Талергофа”. Это — спеціальное кустарное производство въ „стиле Талергофскомъ”. Изъ барака выходитъ кто хочетъ, ибо караулъ притворяется, что не видитъ выходящихъ, хотя выходить запрещено по поводу установленнаго карантина. О. К— скій пишетъ, играетъ въ карты, изъ-за таза затеялъ ссору; во время же сна, разговариваетъ съ кемъ-то, для него видимымъ, но не для насъ. Вообще это человекъ нервный, впечатлительный, мозгъ котораго даже во сне не можетъ бездействовать.

25 февр. — День солнечный, но морозный. Отдаю весь наличный инвентарь бывшаго нашего барака и 2 кр. 70 гел. наличными, главному коменданту барака № 1, Кичке. О. Гайдукевичъ, папскій шамбеляпъ, соборне съ другими священниками, служитъ молебенъ. О. Сеникъ утверждаетъ, что изъ Граца ежедневно приходитъ телефонограмма съ предписаніями, касательно нашего барака, имеющими силу только въ теченіе 24 часовъ. Знакомлюсь съ нотаріальнымъ депендентомъ Черкасскимъ. Оберъ-комендантъ участка О. Красицкій на вопросъ, что новаго, отвечаетъ, „что ничего сказать не можетъ, ибо это государственная тайна”.

26 февр. — Въ бараке холодно, ибо живущіе не прикрываютъ плотно дверей и кроме того, потому, что между нарами и землей находится пустое пространство, по которому свободно гуляетъ сквознякъ и снизу поддуваетъ спящихъ. Многіе уже въ виду этого разочаровались въ нарахъ и жалеютъ о томъ времени, когда спали на голой земле прикрытой лишь соломой. До нашего прихода врачъ, какъ мне разсказывали, перевелъ изъ перваго барака 120 человекъ въ тифозный баракъ. Между двумя „соседями по спанью” возникаетъ страстный споръ, кто изъ нихъ лучше играетъ въ карточную игру „керки”, сами не въ состояніи решить спора, обращаются къ одному священнику разсудить ихъ. После его приговора, начинаютъ разсуждать уже на тему обработки земли и тутъ тоже возникаетъ между ними горячая распря, которую священникъ разрешаетъ въ пользу одного изъ нихъ. Подобныя картины и эпизоды въ этой страшно монотонной и. полной страданій и лишеній жизни представляютъ для насъ развлеченіе.

27 февр. — Солнышко греетъ до обеда, потомъ прячется за тучи. Некоторые гимназисты так-же играютъ страстно въ карты, и также заело ссорятся.

Вечеромъ скончался отъ тифа о. Коломыецъ, человекъ, которому известны были все предначертанія властей, касающіяся насъ.

28 февр. — О. Красицкій идетъ подъ карантинъ, какъ предназначенный къ освобожденію. Изъ интернированныхъ Горлицкаго уезда, освобождены только: Емельянъ Гривна, учитель изъ Чернаго, и О. Волянскій изъ Смерековца.

Изъ перваго барака пошли подъ карантинъ, кроме вышеупомянутыхъ, еще лица: Костовецкій, Котельницкій, о. Андрей Гайдукевичъ изъ Святого, уездъ Ярославъ, вдовецъ; Чирнянскій Іоаннъ, ур. 1858 г., холостой, эмер. машинистъ жел. дороги изъ Загорья, возле Сянока; Терлецкій Андрей, ур. 1885 г., женатый, крестьянинъ изъ Высоцка, возле Ярослава, о. Серединскій Феодоръ, ур. 1877 г., женатый, изъ Быкова, п. Перемышль; Кульматицкій Анатоль, юристъ и его отецъ о. Юліянъ, р. 1860 г. изъ Дроздовичъ, у. Перемышль; о. Подляшецкій Іоаннъ, р. 1859 г„ изъ Кобылины, у. Яворовъ, и его сынъ Владиміръ, юристъ; о. Ракъ Феодоръ; Солтынскій Ив., р. 1866 г., торговецъ изъ Березки, у. Добромиль; Заседволкъ Іоаннъ, р. 1867 г., крестьянинъ изъ Галича; Мудрецкій Корнилій, р. 1870 г., сторожъ жел. дороги изъ Любачева, возле Цешанова и др.

Нашъ баракъ посещаетъ Бекерскій. Это старикъ средняго роста съ лысиной св. Павла, въ длинной, светлой шинели солдатскаго кроя, окаймленной значительныхъ размеровъ воротникомъ. Онъ носитъ очки почти на конце носа, глядя въ небо поверхъ очковъ своими добрыми и ласковыми глазами. Спокойный, услужливый и уступчивый, онъ до того исхудалъ, что походитъ лицомъ своимъ на аскета. Приходитъ онъ чаще всего къ о. Дикому и къ другимъ и потчиваетъ ихъ нюхательнымъ табакомъ и, если кто чихнетъ, онъ, кланяясь, отвечаетъ „сто летъ вамъ здоровья!” Бекерскій до того благочестивъ, что напоминаетъ собой монаха.

Коломыйца похоронили въ гробе, обитомъ жестью. Въ бараке одинъ молится изъ стариннаго оправленнаго въ кожу молитвенника, украшеннаго большимъ количествомъ изображеній святыхъ, и, читая „Отче нашъ”, несколько разъ ловитъ кусающихъ его вшей и съ молитвенными словами на устахъ бьетъ ихъ на обложке молитвенника.

Мартъ 1915 г.

1 марта. — Ветеръ сильный и холодный. Вместо О. Красицкаго назначенъ оберкомендантомъ нашего участка полякъ Уейскій. Два транспорта освобожденныхъ, вместе съ Гоцкимъ уехали въ Грацъ. Второй баракъ намереваются власти переделать въ баракъ исключительно для детей.

2 марта. — Къ Папачу, Поруцедлу и другимъ прибываютъ деньги изъ Снетницы, благодаря высланной Вл. Мохнацкимъ телеграмме. Матерямъ и детямъ второго барака врачъ велелъ выдать одежду и сапоги въ виду прибытія контролирующей комиссіи.

3 марта. — Действительно пріехала комиссія. Третій баракъ подвергаютъ дезинфекціи. Въ первыхъ баракахъ выбрасываютъ всю солому со вшами и милліардомъ болезнотворныхъ бактерій, пропитанную потомъ и кровью плененныхъ. Люди нехотя собираютъ ее руками, принуждаемые къ этому солдатами, которые не позволяютъ брать лопатъ для этой цели. Люди изъ третьяго барака должны перейти въ пятый баракъ.

4 марта. По баракамъ впервые раздаютъ по одной ванне, многіе изъ насъ смотрятъ на эти ванны съ такимъ видомъ, какъ будто впервые въ жизни видятъ что-то подобное, до того мы отвыкли отъ привычекъ культурной жизни.

Власти запрещаютъ играть въ карты, такимъ образомъ отняли у насъ одно изъ главныхъ средствъ нашего развлеченія и вместе съ темъ лишаютъ значительнаго дохода лавочниковъ, торгующихъ этими картами. Дети второго барака получаютъ много игрушекъ, какъ-то: сабли, лошадки и т. п. Удалось намъ получить газету, за которую, однако, пришлось уплатить 80 геллеровъ.

5 марта. Фельдфебель беретъ, несмотря на карантинъ нашего барака, по 30 человекъ ежедневно на работу. На жалобу по этому поводу нашего коменданта врачу, полученъ ответъ отъ д-ра Келлера: что разъ фельдфебель требуетъ людей, то надо ихъ ему дать, но карантинъ, не смотря на это, снятъ быть не можетъ. Между темъ съ момента последняго случая заболеванія тифомъ до сегодняшняго дня прошло больше 8 дней.

Въ нашемъ бараке въ числе другихъ были: Крыжановскій Іоаннъ, ур. 1861 г., куцецъ, женатъ, въ Галиче; Коваль Феодоръ, р, 1849 г., крестьянинъ въ Пелеснице сам., возле Леска; Боюкъ Яковъ р. 1855 г., жен., ц. м. оберпост-мейстеръ въ Белзе, возле Сокаля; Бурдякъ Ст., р. 1861 г., жен., крест. въ Добромиле; Трофанакъ Стефанъ, р. 1863 г., крест. въ Высоцке, возле Ярославля; Якубовъ Ив., эм. жандармъ, въ Высоцке; Лазоръ Лука, р. 1888 г., холостой, крестьянинъ, въ Яблонове, возле Турки, Гвоздзьевскій Іосифъ, р. 1861 г., женатъ, полицейскій въ Галиче; 3авадскій Петръ, p. 1876 г., крест. въ Красной, возле Кросна, Лысенко Ив., р. 1886 г., юристъ, въ Сераковце, уездъ Перемышль; Махляй Ник., р. 1852 г., надъофиціалъ суда, въ Перемышле; Цуцура Мафей, р. 1837 г., раб., въ. Мацине вел., у. Горлицы; Смолька Ив., р. 1863 р., крест., въ Городке Яг.; Горпакъ Ив., г. 1847 г„ крест. въ Дыкове, у. Бжозовъ; Вуйцикъ Мафей, р. 1852 г., крест., въ Дембовце, возле Піотркова; Галантей Петръ, р. 1885 г., крест., въ Сувчине, у. Добромиль; Подгорецкій Феодоръ, р. 1859 г., обыв., въ Брусне Новомъ, возле Цешанова; Тымковъ Василій, p. 1864 г., крест., въ Лашне, у. Дрогобычъ; Емилій Преторіюсъ р. 1891 г., абсольвентъ политехникума, въ Переворске; о. Преторіюсъ Іос., р. 1867 г., въ Поздяче; Черкавскій Романъ, нотаріальный канд., въ Сокале; у. Мостиска; Цыбыкъ Ант.. р. 1874 г., почтмейст., въ Ярославе; Кицька Павелъ, р. 1859 r., крест.. въ Поздяче и его сынъ Михаилъ, р. 1886г., юристъ; Сенета Дм., р. 1842 г., кушниръ, въ Старомъ Самборе; Конопинскій Фаддей (полякъ), р. 1868 г., эм. почтовый чиновникъ, въ Риглицахъ, у. Тарновъ; Киселюкъ Влад., р. 1892 г., част. чин., въ Микуличине, у, Надворна; Ковальскій Іосифъ, р. 1839 г. эм. нар. уч въ Пядикахъ, у. Коломыя; Стецевъ В., есть тоже полякъ Карлъ Рыбиньскій, р. 1872 г., банковый чиновникъ и др.

Изъ Грибовскаго уезда приходятъ письма и деньги. Приходящіе изъ другихъ бараковъ, могутъ съ нами разговаривать только черезъ решетку, ибо намь подвергнутымъ карантину, нельзя выходить за решетку, окружающую нашъ баракъ, a темъ нельзя переходить сюда. Полная изоляція.

6 марта. Сначала тепло, но ветеръ появившійся до обеда пронизываетъ холодомъ. Видимъ какъ на поле упалъ аэропланъ и разбился вдребезги. Мелещаки, съ другими изъ второго барака, идутъ въ баню, a после подъ карантинъ. Умеръ отъ тифа Шуликъ. Говорятъ, что онъ былъ богатый человекъ въ Галичине. На телеграмму своей жены, съ запросомъ, живы ли ея три шурина, не ответилъ, ибо — къ тому времени все они умерли отъ тифа. Передъ смертью, последовавшей вскоре после смерти трехъ шурьевъ онъ составилъ завещаніе.

Чтобы какъ-нибудь раздобыть деньги, многіе въ бараке занимаются торговлей темъ, что кому удается на стороне пріобрести, и такъ: Одинъ продаетъ чай, другой сахаръ, третій уксусъ, тотъ экспеллеръ, a иной еще что-нибудь.

7 марта. — День теплый и солнечный. Почти все люди нашего барака повыходили греться на солнышке.

Арестованы четверо комендантовъ тифозныхъ бараковъ за то, что издевались надъ больными и крали у нихъ деньги и ценныя вещи. Произведенная у нихъ ревизія дала, какъ говорятъ въ лагере, поразительные результаты. У нихъ нашли деньги, золотые часы, кольца, цепочки и даже золотую зубную пломбу, a y одного изъ нихъ даже целый зубъ, покрытый золотой пломбой.

Власти потому запретили играть въ карты, что кто-то проигралъ 800 кронъ и затеялъ драку съ обыгравшимъ его.

8 марта. — Снегъ падаетъ. Мы получили платье и 17 паръ венгерскихъ сапогъ. Получилъ впервые рубашку и прочее белье, въ которое незамедлилъ сейчасъ же одеться, сбросилъ свое белье, котораго уже не стоило стирать, до того оно было изношено. Теперь я чувствую себя словно обновленнымъ и уже не боюсь, что заболею.

9 марта. — День морозный. Въ трубе 14-го барака зажглась сажа; капитанъ, съ помощью солдатъ, потушилъ пожаръ. Въ кантине продаютъ булки по 4 геллера, но оне крошечныхъ размеровъ и изъ темной муки. Комиссаръ поймалъ одного въ моментъ, когда онъ продалъ полученную имъ контрабанднымъ образомъ водку и въ наказаніе посадилъ его подъ арестъ. Въ 6-омъ бараке поймалъ священника на игре въ карты, это навело страхъ и на другіе бараки и тамъ перестали на время играть въ карты.

Увы, мы получаемъ вещи забракованныя и сшитыя почти по одной мерке, и то получаемъ ихъ всегда передъ прибытіемъ ревизіонной комиссіи. Понятно, что эти вещи почти никуда не годятся и особенно не подходятъ темъ, кто ихъ получаетъ. Изъ-за этого почти всегда передаются портному Вейсу (немцу), для переделки и вследствіе этого у него всегда много работы. Одинъ проситъ укоротить брюки или душегрейку, другой, напротивъ удлинить брюки или ихъ съузить или же расширить, тоже съ душегрейками: тому она узка, a другому черезчуръ широка, тому рукава коротки, другому же длинны и т. д. Бедный Вейсъ не знаетъ, за что раньше взяться, a paботу надо скоро окончить, ибо можетъ нагрянуть комиссія. Часто можно видеть людей, ходящихъ въ платье сшитомъ изъ кусковъ разныхъ матерій, ибо Вейсъ производитъ починки изъ всего, что ему попадаетъ подъ руку.

10 марта. Холодный день. Получаемъ лекарства за 3—5 кронъ. Священники же получаютъ жалованіе (конгруу). О. Еднакій получаетъ письмо изъ Львова, помеченное январемъ via Женева.

Стецева берутъ въ госпиталь. Въ кантинахъ не хотятъ продавать масла. Вчера мы наши сенники обсыпали нафталиномъ, какъ лучшимъ средствомъ противъ насекомыхъ.

11 марта. — И о. Влад. Бачинскій и о. Преторіусъ идутъ подъ карантинъ. Одинъ летчикъ упалъ съ высоты 100 метровъ и убился.

13 марта. — Ночью прибыло въ Талергофъ 200 пленныхъ русскихъ солдатъ привезенныхъ изъ Венгріи. Немцы построили деревянныя ворота передъ лагеремъ съ надписью „Лагерь интернированныхъ”, Работа продолжалась два дня.

14 марта. — День теплый и ясный. Идемъ почти все изъ нашего барака купаться въ баню. Батюшка Тофанъ имеетъ библіотеку и отпускаетъ другимъ книги для чтенія, взымая по 4 геллера за томъ въ сутки и 1 крону въ залогъ.

Хромого портного за то, что удралъ изъ подъ карантина, въ 1-ый баракъ, капитанъ приказалъ посадить подъ арестъ. На площади читаютъ громкимъ голосомъ, по списку, фамиліи освобожденныхъ.

15 марта. — Освобожденные подписываютъ свои путевыя легитимаціи. Толпа крестьянъ собралась возле воротъ. Получаемъ газету, которая переходитъ изъ рукъ въ руки.

16 марта. — У кого-то пропало 20 кронъ. Подозреніе пало на невиннаго крестьянина Тымкова. Комиссаръ приказалъ ему выйти изъ барака на воздухъ и раздеться почти до нага и самъ производилъ ревизію, держа почти голаго человека довольно долго на холоду. Не найдя у него этихъ 20 кронъ, отпустилъ его. „Бау-офиціалъ” (техникъ зодчій), запрещаетъ стирать белье возле сортира. Въ баракъ приходитъ парикмахеръ. Людей изъ 7-го барака переводятъ въ 3-ій баракъ.

17 марта. — Сегодня день былъ хорошій и безветренный. Воздухъ былъ такъ чистъ, что вдали виднелись Альпіскія вершины, частью покрытыя снегомъ. Взлеты аэроплановъ не удаются. Часто видно, какъ аэропланъ сразу подымается передней частью вверхъ, почти отвесно стоя въ воздухе. Паденія часты, вследствіе чего, стоящій наготове автомобиль тотчасъ же подлетаетъ и забираетъ раненыхъ въ госпиталь. Лемки и бойки долго стоятъ возле сортира и смотрятъ вверхъ, следя полеты аэроплановъ. У некоторыхъ изъ нихъ во время катастрофы съ аэропланами выпадаютъ изо ртовъ трубки.

О. Д. М. со скуки, не отдавая себе отчета, куритъ одну папиросу за другой, но закуриваетъ одну папиросу отъ другой, лишь въ то время, когда чувствуетъ, что куритъ уже пустую бумагу. Болея глазами, онъ не можетъ читать и все его дневное занятіе состоитъ въ куреніи папиросъ.

Уже второй день повара не даютъ намъ на ужинъ чаю, a только тощій и жидкій пшенный супъ. О. Александръ Полянскій скончался въ 8 часовъ вечера подъ карантиномъ. Все свое имущество, которое имелъ при себе, онъ передалъ на руки о. Генриху Полянскому.

18 марта. — Отмененъ карантинъ нашего барака. Панихида по о. Полянскомъ и похороны его въ 3 ч. пополудни. На обедъ получили мы впервые жиденькій супъ изъ кукурузы.

20 марта. — Почти 100 человекъ уезжаютъ. Некоторые студенты изъ 3-го барака подверглись наказанію „шпанги”, вследствіе чего населеніе барака избираетъ новаго коменданта барака. О. Сеникъ предостерегаетъ людей отъ перенасыщенія едой, реконвалесцентовъ после тифа, ибо те, объевшись, вновь заболеваютъ и умираютъ. Въ 1-омъ участке оказалось пять случаевъ заболеванія тифомъ. Врачи отделили аптеку отъ амбулаторіи. Дуетъ холодный ветеръ.

21 марта. — Похороны гимназиста Льва Куцеля изъ Стараго Самбора. Русскимъ изъ Буковины власти запрещаютъ петь песни вне барака.

22 марта. — Абсольвента юридическихъ наукъ Д. посадили подъ арестъ за продажу спиртныхъ напитковъ, Толпа людей преимущественно крестьянъ ожидаетъ возле решетки, дабы подписать путевую легитимацію. На завтракъ и на ужинъ даютъ намъ супъ вроде лемковской „кеселицы”, но очень жидкой. Многіе не кушаютъ этого супа, до того онъ противенъ. После даютъ черный кофе съ сахариномъ Кислый супъ, въ связи съ кофе и сахариномъ, у многихъ вызвалъ боли желудка. Въ бараке такъ холодно, что наши люди принуждены даже ночью топить печки досками.

23 марта. — 50 человекъ уезжаютъ утромъ въ Грацъ. 2 Качмарчика, о. Дорикъ, Куликъ и др. идутъ подъ карантинъ.

24 марта. — Влад. Качмарчикъ тоже идетъ подъ карантинъ. 4 лемковъ наказаны одиночнымъ арестомъ за то, что высказали свое мненіе о занятіи русскими войсками Перемышля. Изъ Крыницы приходятъ пакеты на имя Стефана Криницкаго. Такъ какъ постовые приказали тушить лампы въ 8 1/2 часовъ, то въ лагере и баракахъ такъ темно, что нельзя гулять.

25 марта. — День теплый. Іосифъ Урбанъ получилъ изъ дому посылку съ едой и водкой и немедля распаковалъ ее и со свойственнымъ славянамъ гостепріимствомъ угощаетъ лемковъ. Старикъ Матвей Цуцура изъ Мацины Великой, переходитъ въ 14-ый баракъ. По общему требованію страшно обросшихъ людей прибываетъ къ намъ брадобрей.

26 марта. — Дуетъ холодный ветеръ. На обедъ получаемъ кукурузянку и небольшой кислый хлебъ. Священники высылаютъ телеграмму съ просьбой объ освобожденіи въ Грацъ, a о. Мохнацкій проф. Черкасскому въ Вене.

27 марта. — Приглашенъ съ Кицькой къ Криницкому и Петришаку по случаю полученія ими изъ дому пакетовъ со съестными припасами. Новые порядки въ аптеке и амбулаторіи. Вдова Пелагія Сандовичъ прибыла съ новорожденнымъ ребенкомъ изъ Граца въ лагерь.

28 марта. — Получили въ теченіе несколькихъ месяцевъ задержанные властями лагеря наши пиcьма. О. Макаръ Григорій получилъ письмо помеченное еще 1914 годомъ.

29 марта. — Переходимъ все после бани въ первый карантинный баракъ. Много хлопотъ у насъ съ этимъ, ибо надо выискатъ удобное место и поближе поместить наши вещи. Новый баракъ имеетъ 2 комнаты, одну для интеллигентной публики, a другую для крестьянъ. Здесь многимъ лучше живется, ибо баракъ чище и светлее и имеетъ каменную печку. Железныя печки фельдфебель Новакъ перевелъ въ магазины. Баракъ имеетъ 2 лампы, умывальню, водопроводъ и что-то въ роде передней. Въ кантинахъ белаго хлеба не продаютъ.

Узнаю, что 27-го, власти лагеря наказали двухдневнымъ арестомъ Дм. Собина, Карела Андрея и Ядловскаго Ивана (лемковъ), за то, что передали выходящимъ въ Грацъ письма къ своимъ родственникамъ въ Америке съ просьбой о матеріальной поддержке.

Въ виду того, что 6-ой баракъ подвергнутъ дезинфекціи, его жителей перевели въ 7-ой баракъ. Старикъ Школьникъ умеръ отъ тифа. Въ виду отказа Кицьки отъ должности коменданта барака, избираютъ на эту должность Преторіуса, a его заместителемъ Феофила Курилло. Въ другой части барака, где находится o. Отто съ дьякомъ Червинскимъ, состоитъ комендантомъ Мазуръ. Власти 30 человекъ отпустили на свободу.

30 марта. — День холодный, пасмурно, Изъ ночныхъ приключеній: Перегинецъ пошелъ ночью въ сортиръ; постовой солдатъ не преминулъ его задержать и узнавъ, что онъ изъ нашего барака, но недоверяя ему, разбудилъ Преторіуса, дабы проверить оказанія Перегинца.

31 марта. — Нашъ баракъ визитируетъ уже не д-ръ Коллеръ, a какой то другой врачъ. Я выхлопоталъ у властей две железныя печки, ибо каменныя совершенно не греютъ, при томъ количество отпускаемаго намъ топлива, очень скудно. День холодный и падаетъ снегъ. На обедъ получаемъ кукурузянку. Кому то удалось где то раздобыть боченочекъ селедокъ-москаликовъ, которыя были на расхватъ интернированными разобраны. Хлебъ получаемъ изъ кукурузы. О. Курилло подаетъ прошеніе черезъ Гельмана о выдаче священникамъ жалованія. Гельманъ обязанъ все прошенія и заявленія къ властямъ дезинфицировать.

Апрель 1915 г.

1 и 2 апр. — Сегодня 30 человекъ уезжаютъ въ Грацъ; въ ихъ числе: Соболевскій съ супругой и сестры Мокрицкія. Ихъ чемоданы, сложенныя на телеге, везетъ старая, сухая и заморенная лошадь. Все мы прощаемся съ ними и машемъ шляпами. Проветриваемъ наши вещи возле решетки. Воргачъ же сторожитъ ихъ.

Несколько дней тому назадъ чиновникъ по политическимъ деламъ, въ сопровожденіи 2 солдатъ арестовалъ д-ра Крушинскаго изъ 30-го барака, но за что, того я не могъ узнать. Получаемъ изъ магазина 2 литра вина на весь баракъ. Получаемъ на нашъ баракъ платье и сапоги, которые распределяемъ между неимущими въ бараке. Богослуженія страстной недели совершаются въ обеихъ половинахъ барака.

3 апр. — День прекрасный. Получаю на баракъ 5 литровъ вина, a хлеба столько, что небольшая булка приходится на 4 человека, приходится жить впроголодь. У кого есть деньги, и то значительныя, тотъ можетъ пріобрести ветчину, краковскую колбасу, хренъ и т. п. Вещи эти мы могли бы купить, но въ три дорога, ибо продавцы стараются использовать недостатокъ съестныхъ припасовъ, назначая на свой товаръ неимоверно высокія цены. Кантину (лавку съ съестными припасами) почти всегда осаждаютъ интернированные.

Несмотря на то, что небольшой хлебецъ стоитъ 52 геллера, онъ въ мигъ исчезаетъ, ибо его нарасхватъ покупаютъ изголодавшіеся люди. Сегодня почталіонъ Лейссъ принесъ значительную почту и даже посылки изъ Галичины, для раздачи къ общей радости всехъ насъ. Приготовляемся къ празднику Пасхи и моемся, чистимъ платье, бреемся, штопаемъ и зашиваемъ платье, баракъ тоже чистимъ и покупаемъ кое-что къ светлому празднику.

Заведывающіе печками заготовляютъ дрова и доски для топки на 4 дня праздниковъ. Священники совершаютъ Богослуженія. Думы мрачныя на чужбине, въ Штиріи, преследуютъ меня, когда вспомню я праздники, проведенныя мною дома.

4 апр. — Сегодня первый день Пасхи. Уже 8 месяцевъ томлюсь въ неволе. При разделе яичекъ высказываемъ пасхальныя пожеланія. Д-ру Коллеру вверено попеченіе надъ семью бараками. Первый участокъ (гофъ) отданъ Пистингеру изъ Галичины. У меня идетъ изъ носа кровь. Я, вместе съ отцомъ, и г. Попель помещаюсь въ маленькой комнатке, въ другой такой же помещается продавщица въ кантине.

7 апр. — Въ 9 ч. утра 20 человекъ отправляются въ Грацъ, среди нихъ о, Влад. Бачинскій.

Вчера о. Обушкевичъ изъ Олифанта, Па. въ Соед. Штатахъ Америки, прислалъ 300 кронъ Мих. Дубику для раздачи нуждающимся лемкамъ. Эмигранты изъ деревни Лосье (горлицкаго уезда) въ Америке прислали на руки Андрея Карела 250 кронъ для раздачи нуждающимся лосьянамъ. На руки Кузьяка изъ Богуши (грибовскаго уезда) пришло 300 кронъ для лемковъ О. Василій Курилло составляетъ списокъ интернированныхъ лемковъ.

На обедъ даютъ недоваренную кукурузянку („поленту”). Больныхъ тифомъ переводятъ въ новые бараки. Встречаю юриста Юрія Полошиновича.

8 апр. — Падаетъ дождь, Грязь изрядная. Маленькій хлебецъ стоитъ 52 гел., булокъ же вовсе не получаемъ. Папаша и я получаемъ письмо отъ о. Мих. Вербицкаго, который чуть ли не первый подалъ о себе весточку, другіе освобожденные, хотя и обещали писать намъ, но своего слова не сдержали. Головка чесноку стоитъ 24—26 гелл., a литръ топленаго молока 40 гел. Кусокъ торта (но какого!) — З6 гел. Въ лагере находятся следующія лавки: молочная съ хлебомъ и булками, которыхъ обыкновенно не бываетъ, колбасная, трафика (табачная) и для ”карантина”, продавчицей которой состоитъ немка (швабка). Въ молочной продавщицей состоитъ панна Зося, съ прислуживающей ей девкой; въ булочной поляки, въ табачной — судья Гиссовскій, a въ колбасной русскій изъ-за кордона, у котораго получаемъ яблоки, апельсины и другіе съестные продукты, Говорятъ, что за 4 месяца рыжеволосая немка заработала только на одномъ хлебе и чае 30.000 кронъ. Въ лагерь прибыла въ поношенномъ и подранномъ платье, теперь же обросла въ перья и задираетъ носъ вверхъ.

Кроме того есть въ лагере агенты, которые посредничаютъ между нами a торговыми фирмами въ Граце, таковы: Феофанъ Морозъ, Ткачукъ, капралъ Гельманъ и др. О. Сеникъ продаетъ снимки I и II участковъ (гофа) и кладбища по 70 гел. Попадаются также тайные продавцы спиртныхъ напитковъ, таковъ Д. и другіе. Папиросы продаютъ гимназисты. Отъ тифа умеръ въ последнее время только одинъ человекъ.

9 апр. — Дезинфекція нашего барака состоитъ въ томъ, что его внутри спрыскиваютъ лизоломъ. Вещи, чтобы не портились, мы вынесли на воздухъ и потомъ обратно внесли въ баракъ. Карантинъ для военныхъ талергофскаго лагеря снятъ.

10 апр. — Деньги присланныя изъ Америки разделяются между лемковъ. Дезинфекція земляковъ и бараковъ III-яго участка.

11 апр. — Врачъ Пистингеръ велитъ составить списокъ людей нашего барака съ целью прививки оспы. Спустя два часа прибылъ онъ съ Поллякомъ (чехомъ) и заставилъ всехъ поддаться этой операціи прививки оспы, хотя намъ следовало бы привить противотифозную, a не оспенную сыворотку. Одинъ Боюкъ лишь спасся бегствомъ отъ этой не нужной ему вовсе операціи.

13 апр. — Сегодня три Качмарчика и о. Дорикъ отправляются въ Фельдбахъ на конфинацію (подъ надзоръ полиціи на свободу). Изъ лагеря выезжаютъ около 160 чел. Поляки безъ денегъ едутъ въ Лейбницъ, a русскіе изъ Галичины въ Вольсбергъ. Они выходятъ партіями. Интеллигенція занимаетъ телегу съ запряженной парой лошадей, на телегу складываeмъ cвои ничтожные пожитки. Въ 4 ч. по полудни, толпа крестьянъ, въ сопровожденіи солдатъ безъ штыковъ, покинула лагерь и направляется въ Грацъ. „Украинцы” получили 3, 5 или 7 кронъ вспомоществованія, русскіе ничего. Сейчасъ же вследъ за ними власти освободили доктора Войтовича, который уехалъ на автомобиле. Евреи Лейзеръ и Мазеръ сопровождаютъ всехъ со свойственными имъ приговариваніями. Петрусь продаетъ супъ людямъ по 2 гел. за кружку.

15 апр. — Сильный ветеръ несетъ въ лагерь туманы песку. Постовыхъ солдатъ заменили другими молодыми, ибо старыхъ солдатъ берутъ на фронтъ. Даже славный „цва ундъ цва” поваръ Гансъ Фашингъ, который прославился среди насъ жестокимъ обращеніемъ и побоями разливной ложкой за малейшую по его мненію провинность, долженъ былъ отправиться на фронтъ, после чего многіе изъ насъ облегченно вздохнули. Подъ карантинъ отправляются: о. Игнатій Мохнацкій, Гулла и др.

16 апр.- День почти летній. Мне удалось выхлопотать у повара пищи полъ ушата больше для нашего барака.

19 апр. — Несогласія въ бараке вызвали рапортъ комисару, который разсудилъ споръ такимъ образомъ, что коменданты обеихъ частей стали самостоятельными и заботится каждый о своей части.

Вечеромъ целая толпа окружаетъ какого-то парубка — работника сидящаго на доске и въ тактъ своей песне ударящаго палкой въ доску, издающую звуки какъ бы для аккомпанімента къ его песне.

22 апр. — Почту разноситъ молоденькій ефрейторъ. Новый лейтенантъ призываетъ всехъ комендантовъ бараковъ къ рапорту. Этотъ же лейтенантъ, придя неожиданно для насъ въ баракъ, увиделъ священниковъ играющихъ въ шахматы, почему то разозлился, схватилъ шахматную доску и такъ сильно ударилъ ею о столъ, что столъ раскололся.

Среди насъ набираютъ охотниковъ на военную службу. Нашъ баракъ отгородили решеткой отъ мастерскихъ.

23 апр. — День пасмурный, несмотря на это уже въ 5 ч. утра мы все были на ногахъ. Цугсфиреръ (взводный) приноситъ чистую бумагу для канцеляріи барака. О. Сеникъ отказывается отъ должности плацъ-коменданта. Русинякъ и Борухъ занимаются шлифовкой найденныхъ по дороге кусковъ мрамора, на которыхъ потомъ вырезываютъ надпись „памятка изъ Талергофа”. Эта работа прививается потомъ и въ другихъ баракахъ.

Судъ надъ Д. Бубнякомъ, о. Крушинскимъ и прочими.

25 апр. — Воскресенье. Гуляю по дороге между бараками. Жаворонки поютъ надъ нами въ воздухе. Озимая рожь такъ пышно подрастаетъ, что любо смотреть на нее. Главнымъ священникомъ у насъ, вместо o. Отто, выпущеннаго на свободу, состоитъ о. Григорій Макаръ изъ Угерецъ минеральныхъ. Лейтенантъ кого-то устраняетъ отъ должности коменданта барака.

26 апр. — После 8 дневнаго карантина 59 человекъ отправляются частью въ Лейбницъ, a частью въ Вольсбергъ, между ними судья Гулла и о. Игн. Мохнацкій. Падаетъ сильный дождь.

Похороны Іеронима Куновскаго.

27 апр. — Въ виду предстоящей ревизіи комиссій приводятся бараки въ порядокъ. Прибывшему генералу разсказываемъ о нашемъ житье-бытье… Онъ говоритъ по-польски. Осмотръ бараковъ I участка онъ производитъ подробно и довольно милостиво разговариваетъ съ делегатами бараковъ, позволяя имъ высказывать свои желанія. Въ 10 ч. утра купаемся. На обедъ даютъ намъ желтую вареную репу. По приказу генерала получаемъ вещи изъ магазина. Дождь падаетъ. Хлопоты съ почтой, уже не такъ она исправна, какъ это бывало во времена заведыванія его Лейземъ. Капитана Стрика (Stricka) нетъ уже въ лагере. Вотъ, какимъ образомъ мы пріобретаемъ картофель: Для чистки картофеля нашъ баракъ обязанъ высылать 2 или 3 человекъ. Такихъ людей мы всегда снабжаемъ самыми широкими шароварами съ весьма глубокими карманами. Эти люди, чистя картофель, крадутъ его потихоньку и прячутъ въ свои шаровары и потомъ продаютъ его намъ.

28 апр. — Собираемъ деньги для одного лемка изъ Воловца. Принимаюсь за изученіе римскаго и церковнаго права (Institution des rom. Rechts u. Kirchenrechts), которыя забралъ я изъ Горлицъ съ собою. Пишу секретарю Венскаго университета и прилагаю марку въ 1 крону на ответъ. Д. Дубняка и Галя после 27 дневнаго ареста выпустили вчера и отправили вновь въ бараки. Очень жарко, жаль что нетъ огорода въ лагере.

29 апр. — Люди изъ карантина идутъ купаться, потомъ ихъ помещаютъ въ 39-омъ бараке. Возле лагеря проходитъ похоронная процессія какого то немца съ музыкой во главе. Слышенъ похоронный маршъ Шопэна. Опять работы въ поле. Для лемка изъ Воловца собрано 5 кр. 40 гел. и передано на руки Авг. Мышковской. Съ папашей и Перегинцемъ гуляю возле новаго карантина. Зелень кругомъ.

Возвращаясь, заметили одного больного, лежащаго на земле, которому первую помощь оказалъ врачъ д-ръ Могильницкій.

30 апр. — Боюкъ и Завойскій идутъ подъ карантинъ. Завтра все мы должны перейти въ шестой баракъ.

Май 1915 г.

1 мая. — Суббота. Переходимъ въ шестой баракъ. Второе отделеніе прежняго барака, подъ предводительствомъ Мазура, выражаетъ протестъ, но вскоре успокаивается. Устраиваемся въ бараке, прибивая къ стене полки изъ досокъ. Такъ какъ „полевыя кровати” довольно просторны, то съуживаемъ ихъ. Въ баракъ А) переходятъ реконвалесценты изъ II участка. Совместно съ Прегоріусомъ хлопочу о присылке въ нашъ баракъ мастеровъ. Часть пленныхъ закордонныхъ русскихъ идетъ куда-то, a остальные обмазываютъ крыши дегтемъ и зарабатываютъ т. об. по 5 кронъ въ день.

2 мая. — Адресовать къ намъ надо: „An Lagerkommando” a не „Bewachungskomando”. После o. Сеника плацкомендантомъ сталъ какой-то полякъ, но ненадолго. После жары падаетъ дождь, Опять является комиссія во главе съ генераломъ, который внимательно разспрашиваетъ делегатовъ бараковъ. Д-ръ Крушинскій подаетъ ему жалобу, которая навела страхъ на всехъ чиновниковъ и военныхъ, держащихъ насъ, что называется въ ежовыхъ рукавицахъ. Можно себе представить какимъ негодованіемъ они къ намъ запылали. Ватылинъ проситъ объ улучшеніи пищи, такъ какъ ежедневно даютъ на обедъ вареную репу и ничего больше. Власти вербуютъ „добровольцевъ” на фронтъ. Изъ Граца привозятъ 14 человекъ въ лагерь.

3 и 4 мая. — Подъ карантинъ идутъ Махляй, Ковальскій, Сухнацкій, Милько и др., всехъ 9 человекъ; на ихъ место прибываетъ новыхъ 6 человекъ.

5 мая. — Дезинфекція нашего барака. Снова таскаемъ свои вещи то изъ барака то въ баракъ; эта работа заняла намъ целое послеобеденное время. Мы какъ жиды на пустыне таскаемся изъ шатра въ шатеръ, a Богъ весть, сколько разъ еще придется намъ такъ скитаться, т. е. въ сущности только топтаться на месте.

Принимаемъ въ нашъ баракъ Григорія и Николая Галя и Федорка (лемковъ).

6 мая. — Снова 12 человекъ отправляются въ Грацъ, среди нихъ и o. Отто. Сегодня прибываетъ къ намъ санитарная комиссія для осмотра лагеря. Въ кантине можно купить марки для писемъ, но при условіи покупки и бумаги для письма. Заказное письмо стоитъ 74 геллера. Одинъ крестьянинъ изъ Званивки (уездъ Кросно), хотя былъ освобожденъ, въ отчаяніи отъ полученныхъ имъ сведеній, бросился подъ поездъ, и лишь на другой день нашли его тело.

7 мая. — 89 людей изъ Терезина прибыли утромъ и заняли II участокъ лагеря. Евстахій и Романъ Макаръ изъ Угерецъ Мине-ральныхъ посещаютъ о. Григорія Макара въ нашемъ бараке и разсказываютъ свои перипетіи. Къ намъ приходятъ знакомые и прихожане о. Макара, которые были во второмъ, a после въ 20-омъ бараке. Транспортъ Терезинцевъ разделенъ на две группы: одна интернированныхъ, которые должны остаться въ лагере, a другая людей, которыхъ отправятъ въ разные города подъ надзоръ полиціи.

8 мая. — Второй участокъ изолированъ отъ перваго проволочной решеткой и поставлены кругомъ него сторожевые посты. Снова прибываетъ комиссія во главе съ генераломъ; о. Савула пошелъ подъ карантинъ.

9 мая. — Воскресенье. Дождь весь день и понятно все время проводимъ въ бараке. На обедъ даютъ по обыкновенію вареную репу. Объевшись этой репой, мы почувствовали тяжесть въ желудке, вследствіе которой почти все поголовно легли спать, но и во сне репа даетъ себя чувствовать такъ, что неспящіе были вынуждены суетиться. Многіе почти всю ночь не спали. Почту разноситъ по лагерю ефрейторъ Мандль.

10 мая. — Генералъ снова посещаетъ лагерь. Вдова Нестора Полянскаго хочетъ посетить до отъезда гробъ своего мужа, но власти не разрешили ей этого. Запрещается женамъ, мужьямъ и детямъ молиться у гроба своихъ родныхъ передъ отъездомъ.

Имеемъ новаго врача Поллячка (чеха). Врачъ Пистингеръ уезжаетъ на фронтъ, онъ былъ довольно хорошій и врачъ и человекъ и помогалъ намъ сколько могъ. Петро Дидчикъ переходитъ въ госпиталь не заразительныхъ болезней.

11 мая. Медицинскій осмотръ сегодня производятъ врачи: д-ръ Ляйакеръ и Поллячекъ. Сегодня уменьшено число порцій супа съ 28 на 8 на весь баракъ. На обедъ даютъ разваренную рыбу, целикомъ не очищенную. Пріезжаютъ въ лагерь два офицера польскихъ легіоновъ съ заданіемъ вербовать австрійскихъ и русскихъ поляковъ въ легіоны. Многихъ изъ интернированныхъ уже вчера призывали къ воротамъ эти офицеры и предлагали имъ вступить въ легіоны.

Генералъ разрешилъ читать газеты къ нашему общему удовольствію, ибо это разрешеніе все таки подаетъ надежду, что въ будущемъ жизнь наша станетъ немного легче.

O. O — вичъ пользуясь этимъ разрешеніемъ беретъ старую газету, которую онъ читалъ несколько разъ, выходитъ съ нею на площадь и, развернувъ ее съ торжествующимъ видомъ, начинаетъ читать во всеуслышаніе. Военный судья допрашиваетъ „заподозренныхъ” или тамъ обвиненныхъ.О. X—къ читаетъ „Universum”, после чего засыпаетъ сномъ праведнаго, не выпуская изъ рукъ экземпляра этого журнала. Подойдя къ нему, мы прочли заглавіе статьи, которую онъ читалъ. Оказалось, что это была статья „о модахъ”. Очевидно, чтo чтеніе такой поучительной статьи вліяетъ на мужчинъ пожилого возраста, благотворно убаюкивая ихъ ко сну.

Киселюкъ Романъ и вдова Полянская, идугъ подъ карантинъ, a Боюкъ и 40 терезинцевъ уезжаютъ въ Грацъ, Возле ангаровъ для аэроплановъ власти устроили пекарню. Люди нашего барака употребляютъ въ разговоре часто слова: „хомикъ” и „папа римская медведикъ XVI”. Среди людей изъ Терезина находятся о. Пирогъ, студентъ Шуминскій, Кмицикевичъ и др. Крестьянинъ Барна заработалъ столько на стирке белья, что купилъ себе впервые въ жизни бинтъ на усы и надевъ его кичливо разгуливаетъ по площади съ засунувшими въ карманы руками. Те, которымъ врачъ запретилъ давать мясной супъ, обсуждая это между собой, говорятъ: „Я могу обойтись безъ мясного супа, но почему меня исключили изъ списка получающихъ мясной супъ, не понимаю”. Ненормальный Стефанъ ухаживаетъ за толстой продавщицей булочной и за „Schwester”, чемъ приводитъ толпу гуляющихъ въ неописуемое веселье.

12 мая. — Генералъ осматриваетъ бараки. Одинъ старый крестьянинъ проситъ его отпустить его въ виду его старости, съ сыномъ на свободу, отправивъ предварительно подъ карантинъ. Генералъ, выслушавъ его, обещалъ разсмотреть его дело. Ободренный милостивымъ отношеніемъ генерала, старикъ гнусливымъ низкимъ голосомъ, по-польски обращается къ генералу:

„Ваша эссенція!” „Чего хочешь?” — спрашиваетъ генералъ, „Врачъ не хочетъ дать мне карточки на мясной супъ!” Присутствующіе улыбнулись. Генералъ махнулъ рукой и пошелъ дальше. Читаемъ газеты передъ баракомъ, М—къ беретъ обычно за одиночное чтеніе газеты 70 гел. Іосеферта (поляка), посаженнаго на 4 месяца въ одиночное заключеніе безъ объясненія причинъ и безъ следствія, вьпустили 11-го сего месяца въ часъ ночи и направили въ баракъ. Кицька въ 7 ч. утра привелъ по приказу властей, въ арестный баракъ Карела и Дудру. Утромъ холодно, но после обеда потеплело.

13 мая. — Дм. Качоръ заболелъ тифомъ. Во время еды хлеба смазаннаго медомъ у меня сломался зубъ, къ счастью моему я во время это заметилъ и выплюнулъ его. Подъ карантинъ, оказывается, отправлены изъ нашего барака; Базаръ, Середа, Стефанъ Качмаръ, Коваль, отецъ о. Калиновича и др. Сборъ для больного Качора. Вечеромъ разговариваемъ съ Шуминскимъ, Романомъ Макаромъ и однимъ крестьяниномъ, который передалъ намъ фактъ преднамереннаго убійства постовымъ одного крестьянина.

Несколько месяцевъ тому назадъ разсказчикъ стоялъ поодаль отъ поста и виделъ, какъ къ постовому солдату подошелъ другой солдатъ и посоветовалъ ему зажечь папиросу и бросить передъ проходящимъ той дорогой интернированнымъ крестьяниномъ, что постовой солдатъ немедля исполнилъ. Крестьянинъ, видя лежащую на земле зажженную папиросу, не смотря на тo, что курить было запрещено, поднялъ ее и, конечно, сейчасъ сталъ ее курить. Этого только и ожидалъ солдатъ и, подбежавъ къ нему, прокололъ его штыкомъ въ несколькихъ местахъ! Въ настоящее время солдаты чехи къ намъ относятся гораздо снисходительнее, чемъ солдаты австрійцы.

Сегодня приняли мы въ нашъ баракъ лемковъ: дьяка Казиміра Червинскаго, Гаврана и Олесневича. День жаркій. Возле бараковъ занятыхъ людьми изъ Терезина торчитъ целая толпа нашихъ, которыхъ чешскіе посты не отгоняютъ. Съ почтой нетъ порядка, ибо раздаютъ ее 5 человекъ. Играю въ шашки съ Федоркой.

14 мая. — Военный следователь допрашиваетъ меня и о. Кирилла В. Мой протоколъ гласитъ: Феофилъ Курилло, 23 летъ отъ роду, гр.-католикъ, свободный, юристъ и практикантъ въ уездной польской ссудо-сберегательной кассе въ Горлицахъ, арестованъ въ Горлицахъ на дому, однимъ изъ вахмистровъ жандармеріи. „За что арестованъ?” отвечаю: „не знаю причины, быть можетъ — Вамъ, господинъ судья, это известно”. „Имеете деньги?” — „не имею, но мой отецъ ихъ имеетъ”. „Почему онъ сюда не явился?”—„Потому, что не былъ призванъ”. „Ну такъ зовите его”. (Я призвалъ папашу). Судья тоже разспрашиваетъ отца, такъ же его имя и фамилію, сколько летъ, женатъ ли онъ, былъ ли подъ следствіемъ. отецъ отвечаетъ, что въ Новомъ Санче, былъ подъ следствіемъ, по причине анонимнаго доноса. Изъ заподозренныхъ только двумъ былъ объявленъ приговоръ: благочинному Сандовичу и его сыну Антону, которые и были разстреляны въ Новомъ Санче, a остальные, въ виду появленія въ Н. Санче холеры, были перевезены въ Талергофъ. Я былъ преданъ военному суду и, какъ видно, освобожденъ. Судья: „Сколько денегъ имеете вы?” Отецъ: „въ депозите 400 кронъ и 130 кронъ месячнаго жалованья”. Сегодня военный следователь допрашиваетъ всехъ заподозренныхъ изъ Перемышля, a изъ лемковъ только: д-ра Дм. Собина и его брата Михаила и еще несколькихъ крестьянъ. Душная жара. Мы все только въ рубахахъ и штанахъ. На площади некоторые собираютъ окурки брошенные на землю и, вытряхивая изъ мундштуковъ оставшійся табакъ, сушатъ его и употребляютъ эту массу на изготовленіе новыхъ папиросъ. Утромъ, во время завтрака, можно видеть целую толпу голодныхъ людей, молящихъ о предоставленіи имъ остатковъ супа! Получившіе его хлебаютъ съ жадностью чисто звериной. Некоторые покупаютъ, этотъ сильно разбавленный супъ по 4—10 гел. за кружку. Военный следователь утромъ допрашивалъ Боруха, после чего его переводятъ вместе съ Крыжановскимъ, Кмицикевичемъ и Прислопской, въ 34-ый баракъ. Надъ Талергофомъ разразилась буря съ громомъ.

15 мая. — Безчеловечное обращеніе старшаго надзирателя арестнаго барака съ однимъ русскимъ интернированнымъ. Неизвестно, за что, билъ его палкой по спине и рукамъ и на возраженія битаго ругалъ его (каналья, свинья и т. п.) и после длительнаго истязанія, посадилъ его снова подъ арестъ.

Власти велятъ побелить известью бараки извне, a возле нихъ устроить у стены грядки, борозды и посадить въ нихъ фасоль, дабы она, выросши, накрыла стены барака. Сильный дождь. Кригичъ (Kriegicz) вечеромъ отправляется въ Грацъ. Комиссія разсматриваетъ дело устройства часовни и спрашиваетъ священниковъ, какой они веры, ибо немцамъ не было ничего известно объ уніатахъ и они ихъ принимали до сихъ поръ за православныхъ.

16 мая. — Хлебъ пекутъ въ Талергофе, но онъ уже не тотъ, ибо къ муке примешаны отруби и обрезки картофеля. Понятно, что многіе изъ насъ сильно болеютъ после принятія такой неудобоваримой пищи. Даже солдаты отказались брать свой паекъ въ виде этаго хлеба. Топить печку можно только въ определенное время. Случилось, что кто-то въ бараке, после того какъ поелъ этого Талергофскаго хлеба, заболелъ желудкомъ, и ему нужно было приготовить горячую пищу, для чего другой затопилъ печку и сталъ варить воду. Врачъ увидя дымъ изъ трубы нашего барака, сейчасъ прибылъ въ баракъ и, вызвавъ меня, какъ одного изъ комендантовъ барака, обещалъ подать рапортъ на меня, если подобное своеволіе со стороны жителей барака еще разъ повторится. Читаю новопоявившійся юмористическій листокъ „Терезинская вошь”.

На обедъ, несмотря на жалобы генералу, все таки подаютъ репу и репу. Встречаю бывшаго гимназиста второго класса въ Ясле Станчака. Разговариваю съ о. Калужняцкимъ по делу вспомоществованія для больного Качора.

17 мая. — Даютъ одну булку недопеченнаго хлеба на 5 человекъ. Хлебный голодъ господствуетъ во всемъ лагере.

18 мая. — Работники поправляютъ дорогу за бараками. Жара ужасная. После съеденія всенепременной репы идемъ спать. Постовой солдатъ побилъ до крови одного старика, три сына, котораго служили въ австрійской арміи и сражались на фронте.

19 мая. — На меня и Кицьку подалъ Поллячекъ рапортъ, что въ бараке, несмотря на напоминанія, топлено въ печке въ недозволенное время. Присутствующій при допросе оффиціалъ Тымчакъ далъ о насъ коменданту лагеря благопріятный отзывъ, говоря, что мы лучшіе коменданты въ целомъ лагере. Въ виду этого отзыва комендантъ лагеря выразилъ надежду, что мы, какъ коменданты барака, будемъ стараться строго следить за темъ, чтобы обитатели барака не топили печекъ въ недозволенное время, и отпустилъ насъ.

Къ рапорту представлены тоже были: д-ръ Собинъ и Прислопская. Главный комендантъ лагеря, (оберштъ) полковникъ, сегодня почему-то въ хорошемъ расположеніи духа. Пользуясь этимъ, о. Курилло идетъ къ нему и показываетъ недопеченый хлебъ. Увидя этотъ хлебъ, оберштъ немедля распорядился забрать у насъ этотъ хлебъ и выдать заместо него лучшій.

Одна булка хлеба приходится на 4 человека. Вообще затрудненія въ полученіи хлеба непреодолимы. Только сегодня прибиваютъ на дверяхъ бараковъ инструкцію о многихъ обязанностяхъ и никакихъ правахъ для интернированныхъ. Узнаемъ, что Италія присоединяется къ коалиціи, враждебной Австріи. Говорятъ, что завтра будетъ допрошены 400 человекъ, 4-ый баракъ дезинфекцируютъ.

20 мая. — Падаетъ проливной дождь. Врачъ Поллячекъ разспрашиваетъ меня, что сказалъ мне главный комендантъ (полковникъ), не похвалилъ ли меня. Въ ответъ говорю ему, что полковникъ махнулъ рукой на его рапортъ и велелъ мне идти въ баракъ.

Мандль абонируетъ: „Neue Freie Presse”, a o. Курилло: „Nowa Reforme”. О. X. читаетъ лекцію дьякамъ, сначала объ эмансипаціи женщинъ, потомъ о грамматике и наконецъ о Шпицбергене. П — ло сначала слушаетъ потомъ, встаетъ съ места, поправляетъ шляпу, гладитъ усы и, не оглядываясь, выходитъ изъ барака за нимъ удираютъ пооодиночке и остальные слушатели, „остается лишь одинъ Вербенецъ, но речь уже идетъ о судахъ. У П -са много чемодановъ, чемоданчиковъ и коробочекъ. Кто-то въ его отсутствіе написалъ на нихъ: панталоны, подштанники, галстухи, воротники и прочее, какъ будто это была лавочка. Такъ какъ топить печку можно только въ определенное время, то въ запрещенное время варимъ себе чай, супъ и прочее на Примусе. Хлеба получаемъ одну булку на 5 человекъ. Утромъ получаемъ мучной супъ (пшено редко кто беретъ), на обедъ репу, a на ужинъ кофе. Въ нашемъ бараке помещается 120 людей. Вечеромъ мы все идемъ гулять, но не надолго, ибо падаетъ дождь.

21 мая. — Первое упражненіе пожарной дружины подъ руководствомъ взводнаго (капрала) Ревса, и инструкція, какъ пользоваться пожарной трубой.

На обедъ гнилая рыба. Много бараковъ возвращаетъ ее обратно. Сопровождаю больного Паранича въ госпиталь. Въ амбулаторіи делаютъ снимки. Хлебъ получаемъ только въ 4 ч. пополудни. Собираемъ деньги на уплату работникамъ въ баракахъ.

22 мая. — Купаемся въ бане. Папаша пишетъ письмо Саше К., адресуя его на имя Перегинца (за согласіемъ тойже) черезъ Галацъ (Румынія) для передачи Саше K, ибо все наши письма къ ней были безъ ответа. Хлеба получаемъ на 3 дня впередъ. На обедъ: картофельный супъ съ мясомъ неопределеннаго вида и вкуса. „Радца” одеваясь, целуетъ каждую отдельную вещь своего гардероба и такъ-же уважительно, какъ эпитрахиль и фелонъ священникъ.

23 мая. — Первый день праздника св. Тройцы. Бараки украшаемъ зеленью. По всемъ баракамъ священники правятъ утреню. Врачу заявляю, что подаваемый намъ супъ невозможенъ, на что онъ ответилъ, что надо обратиться къ полковнику. На обедъ получаемъ рисъ, a на завтракъ опять до того скверный супъ, что выливаемъ его въ сортиръ. Дипломатическія сношенія Австріи и Германіи съ Италіей прерваны. Хоръ Терезинцевъ подъ регенствомъ Галушки поетъ хорошо. Сегодня не видно полета аэроплановъ. Проходя около луговъ, слышимъ стрекотанье кузнечиковъ и пеніе жаворонковъ и вдыхаемъ въ себя живительный воздухъ, приносимый ветромъ съ Альпъ. По баракамъ завелось, кроме обычныхъ и вездесущихъ насекомыхъ, также много новыхъ, какъ напр. муравьевъ и др.

24 мая. — На обедъ даютъ неизменную, возненавиженную репу, a на ужинъ плохого качества фасоль. По случаю праздниковъ, газетъ не получаемъ. После обеда старикъ Ч., лежа на кровати безъ сапогъ и сюртука, разсказываетъ желающимъ его слушать, какъ хорошо въ молодости онъ читалъ „ Апостола” въ церкви и какъ за это угощали его у себя благочинный и советники. Эти разглагольствованія его были прерваны о. Вл. М-имъ, ибо не давали ему спать; большинство людей уже спитъ, другіе играютъ „въ дураки”, иные же молятся или пишутъ домой письма, даже втихомолку поплакивая и всхлипывая. Распря Богдана Км. съ Добіей. У Богд. Км. производятъ ревизію и наказываютъ его одиночнымъ заключеніемъ. На другой день Богд. Км., допрошенный Тымчей, выпущенъ изъ подъ ареста, ибо признанъ невиновнымъ.

25 и 26 мая. — Следственныя власти допрашиваютъ некоторыхъ. Получаемъ сегодня на обедъ картофельный супъ и рисъ. Въ лагере мало хлеба, мы его не только не получили, но даже не можемъ за деньги достать. Вышло приказаніе, дабы те изъ поляковъ, которые не ходили къ допросу, явились въ часъ дня, у воротъ лагера, для допроса. До сихъ поръ всякую корреспонденцію передавали мы Уейскому, Мандлю, Папари и двумъ постовымъ, и часто наши письма не доходили по адресу, теперь же бросаемъ кореспонденцію въ почтовый ящикъ. Одного человека, который сошелъ съ ума вследствіе долгаго одиночного заключенья, отправили къ врачу въ Грацъ. 50 человекъ изъ Терезина уехали въ Грацъ. Карантинъ наложенный на Терезинскій отделъ отмененъ.

27 мая. — Мой первый визитъ у Романа и Евстахія Макаровъ, которые прибыли изъ Терезина. Хоръ, управляемый Галушкой, поетъ удивительно хорошо. Вижу здесь о. о. Феленчака, Пи. Пирога и прочихъ.

Часть людей изъ карантиннаго барака уезжаетъ домой на свой собственный счетъ, въ ихъ числе: Стефанъ Криницкій. Священникамъ выплачиваютъ жалованье. Прошу врача, чтобы велелъ давать одинъ хлебъ на 4 человека, такъ какъ хлеба, который выдаютъ, не хватаетъ, на что получилъ ответъ, что это невозможно ибо, и мирное населеніе имперіи не получаетъ болъше хлеба. Получаю на весь баракъ 3 куска мыла и несколько др. вещей.

28 мая. — Получаемъ хлебъ, представляющій смесь муки, деревянныхъ опилокъ, пыли, всякихъ др. неудобоваримыхъ примесей. Этотъ хлебъ вызываетъ у насъ боли въ желудке и головную боль. Генералъ пріезжаетъ ревизовать лагерь. Онъ милостиво принимаетъ все жалобы. Бараки белятъ извне известью. Гвоздевскій показываетъ генералу хлебъ. Штирія объявлена на военномъ положеніи. Хлебъ сталъ дороже на 4 геллера. Въ баракахъ заведены посты пожарной стражи.

29 мая. — Даютъ на два дня впередъ горькій хлебъ. Всю ночь падалъ дождь Переводятъ изъ нашего барака 9 человекъ въ 19-ый баракъ, въ числе ихъ: Сеньку Брунарскаго и Червинскаго. Иностранцевъ Круля и Вуйцика переводятъ въ 10-ый баракъ. Техъ, которые были подъ карантиномъ, вместо того чтобы выпустить на свободу, вновь, безъ объясненія причинъ, поместили въ бараки, задержавъ ихъ освобожденіе на неопределенное время (Befehl ist Befehl!) Получаемъ журналъ „Universum”, за 3 кроны. Возле кантины (лавки) устроили фонтанъ. Иіъ газетъ имеемъ: Neue Freie Prese”, „Gratzer Tageblatt” и „Курьеръ Венскій”.

30 мая. — Воскресенье. Утромъ прибыла новая партія интернированныхъ, числомъ 500 человекъ, изъ разныхъ городовъ. Среди нихъ православный священникъ Гудима изъ Вейнберга и несколько крестьянъ изъ грибовскаго и другихъ уездовъ. Ихъ разместили частью въ трехъ карантинныхъ баракахъ, частью въ баракахъ №№31, 32 и 33. Пелагея Сандовичъ разспрашиваетъ о. Гудиму про его жену. До 28. с м., интернированныхъ въ Талергофскомъ лагере насчитывалось 5.164 человека. Однихъ булочниковъ (пекарей) было 40 человекъ. Кофе не получаемъ, ибо его нетъ. Получаемъ лишь прескверный супъ, отъ котораго у многихъ появился поносъ.

31 мая. — 88 поляковъ, русскихъ подданыхъ, переводятъ въ Штейнклямъ (нижняя Австрія). Хлебъ получаемъ вечеромъ. Дождь падаетъ довольно часто. На площади огласили власти фамиліи техъ, которыхъ уже давно одержатъ въ Талергофскомъ лагере, но не объяснили причины такого оглашенія. Одинъ старикъ изъ Мостискъ житель 7-го барака задохся въ бане, видно любилъ сильно попариться. Изъ за этого все работники бани призваны къ рапорту.

Іюнь 1915 г.

1 іюня. — Я изучалъ законы, но прихожу къ заключенію, что изучать ихъ не стоитъ, ибо здесь въ лагере нетъ законовъ, a лишь своеволіе властей и сплошное беззаконіе. Читаю газеты. 50 терезинцевъ выехали на свой счетъ въ Грацъ. На баракъ прислано 3 килограмма мыла. Позже идемъ купаться.

2 іюня. — Утромъ следственныя власти допрашиваютъ интернированныхъ изъ след. уездовъ: Новый Санчъ, Горлицы, Грибовъ, Ясло и Броды. Михаилъ Дудыкъ и Трембачъ, арестованные, заспали въ аресте такъ, что надзиратель после 8 ч. утра засталъ ихъ спящими. Вследствіе этого онъ пожаловался полковнику, что они не исполнили приказа вставать до 8 час. утра. Полковникъ сделалъ имъ выговоръ и выразилъ надежду, что впередъ они этого не сделаютъ. Упражненія пожарной дружины на случай пожара. Лемкамъ почта доставила 15 посылокъ. Мандль раздаетъ ихъ вместе съ корреспонденціей, возле нашего барака. Утромъ получаемъ давно ожидаемый кофе, въ которомъ было больше желудей, ржи и т. п. вещей, чемъ настоящаго кофе. 8 человекъ, среди которыхъ Полянская, .о. Дыгдалевичъ и о. Савула освобождены, и отправляются въ Грацъ. Хлебъ до того скверный, что никто изъ насъ не принимаетъ его. Еще 80 человекъ освобождены и уезжаютъ.

3 іюня. — Прибыло 300 человекъ интернированныхъ въ Талергофъ. Знакомлюсь съ Тустановичемъ. Изъ Сандецкаго уезда прибылъ лишь одинъ крестьянинъ и несколько женщинъ изъ Ростоки; изъ Горлицкого уезда тоже несколько крестьянъ. Въ транспорте этомъ много женщинъ. Вещи ихъ доставлены въ лагерь на телеге. На площади слышится речь польская, цыганская и румынская, но преимущественно раздается русская речь. Впервые едимъ салатъ.

4 іюня. — Прибылъ транспортъ русскихъ военнопленныхъ. Васильевичъ изъ 30 го барака, по моей просьбе, стрижетъ теперь людей нашего барака, но подъ условіемъ, что за это кто-нибудь изъ нашего барака сыграетъ съ нимъ въ шахматы. Власти перемещаютъ людей изъ одного въ другой баракъ, какъ будто пешки на шахматной доске. Вследствіе этого Жолкевичъ, Киселюкъ и прочіе переходятъ въ баракъ А. Людямъ транспорта изъ Гейнбурга не назначено карантина и разрешено свободно гулять на площади. Полуумный Стефанъ изъ Бережанскаго уезда чуть было не убилъ одного крестьянина за то, что тотъ дразнилъ его. Когда шелъ взводъ солдатъ, мы всегда уступали ему место, a Стефанъ шелъ всегда на прямикъ, за что получалъ изрядные побои, ибо мешалъ взводу итти. Вахмелевскій идетъ подъ карантинъ въ 15-ый баракъ.

5 іюня. — Перемышль взятъ австрійцами. Больному Качору приношу хлебъ и деньги. Нашъ баракъ покидаютъ: о. Оришкевичъ, о. Дикій, Мизераки отецъ и сынъ, Мазуръ и др. Ужасно жарко. Вечеромъ приходитъ пьяный взводный (капралъ) и велитъ очистить грядку фасоли передъ нашимъ баракомъ, на мое заявленіе, что нетъ ни лопаты ни другого подобнаго орудья для этой работы, получаю ответъ, что Адамъ и Ева не имели подобныхъ орудій, a все таки умели взрыхлять землю.

6 іюня. — Воскресенье. Получаемъ отъ o. Отто открытку съ дороги. Видно, онъ не забываетъ насъ. Почту раздаютъ уже 4-ый день возле нашего барака. На почтамте Пунтигамъ задерживаютъ посылки съ съестными припасами, такъ долго, что наши люди получаютъ ихъ испорченными. Въ лавке можно пріобрести салатъ и содовую воду. Внутри въ часовне пишутъ иконы и красятъ иконостасъ. Романъ и Евстахій Макаръ живутъ въ нашемъ бараке. Жара ужасная, 27° по Реомюру. Многихъ изъ Терезинцевъ высылаютъ власти въ Грацъ на свободу. Сегодня даютъ на завтракъ супъ изъ немытой фасоли, на обедъ картофельный супъ съ мясомъ, какъ поговариваютъ, старой лошади, a на ужинъ совсемъ скверный супъ неопределеннаго вкуса и цвета.

8 іюня. — Въ 4 ч. пополудни температура достигаетъ 27° по Реомюру. Лысенко уже самъ моетъ свое белье. Въ ангарахъ находятся аэропланы, которые совершаютъ полеты только утромъ и вечеромъ, днемъ же вследствіе жары этого не делаютъ. Кто-то изъ нашего барака получилъ списокъ раненыхъ и убитыхъ на фронте. Все просматриваютъ его, нетъ ли тамъ родныхъ или знакомыхъ. Хитрый, хвастливый и вечно довольный собой Дизіо М. сидитъ одетый въ кожухъ и жалуется на страшную жару. Кто-то советуетъ ему сбросить кожухъ, но получаетъ отъ него ответъ, что безъ кожуховъ онъ обойтись не можетъ и такъ бы скучалъ за ними и себя грызъ, что умеръ бы, и такъ кожуха и не снялъ. О. Макаръ, Хилякъ и другіе играютъ въ преферансъ, иные читаютъ газеты или беседуютъ между собой. Впервые мы узнали о смерти двоихъ детей о. Игнатія Мохнацкаго изъ Войтковой.

Абитуріентъ Феофилъ, заподозренный въ шпіонстве въ пользу Россіи, повешенъ 18. января 1915 года, на рынке въ Грибове, a Марія зверски убита на улице въ Перемышле 15. сентября 1914 года. Число невинныхъ жертвъ австрійскаго террора все увеличивается. Изъ Криницы пишутъ, что вербуютъ девицъ въ сестры милосердія австрійскаго Краснаго Креста. Муравьи насъ прямо таки преследуютъ, ихъ всюду въ бараке полно. Съ 11 ч. утра до 5 ч. по полудни на улицахъ лагеря почти не видно людей. Все жители прячутся по баракамъ и лежатъ почти раздетые, до того жарко. Михаилъ Нестеракъ идетъ подъ карантинъ. Покидаетъ лагеръ 35 человекъ.

9 іюня. — Въ 12 ч. температура доходитъ до 26°. Поваръ присылаетъ мясо изъ кухни и велитъ его делить въ бараке на порціи. Ссора въ кухне съ поваренкомъ. Дьякъ Дуфанецъ идетъ въ солдаты въ Новый Санчъ. Сегодня выехало въ Грацъ около 20 чел. Въ нашемъ бараке находится 101 человекъ. Прибываетъ транспортъ въ числе 25 человекъ изъ окрестностей Коломыи. Тымчакъ велитъ мне писать протоколы дознаній.

Одинъ изъ только что прибывшихъ интернированныхъ на вопросъ, за что его арестовали, ответилъ, что одолжилъ какому-то товарищу прокурора суда что-то около 18 кронъ и встретя его на улице, просилъ его отдать ему долгъ. Товарищъ прокурора не только не отдалъ денегъ, но приказалъ еще доставить его въ Талергофъ, какъ неблагонадежнаго. Г-жу Рубингеръ взяли за то, что она, будучи хозяйкой у настоятеля прихода, разговаривала съ о. Левицкимъ, недавно выпущеннымъ на свободу изъ Талергофскаго лагеря и возвратившимся домой.

Феодоръ Мохнацкій, о. Сеникъ, Дм. Вислоцкій, Андрейко, Гнатышаки (кроме Ореста), Мащакъ, Іоанна Дуркотъ и др., идутъ подъ карантинъ, после котораго отправляютъ ихъ въ Вену, подъ судъ. Зубъ разболелся, a дентиста нетъ, его обязанности исполняетъ поваръ! Волей-неволей иду къ нему. Онъ ткнулъ мне въ ротъ какую-то свою пачкатню и велелъ уплатить за это две кроны.

10 іюня. — Работники изъ нашей братіи работали весь день несмотря на нестерпимую жару, подгоняемые кнутами сторожащихъ постовыхъ. Они исправляли дороги, носили на спине дрова отъ станціи железной дороги въ лагерь, или же выкапывали камни, то какъ невольники тянули возы, то трамбующій дороги валъ. Эти несчастные даже не имеютъ целаго платья, a отдыхъ имъ даютъ только на часъ или два, когда нестерпимая жара даетъ себя больно чувствовать и сторожащимъ ихъ людямъ. еду получаютъ очень скудную и потому, если не имеютъ своихъ денегъ, положительно примираютъ съ голоду. Почту получаемъ неисправно, a пакеты съ испорченными съестными припасами. Сортиръ распространяетъ ужасную вонь.

11 іюня. Жарко. Качоръ находится въ 7-омъ бараке, а Юречко изъ Новаго Санча въ 19-омъ. Сегодня дежурятъ въ кухне изъ нашего барака Максимовичъ и Пирогъ. Каждый въ бараке получаетъ отдельно порцію мяса и отдельно порцію супа. Такой порядокъ заведенъ по приказанію властей, дабы прекратить воровство немецкихъ поваровъ. На карантине, где находится о. Дикій, появились два роя пчелъ, кoтoрые были пойманы и помещены въ ульи.

Постовые солдаты спокойно смотрели и даже выражали по этому поводу радость. Русскіе пленные пекутъ хлебъ качества значительно лучшаго, чемъ наши пекари — „баброши”. Въ кантине берутъ: за 10 гр. „брындзы” (спеціальнаго сорта сухой творогъ) 5 гел., за головку попорченного салата 14 гел. и за вязанку луку — 60 гел. Читаютъ акты судопроизводства по делу ссоры Кмицикевича и Добіи въ полюбовномъ суде, въ которомъ членами состояли д-ръ Орестъ Гнатышакъ, о Мащакъ, о. Киселевскій, д-ръ Могильницкій и д-ръ Саноцкій. О. Жолкевичъ уезжаетъ въ Лейбницъ. Михаилъ Нестеракъ разсказываетъ мне, что постовые солдаты 2 и 3 участковъ бьютъ нашихъ крестьянъ по лицу.

12 іюня. — Поваръ „пломбируетъ” мне зубъ. Около 600 человекъ, преимущественно изъ терезинскаго транспорта, взяты на работы. Жители трехъ бараковъ А, Б и Ц (A, B C) отправлены въ Гминденъ, остается только Ивашкевичъ. Велю делать порядки въ нашемъ бараке; утромъ выносятъ кровати, моютъ полъ и окна и раздаю людямъ нафталинъ, какъ средство противъ вшей, отъ которыхъ нетъ спасенія. Власти приказываютъ явиться темъ, которые служили на военной службе, но не перешли 42-летняго возраста.

Власти разрешаютъ идти около 70 человекамъ въ 6 час. на кладбище, где о. Влад. Венгриновичъ сосовершаетъ панихиду по усопшимъ. Хоръ поетъ подъ управленіемъ Галушки. Веземъ гробы одного русскаго солдата и остальныхъ австрійскихъ солдатъ; последніе гробы украшены деревянными крестами.

Между похороненными находится самоубійца, австрійскій солдатъ; о причине его самоубійства многіе разно толкуютъ, но настоящая причина не известна. Одни говорятъ, что души проколотыхъ и убитыхъ имъ интернированныхъ не давали ему спать; другіе, что онъ не могъ больше смотреть на талергофскій адъ, и потому жизнь ему опротивела, a иные еще что-то, да мало ли тутъ всякихъ причинъ?

Мы воспользовались разрешеніемъ выхода за ограду лагеря и гуляемъ въ сосновомъ лесу, воздухъ котораго благотворно вліяетъ на насъ и подкрепленные возвращаемся черезъ Карльсдорфъ въ лагеръ. Влервые после 10-месячнаго заключенія шли мы черезъ штирійскую деревню, возле Талергофа, конечно, сопровождаемые солдатами со штыками. Хлебъ выдано намъ на 2 дня впередъ. Григорію Галю изъ Лосья пропало на почте 50 кронъ, высланныхъ ему изъ его родныхъ местъ.

13 іюня. — Совместно съ отцемъ составляю родословную табель несколькихъ семействъ Лемковщины. Военныя власти берутъ на военную службу: д-ра Собина и др. 90 человекъ, которыхъ временно помещаютъ въ 32-омъ бараке. Д ръ Собинъ прощается со всеми. Власти переводятъ въ карантинный баракъ до 400 человекъ, изъ нашего барака 10 человекъ, среди которыхъ: Бенька, Кошку, Бурдяка, Школьника, a изъ 4-го: Головку, Соботицкаго и др. людей, изъ уездовъ Ярославскаго и соседнихъ. Все прощаются, плачутъ, причитаютъ и даже стонутъ. Крики раздаются со всехъ сторонъ. Все скопляются возле бани.

Посещаю выздоравливающаго Дм. Качора, который, чувствуя себя очень слабымъ, лежитъ неподвижно на нарахъ. Я убеждаю его, если еще сможетъ, гулять по площади, на солнце. После же съ больнымъ Трембачемъ изъ Лосья иду въ аптеку уже въ третій разъ за глазнымъ лекарствомъ. Получаемъ супъ, что-то вроде лемковской „киселицы” овсянки. Супъ этотъ единодушно прозвали мы „гальопка”, что значитъ „беги отъ него галопомъ”.

Ha товарныхъ самоходахъ летчики, увозя испорченный аэропланъ, уезжаютъ и при этомъ поютъ песни. Вследъ за ними идетъ толпа людей, около 100 человекъ, выпущенныхъ на свободу. Среди нихъ вижу: Червинскаго, Петра Брунарскаго и др. Идетъ проливной дождь.

Въ нашемъ бараке насчитывается теперь всего 93 человека. На весь баракъ получено 3 килограмма мыла. Писаремъ нашего барака состоитъ Лысенко, ибо „радца” получилъ постъ коменданта 1 участка. Передъ обедомъ выехало въ Грацъ еще несколько человекъ.

14 іюня. — Ночью шелъ проливной дождь. Изъ Кракова прибыло 25 человекъ, a изъ Криницы: Ольга и Марія Гнатышакъ, Тустановичъ помещенъ въ нашъ баракъ. О. Василій Курилло, философъ Перегинецъ, о. Діон. Мохнацкій, Бандровскій, Блищакъ и я, переходимъ въ 21-ый баракъ, который на первый взглядъ уютнее и удобнее прежняго барака. Чувствую себя очень утомленнымъ и стараюсь отдохнуть, a впрочемъ, все — отдыхъ. Бекерскій сердечно прощается съ нами, не забывая своей привычки потчиванія насъ нюхательнымъ табакомъ съ низкимъ поклономъ.

15 іюня. — Ночью приморозокъ. Комендантомъ барака состоятъ о. Козиневичъ. Въ бараке есть два отделенія. О. Вахнянинъ заказываетъ въ Граце три книги. На почте все таки безпорядки. Дежурю въ бараке съ 12 ч. ночи до 6 час. утра. Одинъ пьяный солдатъ ночью зоветъ меня и спрашиваетъ: „где живутъ здесь девки?” „Я не знаю, где подобныя созданія обитаютъ”, отвечаю я и обратно иду въ баракъ. День сегодня теплый и пріятный. Концертъ Гринберга.

16 іюня. — Прозябатели нашего барака идутъ купаться. Ночью, почти съ разсветомъ, прибыло 25 человекъ изъ Дрогобычскаго уезда. О. Гнатышакъ пріехалъ изъ Граца. Упражненія пожарной дружины. Исправляютъ 22-ой баракъ, a его жителей временно, до окончанія починки, распределяютъ по соседнимъ баракамъ. Mиx. Собинъ исполняетъ обязанности разделяющаго въ бараке порціи. Следственныя власти допрашиваютъ лемковъ изъ горлицкаго, сандецкаго и грибовскаго уездовъ. Федорко, студентъ академіи художествъ, написалъ довольно удачно портретъ О. Василія Курилло. Я уже со дня пріезда въ Талергофъ переведенъ въ десятый по счету баракъ. Почта доставляетъ въ лагерь много денежныхъ переводовъ на имя интернированныхъ. Эти деньги даютъ возможность покупать съестные припасы и одежду. Не будь этихъ денегъ, смертность въ лагере возросла бы до страшныхъ размеровъ.

17 іюня. — Михаилъ Максимчакъ, Поруцедло и др. „добровольцы” переходятъ въ III баракъ. Сегодня утромъ выпущено на свободу 100 человекъ. День хорошій. Тымчакъ назначилъ меня секретаремъ въ свою канцелярію. Составляю протоколы и ежедневные списки для двухъ госпиталей.

18 іюня. — Власти принуждаютъ насъ записываться въ пожарную дружину. Продолжаютъ допрашивать крестьянъ — лемковъ. Больше писать не могу, ибо поранилъ палецъ. Врачъ третьяго участка Вейссъ смазалъ мой палецъ іодомъ, облилъ рану іодной настойкой и наложилъ на него пластырь.

19 іюня. — Велено собирать въ нашемъ бараке по 10 гел. съ человека на уплату прислуге барака.

20 іюня. — Целый день льетъ дождь ливмя. Ночью съ транспортомъ интернированныхъ прибылъ о. Іоаннъ Руссинякъ, парохъ изъ Королевой русской (уездъ Грибовъ) и др. Отъ прибывшихъ узнали, что въ клинике въ Вене скончался преподаватель гимназіи въ отставке Иванъ Черкавскій, беженецъ изъ Галичины.

21 іюня. — изъ Америки приходятъ деньги на руки Собина для раздачи лемкамъ. 150 человекъ отправлены подъ карантинъ. Посещаю о. Дикаго и о. Хомина. О. Руссинякъ переходитъ во 23-ій баракъ. Здесь совершаетъ обедню и читаетъ молитвы до и после еды о. Полянскій. Тымчакъ возвратился изъ Граца только въ 9 ч. вечера. Онъ получилъ телеграмму переводящую его въ Перемышль. Прощаясь со мной, онъ оставилъ мне на память пузырки красныхъ и зеленыхъ чернилъ.

22 іюня. — Въ 3-мъ участке пищу даютъ лучшую, чемъ въ первомъ и даже во время жары орошаютъ землю водой. Снова прибыло въ лагерь 45 человекъ изъ Ярославскаго и Дрогобычскаго уездовъ. Одна партія изъ подъ карантина уезжаетъ въ Грацъ. Въ лагере можно купить пустигальское пиво по 30 гел. за бутылку и конденсированое молоко въ жестянкахъ.

23 іюня. — Жарко. Въ пожарную команду вербуютъ насильственно и заставляютъ вести ежедневно упражненія во время жары до 6 ч. вечера, поэтому я удираю въ 6-ой баракъ и торчу тамъ до 3 1/2 часовъ. Должность Тымчака принялъ судья Величковскій. Допрашиваютъ: Якова Вислоцкаго, о. Гумецкаго, о. Василія Дорика, о. Милянича и др. О. Милянича присудили къ двухгодичному тюремному заключенію. Сегодня скончался Іосафатъ Крулевскій, служащій „Лемк. Кассы” изъ Лещинъ, горлицкаго уезда. Онъ заболелъ тифомъ и лежалъ въ изолированномъ бараке. Подъ вліяніемъ жара, въ бреду, онъ хотелъ удрать изъ барака и выбежалъ, постовой солдатъ окликнулъ его, но тотъ продолжалъ бежать, тогда солдатъ на разстояніи несколькихъ шаговъ выстрелилъ въ него и убилъ его. Такъ скончался тихій и ревностный патріотъ.

300 работниковъ должны выехать въ Австрію на работы, ожидаютъ только агента. Сегодня выдаютъ намъ фасоль и кукурузянку. Въ бараке, какъ обыкновенно, одни играютъ или въ карты или въ шахматы, другіе варятъ чай или супъ собственнаго изобретенія, a третьи курятъ папиросы и беседуютъ о чемъ-то или просто раздумываютъ. Бл. естъ кукурузянку и запиваетъ ее кофе. Чашка кофе въ лагере стоитъ 24 гел. Работники копаютъ землю за воротами. Изъ Перемышля прибылъ транспортъ въ 50 человекъ.

24 іюня. — 2 сотни людей отправляются на кладбище „подъ соснами”, помолиться за усопшихъ. О. Киселевскій совершаетъ панихиду при участіи хора. 55-летнихъ мужчинъ переводятъ въ 19-ый баракъ, a людей до 53-го года наряжаютъ всехъ въ „добровольцы”. Іосефертъ передаетъ намъ, что Кжижикъ взятъ въ солдаты, a его жену выпустили на свободу.

25 іюня. — Сегодня идемъ купаться. Возле сортира строятъ новые бараки. Берутъ въ солдаты интернированныхъ.

26 іюня. — Составляю списокъ лемковъ горлицкаго уезда, подлежащихъ отбыванію воинской повинности. Вечеромъ получаемъ супъ съ картофелемъ и капустой. Опять переселеніе, изъ шестого барака всехъ въ 20-ый, a всехъ изъ 20-го въ 22-ой. Для чего такое перебрасываніе людей изъ одного барака въ другой, не известно. Оберлейтенантъ допрашиваетъ всехъ техъ, которые покупали табакъ у Дейтшера. Онъ слишкомъ поздно взялся эа раследованіе этого дела, ибо много важныхъ свидетелей уже покинуло Талергофъ. Въ бараке производимъ чистку вещей, пола и т. п. Вечеромъ запрещено въ целомъ лагере зажигать огни и лампы, видимо опасаются полета непріятельскихъ аэроплановъ. Ночью буря.

27 іюня. — Составляю списокъ новобранцевъ изъ шести уездовъ. Феленчакъ приходитъ въ нашъ баракъ. Приводятъ въ порядокъ шесть бараковъ, вероятно для новыхъ интернированныхъ.

28 іюня. — Ночью идетъ дождь, утромъ воздухъ чистъ и свежъ. Годовщина смерти Фердинанда, наследника австрійскаго престола. Панихида возле церкви. У О. К. развелась страсть къ словопреніямъ, онъ очень радъ, если его слушаютъ. Повторяя несколько разъ свой выводъ или взглядъ, онъ говоритъ своему слушателю, „слушайте, но ведь не въ этомъ дело”, и дальше развиваетъ прямо противоположный взглядъ, на что слушатель даетъ ответъ: жаль что батюшка учился богословію, a не юриспруденціи, сталъ бы хорошимъ адвокатомъ, ибо ловко орудуетъ софистикой. Гуляетъ онъ обыкновенно въ одной белой рубахе (не застегнутой у воротника) съ открытой грудью и не застегнутыми рукавами, которые на воздухе при каждомъ его движеніи болтаются. Руки держитъ обыкновенно въ карманахъ. Въ разговоре, употребляетъ выраженіе „Знаете, ибо это знаете”. Этотъ священникъ небольшого роста, седой, съ краснымъ, вздернутымъ носомъ былъ въ свое время благочиннымъ на Лемковщине и делалъ много пользы народу.

Лемковщина въ Талергофе

Редакціей Талергофскаго Альманаха собираются матеріалы для составленія возможно полнаго списка всехъ узниковъ Талергофскаго лагеря. Покаместъ помещаемъ списокъ Талергофскихъ мучениковъ-лемковъ, съ обозначеніемъ даты смерти техъ, которые умерли въ Талергофе.

Высова — п. тамъ же

Сивакъ Григорій,

Демянчикъ Феодосій, ум. 24. 3. 1915.

„ Андрей, 5. 3. 1915.

Бабаракъ Стефанъ

Курилло Мефодій, ум. 22.1. 1915.

„ Яковъ, ум. 18. 2. 1915.

Фаренцъ Іоаннъ

Вариха Григорій

Касперъ Лука

Коваль Алексей, ум. 27. 1. 1915

Яцевичъ Симеонъ

Дулина Михаилъ

Дрекслеръ Захарія

Гатала Іоаннъ, ум. 24. 2. 1915

Кристиничъ Яковъ

Ясьоновскій, огородникъ

Петришинъ Алексей

Васильчакъ Георгій

Коблошъ Павелъ

Лабашъ Феодоръ

Куликъ Георгій, ум. 27. 1. 1915

Свеменовскій Іоаннъ, ум. 13. 2. 1915

Регетовъ-Выжній, пов. Гладышевъ

Павчакъ Феодоръ

Дзюбакъ Василій

Курылякъ Симеонъ

Лабуда Кириллъ

Газда Іоаннъ

Шелецкій Климентій

Морохъ Михаилъ

Забавскій Николай

Барновичъ Макарій

Тезбиръ Михаилъ

Морохъ Алексей

Гайдошъ Константинъ, ум. 5. 2. 1915

Морохъ Кондратъ

„ Матвій

Тезбиръ Симеонъ

Регетовъ Нижній, пов. Гладышевъ

Кода Несторъ

Сысакъ Эмиліанъ

Билянскій Іоаннъ

Дзендранъ Константянъ

Корень Симеонъ

Дзендранъ Петръ

Подлипчакъ Спиридонъ

Корень Іоаннъ

Обухъ Іоаннъ

Соколичъ Михаилъ

Тутко Феодоръ

Фецяшко Онуфрій

Обухъ Захарій

Дудычъ Левъ

Вельха Григорій

Пеньковичъ Феодоръ

,, Лука

Тутко Симеонъ, ум. 3. 2. 1915

Губякъ Димитрій, 22. 2. 1915

Сквиртне, п. Устье Русске

Гибей Іоаннъ

Тыма ,,

Станчакъ Павелъ

Дзембулякъ Іосифъ

Обухъ Марко

Лазорко Павелъ

Крайнякъ Авксентій

Клапъ Даніилъ

Катроничъ Климентій

Суличъ Миронъ

Сапко Феодоръ

Дуда Григорій

Кода Іоаннъ

Белянка, п. Шимбаркъ

Забавскій Лука, ум. 3. 2. 1915

Зарето Антоній, ум. 3. 2. 1915

Тыма Даніилъ, ум. 5. 2. 1915

Лабовскій Іоаннъ

„ Никодимъ

„ Самуилъ

„ Іоаннъ

Стефановскій Григорій

Дутка Іоаннъ

,, Александръ

Руссинякъ Михаилъ

„ Іоаннъ

Шпакъ Марко

Дзвончикъ Петръ

Чупикъ „

Руссинякъ Іоаннъ

Чорне, п. Незнаева

Ванько Лука

Іоаннъ ,,

Китчакъ Феодоръ

Байса Петръ

Прислопскій Петръ

Гривна Эмиліанъ учитель въ Гладишове

Войса Михаилъ

Валько Лука

Роздзелскій Іосифъ

Байса Даніилъ

Ванько Лука, дякъ

Шевчикъ Іоаннъ

Гиба Петръ

Лысакъ Іоаннъ

Баволякъ „

Барна ,,

Прислопскій Лука

Хованецъ Феодоръ, ум. 4. 3 1915

Долге, п. Незнаева

Сабатовичъ Феодоръ

Шута „

Яцовичъ ,,

Ксеничъ Константинъ

Копча Іоаннь

Васенько Димитрій

Кусайло Іоаннъ

Зеленякъ Георгій

Чуликъ Андрей

Зеленякъ Михаилъ

Соховицкій Іоаннъ, ум. 9. 1. 1915.

Васенько Феодоръ, ум. 19. 2. 1915.

„ Михаилъ

Сынъ Даніилъ

Лыпка, п. Незнаева

Пелешъ Іоаннъ

„ Адамъ

Яцевичъ Андрей

Пелешъ Николай

„ Исидоръ

Гащицъ Николай

Котанскій Лука, ум. 12. 12. 1914

Гашицъ Симеонъ, ум. 27. 1. 1915

Галечко Василій, ум. 23. 1. ,,

Стасякъ Діонисій

Радоцина

Кравчицкій Іоаннъ

Юрковскій Николай, учитель въ Сквиртномъ

Петрилякъ Илія

Турко Василій

Курыловичъ Терентій

Костыкъ Павелъ

„ Іоаннъ

Павелчакъ Симеонъ

Гелета Андрей

Павелчакъ Іоаннъ

Добровольскій Илія

Павелчакъ Максимъ

Незнаева, п. тамъ-же

Хомикъ Илія

Сенчакъ Лука

Слота Михаилъ

Пыртко Ева

Сенчакъ Василій, ум. 12. 1. 1915

Дмитикъ Феодоръ, 5. 1. 1915

Маластовъ, п. Ропица Русская

Дзыбанъ Петръ

Ротко Михаилъ

Адамъ Андрей

Баюсъ Симеонъ

„ Петръ

Ротко Андрей

Баюсъ Феодоръ

Выссовскій Илія

Шкирпанъ Павелъ

Желемъ Петръ

Кардашъ Антоній Іоаннъ

Кикила Алексей

Гривна Феодоръ, ум. 3. 2. 1915

Шкирпанъ Онуфрій

Ждыня п. Гладышевъ

Спіякъ Кондратъ

о. Дуркоть Феодосій

„ Іоанна

Спіякъ Димитрій

„ Николай

Потоцкій Діонисій, гимназистъ, теперь въ Праге

Хованскій Емиліанъ

Млынарикъ Андрей

Одомырко Петръ

Сандовичъ Тимофей

„ Николай

„ Пелагія

,, Максимъ

Канищакъ Петръ

Капитула Александръ

Падла Максимъ

Филякъ Стефанъ

Варыха Феодоръ

Шевчикъ „

Перунъ Василій

Вислоцкій Александръ, учитель въ Ганчовой

Усцкій Симеонъ, эмер. учитель

Чухта „

„ Ананія, ум. 18. 1. 1915

Филякъ Іоаннъ, ум. 18. 3. 1915

Конечна, п. тамъ-же

Лызакъ Андрей

Урбанъ Алексей

Спіякъ Адамъ

Шевчикъ Іосифъ

Млынарикъ Пантелеймонъ

Дзямба Павелъ

Шевчикъ Мафей

Томашевикъ Марко, ум. 19. 1. 1915

Грабъ

Свянтко Андрей

Котырга Михаилъ

Уранъ Димитрій

„ Іоаннъ

Пегошъ Андрей

Валько Михаилъ

Лызакъ Іоаннъ

Пахъ Марія

Павелчакъ Сильвестръ, ум. 25. 12. 1914

Романчакъ Григорій, ум. 3. 1. 1915

Давидъ „ ум. 23. 12. 1914

Сидорякъ Стефанъ

Гончакъ Георгій

Ясенска Пелагія

Томащикъ Марія

Курилко Марія

Нацикъ „

Вышоватка

Коцко Лука, ум. 2. 1. 1915.

Байса Феодоръ, ум. 16.1. 1915.

Китчакъ Іоаннъ

Симъ Димитрій, ум. 19. 12. 1914.

Смерековецъ п. Гладышевъ

Ядловскій Іоаннъ, студенть, нотаръ въ Чехахъ.

Ядловскій Феодосій, медикъ

о. Волянскій Стефанъ

Ковальчикъ Викторъ

Врона Феодоръ

Шмайда Іоаннъ

Павчикъ „

Лукачинъ Андрей

Цюрикъ Стефанъ

Васичко Андрей

Станчакъ Симеонъ

Дытко Іоаннъ

Пупчакъ Прокопъ, ум. 25. 12. 1914.

Лосье, п. Ропа

Галь Григорій

Дудра Іоакимъ

Шлянта Григорій

Телехъ Александръ стар.

„ мл., медикъ, въ Америке

Павлякъ Стефанъ

Фекула Назарій

Дудра Григорій

Галь Михаилъ

„ Іоаннъ

Дудыкъ Михаилъ

Гирникъ Павелъ

Крель Василій

Трембачъ Григорій

Кундрацикъ Эмануилъ, отравился

Телехъ Михаилъ

Спольникъ Іоаннъ

Малецкій Феодоръ

Кроль Іосафатъ

Хома Даніилъ

Дутка Симеонъ

Евусякъ Николай

Олесневичъ Іоаннъ

Спольникъ Николай

Кароль Андрей, гористъ, въ Чехахъ

„ Павелъ

Палюхъ Іоанъ

Сивакъ Яковъ, цыгань

Гирникъ Николай

Паранич Григорій

Спольникъ „

Новакъ Іоаннъ

Галь Николай

Гладышевъ, п тамъ-же

Вислоцкій Яковъ

Михалякъ Іосифъ

Сиротякъ Юстинъ

Вислоцкій Іоаннъ, юристъ, въ Чехахъ ум. 24. 2. 1915

Дзюбина Пилипъ

,, Діонисій

Федорко Гавріилъ

Басалига Петръ

Павелчакъ Илія

Шмайда Юліанъ

Вирхнянскій Василій

Подлясковичъ Кондратъ

„ Григорій

Сиротякъ Симеонъ

,, Михаилъ

Федорко ,, , художникъ, въ Чехахъ

„ Антоній

Бодонь Іоаннъ, ум. 22. 1. 1915

Штокля Исидоръ, ум. 5. 3. 1915

Спинка Іоаннъ, ум. 18. 3. 1915

Верхня, п. Гладышевъ

Пелехачъ Симеонъ

Устье русское, п. тамъ-же

Цеслякъ Андрей

о. Калиновичъ Григорій

Войтовичъ Василій

Гумецкій Антоній

Криницкій Григорій

Марковичъ Каетанъ

Габоръ Симеонъ, ум. 16. 1. 1915

Андрейчинъ Симеонъ, ум. 9. 2. 1915

Хованскій Іоакимъ, ум 21. 2 1915

Марковичъ Юстина

Квятонь, п. Устье русское

Криницкій Михаилъ

Цимбала Григорій

Вислоцкій Стефанъ

Климковка, п. Устье русское

Домчакъ Димитрій

,, Іосифъ

Базилевичъ Василій

Децъ Григорій

Барна Павелъ

Карпякъ Максимъ

Хомякъ Кондратъ

Гудакъ Лаврентій

Демай Николай

Матусько Іосифъ

Микулякъ Петръ

Вышеватка

Павелчакъ Лука

Коцко Феодоръ

Гаврилякъ Евстахій

Роздельскій Андрей

Святкова

Колдра Андрей

„ Григорій

Лабикъ Михаилъ

Святковка

Констанкевичъ Василій

„ Іоаннъ

Кремпна, п. тамъ-же

Федакъ Алексей

Попопчакъ Стефанъ

Розстайне

о. Мышковскій Маріанъ, парохъ въ Пережинце

Мышковска Августа, матушка

Прокопчакъ Андрей

Дошниця, п. Вышгородъ

о. Селецкій Александръ ум. 4. 1. 1915

Брезова, п. Змигородъ

Владыка (трехъ)

Кутякъ

Боднарка, п. Липинки

Сокачъ Іоаннъ

,, ,,

Дзяна Петръ

Романъ Фома

Клапачъ Іоаннъ

Сембратъ Григорій

Валевскій Антоній, стар.

Смажъ Даніилъ

Поповчакъ Димитрій ум. 20. 1. 1915

Мацина великая, п. Липинки

Куцура Матвей

Розделье, п. Липинки

Бубнякъ Василій

„ Павелъ

Пыжъ Андрей, ум. 22. 12. 1914,

Бодакъ Константинъ, владелецъ парового тартака

Драганъ Георгій

Коцуръ Константинъ

Ванца Іоаннъ

Тылявскій Петръ

Бортне, п. Ропица Русская

о. Калужняцкій Владимиръ

Д-ръ Собинъ Димитрій въ Чехахъ

„ Махаилъ, ум. 10. 9. 1915 отравился

Подбережнякъ Михаилъ

„ Василій

Горбаль Михаилъ

Дутканичъ Косма, ум. 1. 2. 1915

Горбаль Іоаннъ

Нецьо Фома

Перунъ Даніилъ

Горбаль Феодоръ, ум. 15. 1. 1915

„ Косма, ум. 20 2 1915

Феленчакъ Петръ

Годьо Даніилъ

Пелешъ Феофилъ

Журавъ Іоаннъ

Богачикъ Титъ, учитель

,, Іоаннъ, „

Перегонина-Бодяки, п. Ропица Русска

Шпакъ Іоаннъ

Качоръ Димитрій, юристъ

Вапенне, п. Липинки

Бубнякъ Василій

,, Даміанъ

,, Димитрій

Д-ръ Пыжъ Симеонъ, теперь въ Америке, редакторъ „Правды” въ Филадельфіи.

Бодакъ Василій

Прокопчакъ Даніилъ

Пыжъ Михаилъ

Присташъ Феодоръ

Бодакъ Іоаннъ

Тымоцъ Алексей

Ропки, п. Устье Русское

Цикотъ Харитонъ

Дошна Василій

Лаврентій Анастасія

Ганчова, п. Устье Русское

Руссинякъ Владиміръ, учитель, ум. 1. 2. 1915

Дедикъ Григорій

Соколъ Антоній

Лукачинъ Димитрій

Микулякъ Стефанъ

Пирогъ Григорій, теперь дир. банка въ Самборе

Вандзелякъ Фома, ум. 6. 2. 1915

Ропица русская, п. тамъ-же

Куликъ Василій

Ющакъ Петръ

Драганъ Іоаннъ

Рахель Діонисій

Желемъ Петръ, ум. 29. 1. 1915

Банатко Игнатій, ум. 2. 2. 1915

Мацко Илія, ум. 2. 2. 1915

Пероганичъ Петръ

„ Андрей

Рахель Василій

Куликъ Михаилъ

Козакъ Петръ

Спевакъ Феодоръ

Варанъ Алексей

Варанъ Косма

Желемъ Іоаннъ

,, ,,

Баюсъ Василій

Желемъ Григорій

Пыжъ Іоаннъ

Пантна, п. Ропица Русская

Шкирпанъ Антоній

Михалякъ Яковъ

Ванцко Николай

Баюсъ Стефанъ

Баница, п. Незнаева

Смый Іоаннъ

Сайфертъ, ум. 26, 1. 1915

Журавъ Феодоръ, ум. 14. 2. 1915

Бегунякъ Феодоръ, ум. 19. 1. 1915

Крыва, п. Незнаева

Урда Михаилъ

„ Іоаннъ

Кицей Николай

Вислоцкій Симеонъ

Воловецъ, п. Незнаева

Измей Іоаннъ

Лаховскій Кароль

Быбей Василій

Сидоракъ Исидоръ

Новица п. Устье Русское

Сембратовичъ Стефанъ

„ Василій

о. Городецкій, теперь парохъ о. Дынова

,, Надежда

Ячичакъ Стефанъ

Бреня Лука

Карлякъ Стефанъ, ум. 18. 1. 1915

Прислопъ, п. Устье Русское

Пелехачъ Іоаннъ

Зватиканичъ Константинъ

Крайнякъ Марко, ум. 23. 1 1915

Свержова Русская

Кобанъ Юстинъ

Лугь, п. Гладышевъ

Демяничъ

Дзямба Георгій

Кроль Петръ, ум. 25. 1. 1915

Долины п. Шимбаркъ

Рыдзай Кириллъ

Блехнарка

Дзюбинъ

Лещины, п. Устье Русское.

Королевскій Іосафатъ

Кирба Петръ

Горлицы, тамъ же.

Слюзаръ Іосифъ, теперь банковецъ въ Перемышле, чи въ Львове

Поляны, п. Флоринка

Трохановскій

Камянка, п. Флоринка

Н. Н.

Блехнарка, п. Высова

Деміянъ Алексей

Дзюбинъ Миронъ

Патрошъ Яковъ

Бацюкъ Макарій

Швецъ Романъ

Флоринка, п. тамъ-же

о. Курилло Василій

Д-ръ Курило Феофилъ, окружный судья

Leszno

Максимчакъ Михаилъ, теперь учит. гимн. в. Полтавы

Воргачъ Юстинъ

Мерена Марія

Берестъ, п. Флоринка

Гопей Марія

Белцарева, п. Флоринка

о. Качмарчикъ Феофилъ

Д-ръ „ Владиміръ, судья въ Гдыни

Д-ръ Качмарчикъ Любомирь нотарь въ Дынове

Трохановская Марія, замужняя въ Кринице

Богуша, п. Грибовъ

Кузакъ Симеонъ

Плетенякъ Стефанъ

Горощакъ Василій

Королева Русская, п. Пташкова

о. Руссинякъ Іоаннъ

Чирнянска Анна

Дроздякъ Іосифъ

Бубернакъ Феодоръ

Стецикъ Илія

Тудей Исидоръ

Кукула Миронъ

Тарасъ Гавріилъ

Брунары выжніе, п. Снетница

Михневичъ Іосифъ

о. Сандовичъ Петръ, разстрелянъ 28. 9.1914 въ Н. Санче

о. Сандовичъ Антоній, разстрелянъ 28. 9.1914 въ Н. Санче

Кирда Василій

Кузмичъ Павелъ

Чарна, п. Снетница

Перегримъ Константинъ

Бехеровскій Іоаннъ, цыганъ въ Ставаши

Снетница, п. тамъ же

Ставискій Захарій, владелецъ тартака.

Хомякъ Іоаннъ

Сивакъ Даніилъ, цыганъ.

Москва Тимофей

Ставиша, п. Снетница

Басалига Василій

Ваврикъ Романъ

Избы, п. Снетница

о. Хилякъ Димитрій

Кобанъ Василій

Дуда Петръ

Кунцикъ Петръ, ум. 16. 4. 1915.

Ванько Юліанъ, ум. 21. 3. 1915.

Цимбалякъ Іоаннъ, ум. 25 12 1914.

Чирна, п. Снетница

о. Мохнацкій Владиміръ

Папачъ Феодоръ

Поруцедло Іосифъ

Перунка, п, Флоринка

Кузьмякъ Петръ

Русинко Павелъ

Единакъ Герасимъ

Дзадикъ Іосифъ

Гопей Петръ

Слюсарчикъ Іоаннъ

Бураничъ Аданасій

Щипникъ Феодоръ, ум. 22. 3. 1915.

Зборовичи, возле Цьенжковицъ

Стабрило Александръ, цыганъ, ум. 19. 1. 1915.

Цьенжковичи

Шухевичъ Юліанъ, почтмайстеръ

Дечукъ Максимиліанъ, жандармъ

Df. Brys Szymon, рабинъ изъ Варшавы,

Rodowicz Wladyslaw, um. 27. 12. 1914.

,, Waclaw

Bozowski Henryk

Мушина, п. Тыличъ

Нестеракъ Онуфрій, учитель

„ Михаилъ, гимназистъ

„ Владимір, учитель

Немчикъ Андрей

Ростока Великая, п. Крыница

Вильчакъ Іоаннъ

Репела Іосифъ

Тыличъ, п. тамже

о. Венгриновичъ Эмиліанъ

Андрейко Іоаннъ, юристъ въ Чехахъ.

Джуганъ Степанъ, учитель

„ Марія, въ Жегестове

Сенько Илія

„ Михаилъ

Гарбера Андрей, лесной сторожъ камеральный.

Пастернакъ Феодоръ

Брунарскій Петръ

Дзядыкъ Димитрій

Бреянъ Левъ

Цолка Іоаннъ, окулевелъ

Бабей Симеонъ

Гамерникъ Атанасій

Бадарикъ Діоносій, слюсаръ

Копачъ Іоакимъ

Чеканикъ Феодоръ

Криницкій Василій

Андрейко Антоній

Мохначка, п Крыница

Мохнацкій Феодоръ

о. „ Діонисій

Гарбера Яковъ

Гавренъ Лука

Поручникь Онуфрій, ум.28. 1 1915

Единакъ Феодоръ

Гойнякъ Михаилъ, ум. 28. 3. 1915.

„ Петръ

Святковскій Палелъ покололся гвоздемъ и порезался, ум. 24. 2. 1915

Сивецъ Никита

Цимбалякъ Яковъ

Витякъ Назарій

Крыница, п. тамъ же

о. Гнатышакъ Гавріилъ, ум. Вене.

„ Феодоръ, юристъ, ум. въ Вене,

„ Александръ, ветеринаръ,

Д- ръ „ Орестъ, адвокатъ въ Крынице.

Гнатышакъ Ольга, замужняя Кокуревичъ жена нотаря, въ Косове

Гнатышакъ Марія, аптекарша въ Львове

Малинякъ Климентій

„ Михаилъ, уч. сем. уч.

Урбанъ Іосифъ, гимназистъ

,, Іоаннъ

Крайпякъ Іосафатъ, лесникъ

Телищакъ Михаилъ

Петрикъ Георгій

Криницкій Максимъ

„ Стефанъ

„ Петръ

Лаврикъ Петръ

Ждынякъ Кондратъ

„ Симеонъ

Криницкій Софронъ

Петришокъ Антонъ

Громосякъ Николай

Савчакъ Авксентій, учитель

„ Стефанія, учит. замужняя за о. Мохнацкимъ въ Солотвинахъ

Д- ръ Цеханскій Александръ

Трохановскій Мефодій, упр. Школы

Солотвина, п. Криница

Копыстянскій Іосифъ, эмер. Жандармъ

Андреевка, п. Мушина

Головачъ Василій

Щавникъ, п. Мушина

Дзюбинскій Тимофей

Миляничъ Евстахій

„ Василій

Ляшеникъ Феодоръ

Щавинскій Игнатій

Гойдичъ Іоаннъ

Злотске, п. Мушина

Дзюбинскій Антонъ

Жегестовъ, п. тамъ-же

Семанякъ Михаилъ

Венгринъ Петръ, ум. 5. 2. 1915

„ Іоаннъ, ум. 1. 2. „

Стеранка Елена, учительница

,, Гонората „

Шляхтова, п. Щавница

Матіяшъ Антоній

Гриндзакъ Григорій

Поворозникь, п, Мушина

Пирогъ Александръ

Стрефанцьо Константинъ

Коцуръ Петръ, ум. 30. 1. 1915

Криштафикъ Іоаннъ, ум. 11 2. 1915

Колечко Итидоръ ум. 12. 2. 1915

Драбякъ Стефанъ, ум. 3. 2. 1915

Куликъ Феодоръ.

Миляничъ Алексей, учитель

Колечко Кондратъ

Патлявскій Іоаннъ

Коцуръ Матрена

Ястребикъ, п. Мушина

Слота Іоаннъ.

Телищакъ Григорій

Ковальчукъ Онуфрій

Новая Весь, п. Лабова

Мастюхъ Михаилъ

Стеранка Георгій

Пласконь Лука

о. Соболевскій Михаилъ, въ Устью русскомъ

о. Соболевская Юлія, матушка

Марковичъ Петръ

Масыра Климентій

Кореча Филипъ

Жиличъ Симеонъ

Лабова п. тамъ-же

о. Дуркотъ Іоаннъ Хр.

„ Феодосій, гимназистъ

„ Сергій, сошелъ съ ума

Вислоцкій Георгій

„ Феодоръ

„ Марія

„ Димитрій, юристъ, редакторъ въ Америке, (Гунянка)

Кулянда Константинъ

Пелинякъ Евсевій

Козьолъ Феодоръ

Кулянда Симеонъ

Коцуръ Антоній

Зяйя Антоній

Зяйя Лука

Руссинякъ Симеонъ

„ Іосифъ

Заграй Илія

Червинскій Казиміръ, учитель

„ Юліанъ

Полинякъ Іоакимъ

Маслой Лаврентій

Швайка Ксенія

Лабовецъ, п. Лабова

Шаршонь Павелъ

Шептакъ Стефанъ

Птахъ Афанасій

Новакъ Феодоръ

Осникъ Венедиктъ

Хованецъ Яковъ, ум. 22. 2. 1915

Врона Георгій

Шептакъ Александръ, ум. 9. 2. 1915

„ Лука, ум. 24. 2, 1915

Гбуръ Захарія

Котовъ, п. Лабога

Пелякъ Тимофей

Талпашъ Андрей

Тырличъ Петръ

Мушина, п. тамъ-же

Турко Андрей, экзекуторъ под.

Савка Іоаннъ, офиціялъ суда

Яновичъ Арсеній, юристъ, ум. 16. 2. 1915

Верхомля, п. Пивнична

Руссинякъ Михаилъ, капралъ

Дзюбинскій „ бухгалтеръ

Дзюба Василій, юристъ, ум. 26. 2. 1915

Зубрикъ, п. Жегестовъ

Стеранка Стефанія, учительница

„ Юліянъ, чин. жел.

Новый Санчъ, п. тамъ-же

Кириловъ Михаилъ, муляръ

Шеремета

Юречко Димитрій, колеяръ

Д-ръ Масцюхъ, парохъ въ Горожанне великой.

Klok Jоzefa, экономка укр. бурсы,

Бандровскій Павелъ, гимназістъ

Кростенко, в. Новаго Торга

Морочко Еліашъ

Карпякъ „ контролеръ под. въ Гданске.

Зиндранова

о. Копыстянскій Корнилій

,, Стефанъ, нотарь в Перемышля

Тылява

о. Коцыловскій Кириллъ

Копчакъ Михаилъ, учитель

Кирпанъ Іоакимъ

Николай, 24. 1. 1915

Мшанна

о. Дутковскій Казиміръ, теперь въ Америце

Дзюрій Казиміръ

Щевчукъ Михаилъ

Кушвара Михаилъ

Хилякъ Мирославъ, учитель

Ольховецъ

о. Дуркотъ Максимиліанъ

Кулявчнкъ Іоаннъ, студентъ

Ропянка

Бугель

Поляны

о. Феленчакъ Николай

Яценикъ Афанасій

Федакъ Николай

Мышковскій Феодоръ

Дытко Даніилъ

Смеречне

Репакъ Іоаннъ

Терстяна

Фучила Владиміръ

Мысцова

о. Дуркотъ Владиміръ, теперь въ Летне

„ Юліанъ, гимназистъ

Фрычъ Онуфрій

Гайда Павелъ, учитель

Гирова

о. Чеснокъ Захарій

Бедникъ Іоаннъ

Тыханя

о. Пирогъ Даніилъ, убитый бандитами въ 1929 г.

Красна

о. Прислопскій Александръ

Вархоликъ Симеонъ

Газдайка Павелъ

Яблонскій Алексей

Возьнякъ Петръ

Налисникъ Эмиліанъ, ум. 19. 1. 1915

Воробликъ Королевскій

Драганъ Михаилъ

Лянда Андрей

Герляхъ Феодосій

Струсь Іоаннъ

Чорнореки

о. Войтовичъ

Сенчакъ Григорій

„ Фаддей

Вознякъ Димитрій

„ Стефанъ

Вознякъ Михаилъ, 4. 1. 1915

Репникъ

о. Мерена Феодоръ

Помайба Михаилъ

Каменскій Іосифъ

Яскилка Василій

Макухъ Корнилій, ум. 19. 3. 1915

Трамба Михаилъ, ум. 27. 1 1915

Вановка

о. Тустановскій Кириллъ

Шуфлятъ Григорій ст.

,, мл.

Мотовилякъ Петръ

„ Григорій

Братковка

Яскилка Стефанъ

Кросно

Косъ, профессоръ

Дяковъ Валеріанъ, офиц. под.

„ Стефанія, жена

,, Богданъ, сынъ

Стусъ Димитрій, чин. телегр.

Н. Ольга, телеграфистка

Генсецкій Василій, профессоръ ткацкой школы

Дукля

Котельницкій Василій, письмоносецъ

Смулка Іоаннъ, ор. геом.

Кардашъ Илія, вегмейстеръ

Корчина

Д-ръ Прислопскій Яковъ

Приходко Павелъ

Сянокъ

Бугера Андрей, эмер. секр. стар.

„ Николай, юристъ

„ Василій, практ. ур. под.

о. Москаликъ Іосифъ, эмер. проф.

Юліанъ, юристь

Подолинскій Феофилъ, богословъ

о. Секержинскій Іосифъ, кат.

Ивашко Іосифъ, офиц. суд.

Рудакъ Іоаннъ, эмер. лист.

,, Кириллъ, гимн.

,, Эмиліянъ

„ Волянскій Петръ, столяръ

Волянскій Мецьо, столяръ

Орищакъ Константинъ, столяръ

Райтаръ Іосифъ столяръ

Рочанъ Николай, столяръ

Смажецкій Іоаннъ

Мазуръ Іосифъ, мясникъ

Кущакъ Францъ

Савчакъ Антоній, чин. Бескида, ум. 2.3.1915

„ Іоаннъ, гимн.

Гавдякъ Михаилъ, учитель

Филипчакъ Константинъ

Герболка Фаддей, медикъ

Кульчицкій Іоаннъ

Стрычикъ Анастасія 14. 12. 1914

Переломъ Михаилъ, 23. 2. 1914

Дудровка

Мазуръ Андрей

Гривнякъ Николай, 2. 2. 1915

Задорожный Іоаннъ

,, Василій, ум. 10. 3. 1915

Ольховцы

Когутъ Николай, гимн,

Бедзикъ Михаилъ

Поливка Антонъ

Стапчакъ Захарій, уч.

„ Іоаннъ, юристь

Мыхновскій Григорій

„ Василій

Ялечко Димитрій

,, Іоаннъ

Гнездусь Димитрій, ум. 12. 1. 1915

Бедзикъ Іоаннъ, ум. 21. 2. 1915

Гнилицкій Петръ, ум. 6. 1. 1915

Банюга Іоаннъ, ум. 13. 2. 1915

Бобякъ Климентій, ум. 18. 1. 1915

Лесовскій Михаилъ

Скобельскій Андрей

„ Александръ

Соханя Илія, ум. 13. 2. 1915

Кецъ Николай

Галицкій Максимъ

Межибродье

о. Бугера Константинъ

Дудынцы

Дмитрикъ, учительница

Колодей ум. 26. 2. 1915

Пелня

о. Сембратовичъ Юліанъ

Колодъй Іоаннъ

Дзядыкъ Іосифъ

Кочанъ Антоній, ум. 7. 2. 1915

Полонна

Кутепъ

Гринякъ Романъ

Лишня

Филипчакъ Димитрій

Залужъ

Страмикъ Іоаннъ

Гамерскій Іосифъ, юристъ

Баликъ Людвикъ, ум. 24. 1. 1915

Тырава Сольная

о. Щатынскій Михаилъ

Д-ръ „ Евгенъ, адвокатъ

Лазука Михаилъ, 23. 3. 1915

Банитъ Николай

Сибыдло Петръ

Тырава волошская

о. Сливинскій Михаилъ

Голучковъ

Зубыкъ Іоаннъ

Мельникъ Іосифъ

Андреечко Марія

Рыбицка Станислава

Щавке

о. Полошиновичъ Владиміръ, ум. 6. 10 1914.

Полошиновичъ Георгій, юристъ, теперь уч. въ Грабе

Войске

Вайда Михаилъ

Быковцы

Цапъ Іосифъ

Павловъ ,, ум. 22. 11. 1914

Загорье

Кишка Николай, чин. железнодор.

„ Владиміръ, гимн.

Кавалкевичъ Василій

„ Іосифъ

Бубнякъ Михаилъ

Хомищакъ Григорій

Щеноцкій Іоаннъ

Брехунъ Михаилъ

Боловскій Іосифъ

,, Василій, юристъ

Горнякъ Іоаннъ

Канцьо Михаилъ

Гливякъ Михаилъ

Жубрыдъ Іоаннъ

Баловска Анна

Мандолякъ Екатерина

Щинецка Розалія

Кишка Антоній

Сехъ Іоаннъ

Беликъ Людвикъ; оф. жел. ум. 29.1.1915

Липовецъ

Волошиновець Александръ, канд. пот.

Кирпанъ Михаилъ

Гирила „

Даліева

о. Вахнянинъ Владиміръ

Ядловскій Симеонъ

Посада Яслиска

Волошиновичъ Василій, ум. 15. 3. 1915

„ Феодоръ

,, Андрей

Суровиця

о. Жубрыдъ Михаилъ

Стецко Іоаннъ

Дошно

Петровскій Петръ, ваятель

Вороблыкъ

Розенбейгеръ Андрей

Бурка Андрей

Боско

Купина Михаилъ ум 10. 1. 1915

Бобякъ Феодоръ

,, Андрей

Андрецъ Іоаннъ

,, Михаилъ

Романъ Василій

Войнаръ Іосифъ

Синява

Вацлавскій Михаилъ М.. юристъ

Бедзикъ Петръ, уч.

Вацлавска Анастасія

Бекъ Іоаннъ, 7. 2. 1915

Сырко Александръ

Новоселцы

Твардонь Георгій

Плешъ Павелъ

,, Константинъ, ум. 13. 1. 1915

Ващишинъ Іоаннъ

Костаровцы

Соболевскій Винкентій

,, Ева

Масляна Анна, зам. Зверикъ, уч. Въ Святковой

Зверикъ Феодоръ, уч. въ Святковой

Сугоровъ долешній

Фута Александръ

Давидъ Онуфрій

Домбровскій Петръ

Лопчакъ Іоаннъ

Федакъ Андрей, ум. 22. 3. 1915

Хома Михаилъ

Давида Феодоръ

Вацыкъ Михаилъ

Юровцы

Хома Михаилъ, ум. 13. 1. 1915

Команча

о. Венгриновичъ Гилярій

Терлецкій Василій

Пышнякъ Параскева

Сяночокъ

Романъ Григорій, ум. 11. 1. 1915

,, Іоаннъ

Цапъ ,,

Прусикъ

Амбицкій Яковъ, ум. 13. 1. 1915

Стрычокъ Анна

Рудый Іоаннъ

Гешко „ 31 12. 1914

Кулешне

Хвастякъ Адамъ

Чертежъ

о. Полянскій Константинъ

Шурготъ Романъ

Волянскій

Рейтаръ Василій, ум. 13. 1. 1915

Трепча

о. Полянскій

Владиміръ Дробикъ

Карликовъ

Темчинъ Никита, ум. 29. 12.1914

Кросценко

Новакъ Іоаннъ, ум. 3. 1. 1915

Паляны, в. Сянока.

Кромка Яковъ, ум. 12. 1. 1915

Чистогоръ, в. Сянока.

Павзельчинъ Лазаръ, ум. 19. 1. 1916

Поповцы

Назарчукъ Василій, ум. 10. 2. 1915

Вислокъ Великій

Сопынка Феодоръ, ум. 12. 2. 1915

Улючъ

Костенскій Василій, ум. 21. 2. 1915

Марковцы

Норякъ Антоній, ум. 18. 3. 1915

Радошицы

Гривко Василій, ум. 3. 4.1916

Составилъ o. B. О. Курилло

T. е. всехъ 1915, изъ нихъ — померло въ Талергофе 168 чел. Розумеется, что этотъ списокъ все еще не полонъ.

Дневникъ покутьянина
с. Ляцке шлях., Толмач. у.
(Сообщеніе Ал. Як. Бабія)

На пятый день путешествія, нашъ эшелонъ прибылъ на талергофскій плацдармъ.

Сортируя и перегоняя палками и прикладами съ места на место. Конвойные приказали намъ ложиться на зальдевелую отъ мороза землю. Интернированные отъ холода и голода звонили зубами.

На следующій день роздали по половинке хлеба на двоихъ, съ приказаніемъ есть только мякишъ, a корку оставлять вместо чашки для супа. Эти искусственныя хлебныя чашки размокали отъ жидкости, супъ вытекалъ на землю, a непомнившій себя отъ голода народъ облизывалъ его облизывалъ его языками. Зверское обращеніе австрійскихъ издевателей съ узниками возъимело свое действіе: многіе въ отчаяніи плакали, видя подобное оскорбленіе человеческаго достоинства.

На четвертый день пребыванія въ лагере узники были размещены въ ангарахъ. Въ нашемъ помещалось 1800 человекъ. При полученіи обедовъ мало кого миновала палка, потому многіе предпочитали не являться за получкой. Рыскавшіе между нами караулы прокалывали, потехи ради, расположившихся интернированныхъ и тутъ же закапывали. Позднее на смену пришли боснійцы; которые обращались съ нами по человечески.

Въ первой половине октября часть интернированныхъ была переведена въ новые бараки, построенные въ дождливую пору, a потому полные грязи, перемешанной со старой соломой. На место отозванныхъ боснійцевъ вернулась прежняя стража. Въ баракахъ возникла эпидемія тифа, безжалостно косившая интернированныхъ и не щадившая лекарей и конвойныхъ. Кончилось темъ, что въ начале ноября конвой выбрался изъ лагеря и несъ свою службу вне проволочныхъ загражденій. Отъ нечего делать и чтобы прервать убійственную тюремную скуку и хоть немного забыть черныя мысли о судьбе

оставшейся дома семьи, я взялся вести дневникъ.

Подаю некоторыя строки изъ записаннаго:

6 ноября. — Узники сами готовили себе обедъ въ виду бегства поваровъ передъ эпидеміей. Хлеба въ этотъ день не получали. Потешали себя надеждой, что, быть можетъ, скорее пустятъ насъ на свободу по случаю распространявшейся эпидеміи.

7 ноября. — Показались вблизи лагеря караулы; на дворе невозможный холодъ, трудно согреться одетому въ летнюю одежду.

14 ноября. — Запрещено сноситься съ жителями соседнихъ бараковъ. Случайно знакомлюсь съ Евг. Билинскимъ изъ Збаража и съ Павломъ Прихотко изъ Корчина, возле Кросна.

15 ноября. — Разболелась голова отъ простуды. Ухаживаютъ за мной свящ. Кинасевичъ изъ Подгородья, возле Рогатина, и крест. Григорій Цепенда изъ Джурина, возле Чорткова.

16 ноября. — Полковникъ объявилъ, что пріедетъ несколько военныхъ судей для допроса интернированныхъ. Невинные будутъ сейчасъ же освобождены. Разрешено въ баракахъ курить.

20 ноября. — Вечеромъ пелъ организованный узниками хоръ. Пели весьма удачно песенку о учителе еврейскихъ детей. Рядомъ со мной спитъ мещ. Іосифъ Богачикъ изъ Нижанковичъ, возле Перемышля. Студентъ Спачинскій угощаетъ насъ картошкой.

21 ноября. — Прислушивались трое офицеровъ пенію хора.

22 ноября. — Я пріобрелъ пару чистаго белья; чувствую себя великолепно.

23 ноября. — Несмотря на чистую перемену белья, меня обсели насекомыя. Занимаюсь все время чисткой и ихъ истребленіемъ.

24 ноября. — Ширится въ лагере эпидемія; сегодня умерло семъ человекъ.

28 ноября. — Пріехалъ генералъ осматривать бараки.

29 ноября. — Получаю, какъ студентъ Спачинскій, ватное одеяло.

1 декабря. — Допросили и пустили на волю свыше ста человекъ.

3 декабря. — Многіе надеются въ продолженіи двухъ недель уехать изъ Талергофа. Вчера слышны были пушечные выстрелы изъ Градеца. Говорятъ, что стреляли по случаю взятія австрійцами Белграда, иные утверждаютъ, что стреляли по случаю будто бы окончанія войны.

4 декабря. — Лагерная администрація обещаетъ выдать нары (тапчаны) и тюфяки, построить каменныя печки, прачешную и т. п. благодати.

5 декабря. — Перекрадался изъ третьяго ряда бараковъ некій человекъ къ своимъ знакомымъ въ другомъ ряде. Караулъ выстрелилъ, a пуля пробивъ тонкую деревянную стену барака, убила молящагося въ ту пору крестьянина Ивана Попеля изъ села Мединичъ, Дрогобычскаго уезда. Убитый оставилъ дома жену и пятеро детей.

8 декабря. — Полковникъ объявилъ офиціально барачнымъ комендантамъ во время утренняго рапорта, что сознаніе культурнаго единства русскаго народа не есть наказуемымъ и не заключаетъ въ себе преступленія государственной измены.

9 декабря. — Привели полтораста человекъ пленныхъ изъ Россіи, для постройки новыхъ бараковъ. Наши надежды на скорое окончаніе войны и наше освобожденіе расплываются. Солдаты поютъ „Дружней”, a за обедомъ и ужиномъ „Отче нашъ”. Поютъ по русски. Многіе изъ интернированныхъ плачутъ.

16 декабря. — Берутъ интернированныхъ на принудительныя работы при постройке бараковъ. Проводятъ электричество.

17 декабря. — Свящ. о. Кинасевичъ, получившій жалованье, даетъ мне въ займы десять коронъ. Ныне встретился я съ односельчаниномъ Ив. Рыбакомъ, съ которымъ не виделся съ октября месяца.

18 декабря. — Пища улучшается. Утромъ и къ обеду получаемъ супъ, къ ужину кофе или чай. Ежедневно освобождается человекъ по пять-десять.

19 декабря. — Праздникъ Св. о. Николая. Интернированные делаютъ другъ другу подарки. Нахожу въ изголовьи пачку табаку и белую булку, подложенную о. Кинасевичемъ. Вспоминаются жена и дети.

20 декабря. — Противотифозная прививка.

24 декабря. Первый разъ поданы къ обеду щи съ фасолью. Сапожникъ взялъ для починки развалившіеся ботинки. Сижу въ бараке босикомъ, a въ случае надобности пользуюсь обувью о. Канасевича.

26 декабря. — Принесли мне ботинки и чистое белье. Чувствую себя счастливымъ и думаю, какъ мало иногда надо человеку для счастья.

28 декабря. — Между интернированными возникаютъ разногласія и споры. Несмотря на всеобщую ненависть къ австрійцамъ, некоторые изъ заключенныхъ жалуются лагерной администраціи на своихъ же товарищей недоли. О6жалованнаго мещанина Сегину изъ Галича, священникомъ С., стражникъ побилъ до крови палкою по голове.

29 декабря. Говорятъ, что умеръ помещикъ Крыськовъ. Здесь следуетъ заметить, что разъ человекъ пересталъ шевелиться, тутъ-же его кладутъ въ готовый ящикъ и отправляютъ на кладбище. Тамъ хоронятъ по несколько-десятъ человекъ сразу въ заранее вырытыя длинныя могилы.

30 декабря. — Былъ арестованъ плацкомендантъ, еврей Дейгшеръ, съ помощникомъ за хищенія продуктовъ, белья и одежды, назначенной для интернированныхъ.

4 января 1915. — Скоропостижно скончался комендантъ нашего барака свящ. Селецкій изъ Ясельскаго уезда. Свящ. Селецкій умеръ во время получки продуктовъ для варки обеда.

6 января. — Сочельникъ Рождества Христова; ужинъ былъ постный. Помощникъ присяжнаго повер. Генсьорскій досталъ газету, которую тутъ коментировали на все лады.

13 января. — Въ четвертомъ бараке часто меняются коменданты. На место Селецкаго избранъ свящ. Вахнянинъ, после него стар. жел.-дор. ревизоръ Фома Витошинскій, Последній оставилъ по себе хорушую память. Благодаря его стараніямъ, многіе получили шапки, куртки и одеяла.

18 и 19 января. — Праздновали день св. Крещенія.

25 января. — Говорятъ о скоромъ освобожденіи интернированныхъ.

26 января. — Съ 24 по 28 умираетъ ежедневно около тридцять человекъ. Вчера умерло 32 интернированныхъ.

31 января — Переношусь съ свящ. Кинасевичемъ въ девятый баракъ, занимаемый лемками.

3 февраля. — Вчера умеръ въ девятомъ бараке Левъ Павловскій.

5 февраля. — Преподавателя гимн. Влад. Труша взяли на военную службу. Сплю рядомъ со студентомъ Полошиновичемъ. Съ другой стороны спитъ псаломщикъ изъ села Пятковы возле Бирчи, Добромильскаго уезда.

6 февраля. — Ходятъ слухи, что въ новыхъ баракахъ будутъ размещены арестованные по порученію уездныхъ начальниковъ. Этой вестью я сильно обезпокоенъ. Вчера былъ отправленъ въ больницу свящ. Кинасевичъ.

7 февраля. — Эпидемія продолжается.

10 февраля. — Вчера познакомился я съ Василіемъ Озоромъ изъ Черновецъ.

12 февраля. — Былъ взятъ въ больницу крест. Пелешъ изъ Бортнаго, горлицкаю уезда, братъ покойнаго станиславовскаго епископа. Въ тотъ же день г. Кошко не позволилъ брать изъ бараковъ босыхъ и раздетыхъ узниковъ на работы, за что былъ посаженъ подъ арестъ и избитъ палкою. Хоронили надсоветника Проскурницкаго.

15 февраля. — Свящ. Г. Полянскій старается провести между заключенными путемъ голосованія постановленіе, чтобы по понедільникамъ, средамъ и пятницамъ, не принимать скоромныхъ суповъ. Его предложеніе перепало. На войне и въ тюрьме нечего бояться ада; живешь применительно къ обстановке. Въ середу даютъ мясной обедъ, a a въ воскресенье могутъ оставить и безъ постнаго обеда.

Газетныя известія сообщаютъ, что на моей родине, въ Надворной и Делятине, находится боевая линія. Сильно безпокоюсь за семью.

18 февраля. — Я опять потревоженъ газетными известіями. Къ югу отъ Коломыи идутъ сильные бои, a вечернія газеты сообщаютъ, что Коломыя отобрана австрійскими войсками.

19 февраля. — Благодаря матеріальной поддержке преподавателя Кустыновича, выздоравливаетъ больной Пріймакъ; также поправляется Кукудякъ. Онъ отъ времени до времени ходитъ даже на работы.

22 февраля — Узнаю о священникахъ Кинасевиче, Боднаруке и Т. Кунинце. Поправляются отъ болезни, a Рыбакъ третій день лежитъ въ постели.

13 февраля. — По сегодняшнее число вывезено „подъ сосны” свыше тысячи человекъ, a болеетъ еще около двухъ тысячъ душъ.

1 марта. — Хорошая погода, но холодный ветеръ. Кругомъ Талергофа виднеютъ горныя цепи вершинъ, украшенныя замками и костелами. Насуваются мысли о родине, о родныхъ Карпатахъ.

5 марта. — Уплыто семь месяцевъ со дня моего интернированія.

6 марта. — Красивий видъ разстилается кругомъ Талергофа: Горы, покрытыя темно-зелеными елями, за ними синія горы, покрытыя белыми снежными заплатами, a дальше светлые верхи съ вечными льдами. На дворе теплое весеннее утро, a мою душу леденятъ мысли объ оставленной мною семье.

12 марта. — Газеты сообщаютъ о бояхъ севернее Надворной, въ моихъ родныхъ местахъ.

15 марта. — Навещаетъ меня выздоровевшій Пріймакъ. Я делаю визитъ больному о. Кинасевичу и получаю отъ него въ займы 40 коронъ.

3 апреля. — Пища ухудшается.

15 апреля. — Взываютъ меня, преподавателя Кустыновича и Федорова подъ комендантскія ворота: Простоявъ здесь до двухъ часовъ дня, узнаемъ, что следствіе противъ насъ прекращается.

26 октября 1915 г. — Съ апреля месяца я пересталъ вести свой дневникъ. Пережилъ въ неволе весну, лето и осень; пасха была не веселее Рождественскихъ праздниковъ. Не зная, что случилось съ моей семьей во время передвиженія противъ двухъ сражающихся другъ противъ друга армій, я написалъ въ сельское управленіе въ Ляцкомъ, запросъ о судьбе жены и детей. Односельчане Пріймакъ и Рыбакъ получили отъ своихъ письма и деньги, о моихъ же ни малейшаго известія. Не имея возможности прожить, я снесся съ венскими и будапештенскими фирмами, съ которыми находился передъ войной въ торговыхъ сношеніяхъ и, получивъ отъ нихъ кой-какіе товары, я занялся торговлей. Деньги на поднятіе товаровъ съ почты занималъ у знакомыхъ. Такимъ образомъ поддерживалъ я свое жалкое существованіе.

И только 13 октября 1915 года получилъ я отъ жены первое письмо и 30 кронъ. Я весьма об радовался, что все мои живутъ, хотя радость была не полная. Жена сообщала, что старшая дочка опасно болеетъ и что торговля моя совершенно разграблена.

Въ тотъ же день хоронили мы, сердечно болея, молодого Юліана Кустыновича, преподавателя гимназіи въ Бродахъ.

А. Я. Б.

Іюль и августъ 1915 г. въ Талергофскомъ лагере
Окончаніе дневника Ф. В. Курилло

(см. стр. 98 сего выпуска)

Приводимъ здесь добавочно полученное окончаніе Дневника Ф. В. Курилло за мм. конецъ іюня, іюль, по 20 авг. 1915 г.

29 іюня 1915 г. — Тустановскій освобожденъ. Льетъ ливнемъ дождь. Нельзя показать носа. Скука. Овесъ и трава быстро ростутъ. Даю вырвать корень порченнаго зуба д-ру Коллеру, который, вырвавши его по методамъ среднихъ вековъ, удивился, что корень оказался столь длиннымъ, и говоритъ: „годится для помещенія въ музее”. Изъ раны долго и обильно текла кровь, теченіе которой было пріостановлено д-ромъ Могильницкимъ. Чувствую себя очень ослабленнымъ.

Въ 7- омъ бараке одинъ изъ обитателей заболелъ холерой. Всехъ находящихся въ этомъ бараке солдаты вооруженные штыками, насильственно перевели въ карантинный баракъ, даже техъ, которые зашли туда въ гости. Качоръ, Андрей Карелъ, Копыстянскій Романъ и др. тоже изолированы вместе съ ними. Все очень испугались появленія холеры.

30 іюня. — Пьемъ кофе съ конденсированнымъ молокомъ, жестянка котораго стоитъ крону. Несколько десятковъ человекъ едетъ на работу.

Приходитъ транспортъ, состоящій изъ 30 человекъ Ряшевскаго уезда, среди которыхъ находится несколько цыганъ Горлицкаго уезда. Врачъ велелъ произвести дезинфекцію 7-го барака. Доступъ запрещенъ. Сегодня понесли гробъ въ одинъ изъ изолированныхъ бараковъ. Несколько русскихъ военнопленныхъ удрало изъ лагеря, но были пойманы за Грацемъ.

Въ лагерь прибыли 2 финансовыхъ комиссара. Воздухъ такъ чистъ, что вдали виднеются вершины Альпъ, a надъ ними облака. 160 человекъ отправляютъ на работы куда-то въ окрестности Вены. Передъ ихъ отъездомъ, у нихъ производятъ ревизію вещей. Пойманныхъ за Грацемъ военнопленныхъ подвергли 3 недельному аресту.

Вдругъ приходитъ въ баракъ вооруженный постовой и кричитъ: „Циммеркомендантъ я беру 30 человекъ на работы”. Гоцкій назначаетъ 30 человекъ на работы, въ числе которыхъ находится извозчикъ изъ Криницы. Не желая идти работать, онъ флегматически вынимаетъ краюху хлеба и преспокойно начинаетъ есть, хотя только что обедалъ. Горячаго темперамента постовой солдатъ хватаетъ его за шиворотъ и выталкиваетъ изъ барака за вышедшими людьми на работу. Спустя часъ извозчикъ, удравъ, возвращается и говоритъ всемъ вообще и никому въ особенности: „Какой же вспыльчивый человекъ этотъ постовой! Ведь я только хотелъ съесть немного хлеба, a онъ такъ грубіански поступилъ со мною!” После чего ложится спать съ чуствомъ исполненнаго долга и немедленно засыпаемъ.

Іюль 1915 года

1 іюля. — Одинъ больной холерой уже умеръ. Еще находится въ бараке 4 человека больныхъ холерой. 15-ый баракъ тщательно дезинфекцируютъ. Приказываютъ военныя власти явиться молодежи отъ 18 до 24 летъ къ набору. Военная комиссія мало кого освобождаетъ и записываетъ въ солдаты до 250 человекъ.

О. Сеникъ, Феодоръ Мохнацкій, д-ръ Секало, Ив. Андрейко, Дм. Вислоцкій, Феод. Дуркотъ, Стеранка, съ сестрой, Іоанна Дуркотъ, Гнатышяки, Гавріилъ и Феодоръ, Трохановскій Мефодій, учитель нар. изъ Криницы и др отправлены подъ конвоемъ 6-ти солдатъ на судъ въ Вену. О. Зарицкій, о. Андрійшинъ и вообще все священники въ лагере получили право совершать богослуженія.

На грядкахъ, между капустой, женщины садятъ салатъ. Варимъ „мокка-кофе” и пьемъ его съ конденсированнымъ молокомъ. Д-ръ Колчеръ такъ идеально вырвалъ мне корень зуба, что у меня распухли правый глазъ, съ верху и внутри щека и болитъ десна. Комиссія признала годными къ военной службе 207 человекъ изъ 250 рекруть и заставила ихъ присягать на верность на малорусскомъ, польскомъ и румынскомъ языкахъ.

2 іюля. — Ночью падаетъ дождь. Грязь непроходимая. Мужчины оть 24 до 30-летняго возраста должны явиться въ комиссію по отбыванію воинской повинности. Заставляютъ идти не только напр. Юрія Полошиновича и Евстахія Макара и др. мірянъ, но и духовныхъ лицъ, даже протоіереевъ.

3 іюля. — Вечеромъ въ 8 ч., когда мы уже улеглись спать, пришли солдаты и вытребовали Ивана Вислоцкаго, Михаила Перегинца и несколько десятковъ русскихъ студентовъ изъ другихъ бараковъ, въ числе которыхъ находились Романъ Макаръ, Генсьерскій, которыхъ, какъ оказалось потомъ, подвергли одиночному заключенію безъ объясненія причинъ.

4 іюля. — Воскресенье. Передаю черезъ тюремнаго надзирателя одинъ хлебъ для Перегинца. Власти продолжаютъ арестовывать нашу молодежь за то, что при опросахъ комиссіи по воинской повинности за родной языкъ — подавали русскій языкъ! Гулять имъ разрешается разъ въ сутки въ теченіе одного часа. Они помещены въ маленькой комнатке, где и тесно и душно. Духота эта темъ более чувствительна, что стоитъ нестерпимая жара и неудивительно, что многіе падали въ обморокъ, a у некоторыхъ, напр. Григорія Пирога, текла изъ носа кровь, сторожатъ возле дверей тюрьмы солдаты — сербы изъ Босніи. Это лютые люди. Образовали мы комитеты взаимопомощи для доставленія пищи голодающимъ въ тюрьме.

Оберлейтенантъ запаса Чировскій зоветъ многихъ въ 6-ой баракъ, строитъ ихъ въ (шеренгу) и выбираетъ людей, годныхъ по его мненію быть писарями въ канцелярію. Онъ ведетъ себя грубо, и надменно, точно паша турецкій. Это — человекъ, толстый, небольшого роста, съ рыжеватой бородкой и такими же усами и носитъ пэнснэ.

5 іюля. — Меня и техника Феодосія Перчинскаго, съ другими, по вели сгребать сено въ Карльсдорфе. Покупаю у шгирійца одинъ хлебъ за 1 кр. 20 гел, и 1/2 литра яблочнаго вина.

Решили заботиться о заключенныхъ, Перегинце и Вислоцкомъ. Даже вечеромъ устраиваемъ молчаливую демонстрацію передъ арестнымъ баракомъ, где сидятъ они.

6 іюля. — Комиссія по воинской повинности оканчиваетъ наборъ солдатъ. Гринберга и 2 евреевъ она забраковала. Гринбергъ на радостяхъ играетъ на флейте, кидается изъ стороны въ сторону, порицаетъ другихъ за то, что не имеютъ понятья объ инструментахъ, покуриваетъ папиросу и вновь играетъ. Все это проделываетъ онъ уморительно, такъ что, глядя на него, нельзя не улыбаться.

Инженера Чижа и Мудраго посадили подъ арестъ. Въ 21-омъ бараке хорошо играютъ на флейте и скрипкахъ. 50 работниковъ отправляется на работы въ окрестности Граца. Передаю съестные припасы заключенному Качору следующимъ образомъ: подкупленный солдатъ относитъ пакетъ адресованный данному заключенному въ сортиръ, куда после этого отправляется адресатъ и забирая пакетъ уноситъ его къ себе въ камеру.

7 іюля. — Праздникъ Іоанна Крестителя. День хорошій и теплый. Утромъ идемъ купаться. Д-ръ Собинъ живетъ съ нами. Прибылъ транспортъ лемковъ изъ Штейнкляма, среди которыхъ находились: оо. Венгриновичъ, Титъ Полянскій и другіе, Именины о. Іоанна Руссиняка изъ Королевы русской, Грибовскаго уезда. Священники совершаютъ богослуженія и молебны возле часовни и по всемъ баракамъ. Также Барановскій есть въ лагере.

Въ бараке затеяли игру въ „волки и овцы”, въ другой части барака поютъ или играютъ на разныхъ инструментахъ. Студенты пишутъ прошенія къ военнымъ властямъ о признаніи имъ права одногодичной военной службы. Узнаю, что Романъ Макаръ заключенъ вместе съ тремя другими людьми.

8 іюля. — Жара нестерпимая. Я, Феод. Перчинскій, Гнатышаки Ольга и Марья, Добія, Куцій и 9 священниковъ отправляемся на работу въ Карльсдорфъ. Работать намъ не пришлось много, но за то мы прогулялись.

Власти опорожнили 23-й баракъ и помещаютъ въ немъ до конца войны o. M. Еднакаго, Преторіуса, Максимовича, Кисбера и другихъ. Первую и вторую кухню власти перенесли за бараки.

9 іюля. — День пріятный. Посещаю заключеннаго Перегинца по делу подачи прошенія о признаніи одногодичной военной службы. Имея еще отъ Тымчака легитимацію на право посещенія всехъ заключенныхъ въ лагере по администрац. деламъ, я отправился къ тюремному надзирателю и, показавъ ему этотъ документъ, требовалъ пропуска въ арестный баракъ. Романъ Макаръ передалъ мне письмо къ своему отцу. Поговоривъ съ Перегинцемъ и Макаромъ непродолжительное время, я немедля, ушелъ. Пропускъ данный мне Тымчакомъ потерялъ въ то время силу, ибо былъ данъ на определенный срокъ. Для меня было хорошо то, что сторожевой не читалъ моей бумаги.

Вотъ какъ постовые ухитряются вербовать людей на работы: Солдатъ беретъ съ собою одного изъ интернированныхъ, владеющаго хорошо немецкимъ языкомъ, которыхъ мы прозвали, „нагонячами”. Нагонячъ, встречая по дороге кого-нибудь изъ крестьянъ, указываетъ на него солдату, тотъ немедля тащитъ такого на работу. Нагонячъ даже указываетъ и такихъ, которые спокойно сидятъ въ бараке. Понятно, что тутъ часто личная обида или злость играютъ очень важную роль. Часто между нагонячемъ и жертвой приходитъ къ резкой ссоре, сопровождаемой ругательствами и бранью, которую обыкновенно прерываетъ выведенный изъ терпенія солдатъ, ругая спорящаго и даже прикладомъ загоняя на работу. (Впоследствіи никто не хотелъ быть „нагонячомъ”).

Читаю все еще сочиненіе „Піусъ IX и его архипастырская деятельность”. Воздушные маневры летчиковъ. Отправляется изъ нашего лагеря транспортъ людей, въ лагерь беженцевъ. Изъ Львова прибываетъ 10 человекъ интернированныхъ. Идемъ на кладбище. Ссору трубочиста съ караульнымъ комендантомъ разбираетъ оберлейтенантъ.

Работники откапываютъ гробы австрійскихъ солдатъ и тела ихъ закапываютъ въ другомъ месте, разве только изъ-за того, что солдаты, какъ верные, по ихъ мненію престолу, не должны бы лежать вместе съ „изменниками”. Священники не совершали панихиды.

Въ понедельникъ должно состояться посвященіе греко-кат. церкви въ лагере; въ виду этого торжества лагерныя власти издали целый рядъ распоряженій.

10 іюля. — Иду какъ доброволецъ на работу. Жара ужасная. Ложусь во время отдыха въ тени каштановъ, съ удовольствіемъ ощущая ея прохладу, но не долго, ибо надвигается грозная туча и спешно возвращаемся домой. Едва успели мы войти въ бараки, какъ разразилась буря съ громомъ и молніей и полился до того проливной дождь, что вода черезъ крышу протекала въ баракъ. Съ сенниками и другими вещами бегаемъ изъ одного места въ другое, чтобы найти сухое место. Подъ струи лившейся сверху воды подставляемъ блюда и ушаты и по наполненіи ихъ выливаемъ воду за баракъ.

Буря разразилась надъ нами въ два пріема, на площади целый рядъ маленькихъ речекъ течетъ въ главные резервуары.

Д-ръ Собинъ, промоченный, сидитъ скорченный на сеннике и читаетъ „Новую Реформу”. О. Вас. Курилло, простуженный, лежитъ на сеннике. Воздухъ идеально чистъ и свежъ, много въ немъ после бури озона. Туча проходитъ и изъ за облаковъ показывается живительное солнышко. О. К. читаетъ преимущественно разсказы о путешествіяхъ, по зоологіи и о приключеніяхъ. Возле церкви вьютъ венки изъ зеленыхъ ветвей.

Мудраго, залитого кровью, понесли на носилкахъ изъ одиночнаго заключенія въ больницу. По причине жары, недостатка пищи и воды, и кроме того свежаго воздуха, получилъ онъ такое сильное кровотеченіе, что слегъ окончательно.

Иванъ Вислоцкій вследствіе жары чуть-чуть не лишился чувствъ. Главнымъ виновникомъ заключенія нашихъ студентовъ является квази-патріотъ, верноподданый, поповичъ „украинскій” оберлейтенантъ Чировскій.

Одна дама пришла въ 21-ый баракъ кь живописцу съ просьбой написать ея портретъ красками. Во время позировки она упала въ обморокъ. Тинтенфасъ и другой врачъ, находящіеся тутъ же, съ трудомъ привели ее въ чувство.

Качоръ находится въ 13-омъ бараке. Новый списокъ освобожденныхъ. О. Діонисій Мохнацкій отправленъ въ определенную немецкую деревню подъ надзоръ полиціи. Во время бури молнія ударила въ электрическую станцію и испортила центральную станцію, вследствіе чего получили мы керосиновую лампу. Снова буря съ градомъ. Папара и его философія. Сидитъ онъ на сеннике и расстегивая воротникъ да снимая сапоги громко философствуетъ самъ съ собой на тему своей доли.

11 іюля. — Передаю заключенному Перегинцу хлебъ и соль, въ которой то онъ очень нуждался. Освященіе церкви отложено на неделю, ибо дождь испортилъ крышу. Читаю: „Postsecretaer im Himmel”.

Въ 21-омъ бараке состоялся въ присутствіи многочисленныхъ гостей, преимущественно женскаго пола, первый настоящій концертъ. Накануне праздника Петра и Павла, после вечерни у насъ поздравляютъ именинниковъ. Пять человекъ, a именно: Иванъ Гайда, о. Петръ Дуркотъ и другіе едутъ въ Грацъ на судъ.

12 іюля. — Праздникъ св. Петра и Павла. Эрцгерцогъ Леопольдъ Сальваторъ посещаетъ Талергофъ и осматриваетъ церковь. Онъ пріехалъ со свитой въ 2 автомобиляхъ и, осмотревъ церковь, обратно уехалъ. Полковникъ съ офицерами уехалъ въ коляске.

Аэроплань разбился вдребезги. Обломки его летчики уложили на телегу и поместили въ ангаре. Знакомлюсь съ о Жубридомъ.

Многихъ женіцинъ солдаты посадили подъ арестъ за то, что изъ казенныхъ датскихъ одеялъ повыбрасывали бумагу и изъ верха сшили себе платье!

Военные чиновники берутъ къ себе на работу нашихъ девушекъ. Немцы вывозятъ изъ лагеря нечистоты изъ сортира одной коровой и одной лошадью. Упражненія солдатъ на площади передъ гаупвахтой. После обеда снова идетъ дождь. Д-ръ Лакуста приноситъ намъ заказанныя нами въ фирме Кастнеръ и К° въ Граце вещи. Вислоцкій Яковъ и Сандовичъ, оба старики, сидя передъ баракомъ, беседуютъ, подобно Гервазію и Протасію изъ „Пана Тадеуша” Мицкевича. Вечеромъ снова падаетъ непродолжительный дождь, после вы хожу вместе съ Евстахіемъ Макаромъ гулять.

13 іюля. — Передаю хлебъ и 1/2 килограмма сахару Перегинцу, черезъ о. Крушинскаго. Несколько человекъ отправлено на судъ въ Грацъ. Глебовицкій и Славко Кмицикевичъ помирились. Следователь при допросахъ очень хитро толкуетъ слова лемковъ.

Первый концертъ на площади.

14 іюля. — Утромъ хорошая погода, пополудни снова дождь. О. Миляничъ присужденъ къ 2-годичному тюремному заключенію съ зачисленіемъ 7-месячнаго предварительнаго заключенія, но за что, того не знаю. После обеда онъ въ сопровожденіи „цугсфирера” идетъ подъ арестъ. Бедный человекь, на почте ему украли 116 кронъ; мы собрали для него немного денегь. Онъ беретъ свои вещи и прощается съ нами, у всехъ насъ на глазахъ слезы.

Наши крестьяне косятъ сено на лугу за лагеремъ. Сегодня получаемъ на завтракъ фасоль, на обедъ кукурузянку, a на ужинъ кофе.

Капуста растетъ хорошо. Изъ Америки присланы живущими тамъ лемками въ Талергофъ для раздачи лемкамь 500 кронъ. Честь и слава американскимъ лемкамъ. Пленные русскіе починяютъ крышу барака, покрывая ее чемъ то въ роде толя.

Гриннъ былъ въ тюрьме и строго на строго запретилъ давать съестные припасы заключеннымъ студентамъ и сообщать имъ сведенія о жизни въ лагере. Я зналъ, что Романъ Макаръ помещается въ маленькой камере, съ 5 другими арестованными. Какъ они тамъ помещаются, уму не постижимо, ибо никакъ нельзя тамъ больше 3 человекъ вместить.

Гиссовскій держитъ табачную лавочку. Освобожденный Папара уезжаетъ изъ Талергофа.

15 іюля. — Утромъ получаемъ тминный супъ, a не фасоль. День теплый. Крестьяне изъ Лосья приходятъ въ нашъ баракъ и покупаютъ рюмками сливовицу или ромъ. Вечеромъ въ бараке раздается пеніе песни. Покупаемъ фунтъ „бриндзы” за 2 кроны. Врачъ Могильницкій определилъ у меня ревматизмъ мускуловъ таза.

16 іюля. — Босняки и русскіе пленные косятъ сено на лугу за лагеремъ. Барановскій упалъ въ ровъ возле кухни и вывихнулъ себе ногу; немедля письменно извещаетъ онъ команду лагеря объ этомъ случае, надеясь на возможность полученія некоторыхь выгодъ изъ-за этого случая. Повивальная бабка, присланная врачомъ, осмотрела его ногу и взялась лечить.

О. Василій Курилло и о. Феленчакъ делятъ присланныя изъ Америки деньги помежду лемковъ. Снова потерпелъ аварію аэропланъ. Одинъ лемко, оглядываясь на все стороны говоритъ потихоньку Ваньке: „слушай Ваня, наверно и одно изъ государствъ разобьется, какъ этотъ аэропланъ”. Пищу даютъ сегодня: тминный супъ, кукурудзянку, съ новой картошкой, но безъ жиру. Листъ бумаги въ кантине стоитъ уже 4 геллера.

Генеральная чистка второго участка. Возле 19-го и 20-го бaраковъ строятъ трибуны. Власти велятъ женщинамъ переселиться и то вечеромъ въ 11-ый баракъ. Кухни и бараки белятъ известью. Возле церкви женщины вьютъ венки. Въ 5 ч. дня призываетъ 10 человекъ изъ Коломыйскаго уезда. О. Владиміръ Мохнацкій долженъ быть „конфинированъ”.

Вечеромъ въ бараке пеніе. Среди поющихъ выделяются своимъ пріятнымъ тембромъ и силой голоса крестьянокъ изъ Костароровецъ, близъ Сянока, Евы Соболевской и Анны Масляной. Ихъ пеніе производитъ милое впечатленіе и многіе съ наслажденіемъ ихъ слушаютъ. Поютъ также студенты и гимназисты. Слышатся песни: „Безъ росы травица вянетъ, безъ росы деревцо сохнетъ”, „По горамъ ходила”, Какъ я у матушки жила”, „Южъ сявертамо засъ”, „Ночь тиха, благія минуты”, „Зашумела березенька”, „Ой вербо, вербо кучерява”, „Какъ я была мала”, „Въ темномъ лесе”, „Кедъ мне прійшла карта наруковацъ”, „Не осенній мелкій дождичекъ”, „Слабая, слабая, видно я умру”, „Укажи мне такую обитель”, ”Пришелъ бы къ вамъ, когда бъ я зналъ”, „А я вчера оравъ, (пахалъ)”, „У насъ былъ такой Иванъ”, „Ой копалъ я крениченку, разъ-два-три”, „Ой, верше мой, верше”, „Якъ я пойду на мадьяръ”, „Я есмь цыганъ”, „Въ Перемышле на Подзамчу”, „Дубе, дубе, што съ тя будетъ”, „Стелися зеленый барвинку” и целый рядъ другихъ песенъ. Отъ времени до времени важно и мощно раздаются и такія песни какъ „Коль славенъ” и „Пречистая Дево, Мати русскаго края”. Многіе тайкомъ плачутъ, у многихъ, отъ волненія и воспоминанія, катятся по щекамъ слезы открыто. Песни эти всехъ воодушевляютъ и ободряютъ. Военнопленные русскіе очень проворно и хорошо починяютъ крыши бараковъ.

Развлеченія ради, о. Феленчакъ разсказываетъ крестьянамъ лемковскую сказку, какъ теленокъ, рожденный крестьяниномъ, съелъ его и только ноги въ сапогахъ оставилъ. „Жилъ былъ — говоритъ — крестьянинъ, который пилъ только молоко, другихъ жидкостей не принимая. Жена его, желала отучить мужа отъ этой жадности къ молоку и говоритъ ему, что если дальше онъ будетъ пить молоко, то родитъ теленка. Но крестьянинъ продолжалъ не смотря на это глотать дальше молоко, потолстелъ и брюхо ему выросло. Ростъ брюха заставляетъ его удрать изъ дому, ибо началъ бояться, что на глазахъ у жены родитъ теленка. По дороге, въ лесу, куда онъ забрелъ встретилъ пару лежащихъ сапогъ и, взявъ ихъ за уши на палку, побрелъ дальше. Приходитъ вечеромъ въ какую-то хату и стучится. Хозяинъ хаты принялъ его на ночлегъ и поместилъ на печке, дабы ему было тепло. Ночью у хозяина хаты корова отелилась, и хозяинъ изъ-за холода, положилъ родившагося теленка на печку возле гостя Раннимъ утромъ, когда еще все въ хате спали, пробуждается гость крестьянинъ — и, увидевъ возле лежащаго теленка, пришелъ въ ужасъ, такъ какъ ему показалось, что слова жены исполнились. Недолго думая, онъ одевается и, забывъ про найденныя имъ сапоги, торопливо уходитъ изъ хаты не простившись съ хозяевами. Въ сапогахъ же, о чемъ не зналъ нашедшій ихъ въ лесу крестьянинъ, находились остатки ногъ человека, съеденнаго волками. Хозяинъ хаты, проснувшись прежде всего вспомнилъ о своемъ госте и немедля подошелъ къ печке, но на печке гостя не оказалось, за то остались покинутые имъ сапоги. Хозяинъ удивился, но увидя сапоги, подумалъ: „вотъ хорошій гость, оставилъ мне сапоги, попробую, авось мне годятся”, и сталъ тутъ же примерять сапоги, но нога не лезетъ въ сапогь, ибо что-то ей мешаеть. Тогда онъ засовываетъ руку въ сапогъ и вынимаетъ оттуда голень со ступней человеческой! Это его до того напугало, что онъ бежитъ къ жене и показывая ей сапогъ и найденную въ немъ ногу, говоритъ ей: „воть смотри теленокъ съелъ крестьянина и оставилъ только его ноги”. Крестьянинъ же удравшійся изъ хаты приходитъ домой и разсуждаетъ про себя: „хорошо, что жена не видела какъ я родилъ вотъ, смеялась бы надо мной”. Эта сказочка очень понравилась крестьянамъ.

17 іюля. — Въ 6 1/2 ч. утра отправляется на судъ въ Граць Билинкевичъ. Баракъ приводятъ въ порядокъ. Воздухъ чистъ, небо синее, вдали видны серыя облака. Красныя крыши стырійскяхъ хатъ виднеются издалека. Виднеются то же горы покрытыя виноградникомъ. Аэропланы взлетаютъ и по обыкновенію падаютъ. Стефанъ изъ Бережанъ, широкоплечій видный мужчина, но слабодушный, проходя возле кухни, громогласно, но фальшиво поетъ: „она была файна, она была добра”. Размахивая палкой, онъ обращается къ встречающімся по дороге людямъ со словами: „разступись!” На его исхудаломъ и изнуренномъ голодомъ лице видна легкая улыбка. Увидя, что кто-то естъ хлебъ, подходитъ къ нему и проситъ: „либа”, т. е „хліба”. Некоторые крестьяне, имеющіе деньги приходятъ въ баракъ, где продаютъ водку и пьютъ ее, рюмку за рюмкой. Одинъ изъ нихъ, после изряднаго количества рюмокъ, прослезился и, обнимая другого крестьянина, говоритъ; „дай намъ Боже здравья”. Затемъ оба возвратились въ свой баракъ спать. День прошелъ, завтра снова придутъ пить, дабы забыть свою горькую долю. Такъ они делаютъ изо дня въ день, покуда хватитъ у нихъ денегъ.

Следователь допрашиваетъ 6 заключенныхъ. Заболевшаго Григ. Пирога въ аресте поместили въ госпиталь. Соболевскій, сторожа сохнущее его белье на окружающей лагерь решетке, гуляетъ съ заложенными за спину руками. На голове у него старая черная шляпа съ тремя большими жирными пятнами.

18 іюля. — Воскресенье. День ненастный. Посвященіе нашей греко-католической церкви совершаютъ прибывшіе изъ Граца римско-католическіе священники. Освященіе произведено съ торжественностью, при участіи войскъ, хора и военной музыки. Удивителенъ „тактъ” предержащихъ лагеря, именно въ томъ, что для освященія нашей церкви выписали римо-католическихъ ксендзовъ, тогда какъ въ лагере нашихъ священниковъ насчитывается несколько сотенъ! Хоръ подъ управленіемъ о. Петра Дуркота поетъ гимнъ: „Боже буди покровитель, цесарю его краямъ”…

Вся церковь и все окрестныя лавки украшены флагами союзныхъ (центральныхъ) государствъ и папскаго престола.

Русскіе пленные приносятъ стулья для представителей власти, после чего строятся въ ряды вследъ за австрійскими солдатами. Прекрасный видъ представлялъ парадъ полка тирольскихъ стрелковъ во главе съ ихъ капитаномъ. Трибуны заняты дамами, генераломъ и офицерами. Съ левой стороны трибунъ уставленъ хоръ певчихъ и оркестръ, Возле 19 и 20 бараковъ стояла большая бочка съ водой. Публика, какъ всегда, любопытна, не обратила на нее вниманія и напирая одинъ на другою, натолкнула на нее близъ стоящихъ, бочка перевернулась и вода вылилась подъ ноги стоящимъ, которые, спасаясь, разбежались по баракамъ и это место опустело. Теперь уже можно было свободно смотреть на парадъ войскъ и совершающееся торжество. Финалъ освященія церкви былъ, однако, довольно комиченъ, ибо сильный дождь заставилъ всехъ смотревшихъ разбежаться по баракамъ и остались только солдаты и несколько священниковъ, но и те промокшіе, какъ курицы поспешили вследъ за убегающими.

19 іюля. — Возле кантины, власти начали устраивать канализацію и потому за решеткой выкапываютъ рвы для проложенія водосточныхъ трубъ. Арестованныхъ повели въ баню. Герцъ сообщаетъ многимъ, что ихъ прошеніе объ освобожденіи изъ Талергофа не увенчалось успехомъ. На обедъ получаемъ супъ съ галушками и мясомъ. Упражненія пожарной дружины. Ходатайства наши объ освобожденіи безъ успеха.

20 іюля. — Русскіе военнопленные перебрасываютъ на лугу сено, сеноворошилкой. 6 заключенныхъ получаютъ письменный приговоръ „Малый — какъ адвокатъ, Кедыкъ — какъ рестораторъ, a Гизыцкій — какъ чаеваръ. О. K посадили въ одиночное заключеніе за ссору, a ефрейторъ со штыкомъ шагаетъ за нимъ. Идемъ гулять на кладбище, понятно сопровождаемые солдатами.

21 іюля. — Прошенія о признаніи права одногодичной военной службы, возвращенныя намъ вчера, сегодня воинскимъ начальникомъ вновь отобраны у насъ, для надлежащаго зарегистрированія въ его канцеляріи.

22 іюля. — Некоторые рекруты изъ 18 — 24 бараковъ должны идти подъ карантинъ, къ нему они после обеда и готовятся.

23 іюля. — Былъ между находящимися подъ карантиномъ рекрутами, которыхъ власти распределяютъ по полкамъ. Перехожу съ Юріемъ Полошиновичемъ во вторую комнату этого барака. Цыгань Петръ изъ Лемковщины, тоже рекрутъ, разсказываетъ мне подробно о цыганской жизни и, между прочимъ, о своей матери, имевшей трехъ мужьевъ. Нашъ баракъ со всехъ сторонъ былъ окруженъ колючей проволокой, чтобы никто не удралъ изъ него, несмотря на это, мы ухитрялись въ то время когда солдатъ, сторожащій насъ, отходилъ отъ насъ на значительное разстояніе и былъ обращенъ къ намъ спиной, поднимать эту проволоку и проскальзывать по-подъ ней, подобно зайцамъ, наружу, дабы увидеться со своими; вечеромъ возвращались мы такимъ же образомъ въ баракъ рекрутъ. О.Орестъ Тустановскій уезжаеть изь лагеря. Говорятъ, что постовой солдатъ ранилъ одного интернированнаго.

25 іюля. — Сегодня мне не удалось выйти изъ барака, ибо сторожащій насъ солдатъ следилъ внимательно за каждымъ нашимъ движеніемъ. Папаша приноситъ мне масло и белье. Освобожденные получаютъ путевые документы къ подписи.

25 іюля. — Жизнь рекрутъ подъ карантиномъ. Одни играютъ чуть ли не полъ дня въ карты, другие курятъ папиросы и ведутъ между собой на разныя темы беседы, кто-то играетъ на мандолине, иной на гитаре и т. д. Вообще мы все таки довольны, что насъ берутъ на военную службу, ибо покинемъ этотъ ненавистный Талергофъ, и каждый изъ насъ надеется, что, будучи на фронте, ему удастся какъ-нибудь или удрать или получить отпускъ, чтобы повидаться съ родными.

26 іюля. — Пріездъ генерала. Дождь падаетъ. Въ Баучъ уезжаютъ: Макаръ, Николай Галь и другіе. Скука смертная, вследствіе чего уже после обеда ложимся спать. Я почти все приготовилъ къ отъезду въ Фрейнденхофъ. 30 человекъ 30-аго барака уезжаетъ, между ними находится и Саврукъ. На площади оглашаютъ списокъ освобожденныхъ. Я удираю вечеромъ изъ карантина къ отцу въ 21-ый баракъ, a потомъ возвращаюсь домой. Сегодня дали на завтракъ кофе, на обедъ супъ съ мелкими клецками и мясомъ, и на ужинъ картофельный супъ. Приготовляю запасы съедобнаго на дорогу.

27 іюля. — День хорошій. Идемъ купаться. Новобранцы, причисленные къ 56 и 57 полкамъ, уезжаютъ въ 11ч. утра. Многихъ новобранцевъ отпускаютъ на свободу, почему не на фронтъ, одинъ Богъ ведаетъ. Кузякъ вторично интернированъ.

Мастера строятъ новые, более удобные сортиры. Они соединяютъ 6-ой баракъ съ первой кухней и делаютъ что-то въ роде столовой. Получаемъ на завтракъ и ужинъ кофе, на обедъ картофельный супъ съ мясомъ. Вечеромъ хоръ поетъ хорошо разныя песни.

Въ одиночномъ заключеніи одинъ изъ крестьянъ повесился на подтяжкахъ. Къ счастью во время заметили и снявъ успели спасти. Причиной его самоубійства было приговореніе его къ 2 1/2 годамъ тюремнаго заключенія. Вечеромъ посадили въ одиночное заключеніе коменданта барака К-ра, за то, что былъ пьянъ.

28 іюля. — Погода, день теплый. Со скуки, покупаемъ газеты и читаемъ. Новобранцы играютъ въ тарока и въ „фербля” или преферансъ или покуриваютъ папиросы или пьютъ или же просто лежатъ на кровати и поютъ песни, a то, просто раздумываютъ. Сенько делаетъ папиросы, набивая табакъ въ гильзы. Цыганъ Петръ, устремивъ взоръ въ одно место, о чемъ-то думаетъ.

Жители третьяго участка переходятъ частью въ 31 и 32 бараки a частью въ бараки второго участка. О. Влад. Мохнацкій въ 10 час. утра выезжаетъ на „конфинацію”.

Въ целомъ лагере господствуетъ беготня. Говорятъ, что 2 тысячи людей должны прибыть въ лагерь. Даже новобранцевъ власти не оставили въ покое. Изъ барака С (Ц) переходимъ въ баракъ A после ряда противоположныхъ распоряженій. Въ прежній баракъ переходятъ женщины второго участка. Ночью прибыло въ лагерь 30 человекъ. Пенія не устраиваемъ, ибо нетъ охоты.

29 іюля. — День теплый. Отъездъ въ Меришъ Нейштадтъ. Папара, какъ говорятъ, состоялъ секретаремъ магистрата седьмого класса, будучи отставнымъ судьей. Сегодня получаемъ на завтракъ картофельный супъ, на обедъ — рисъ съ мясомъ, a на ужинъ кофе. Съ нетерпеніемъ ожидаемъ отъезда изъ лагеря, ибо ужъ очень скучно. Лавочница зарабатываетъ начисто минимумъ 35%. Одинъ новобранецъ играетъ отъ скуки въ карты съ 12 ч. дня до 9 ч. утра, следующаго дня. Маргарита Попель заболела и лежитъ въ госпитале.

30 іюля. — Пасмурно. Утромъ прибываетъ въ лагерь изъ Зацендорфа многочисленный транспортъ женщинъ и детей. Почему ихъ не выпустили на свободу? Дети плачутъ и кричатъ, требуя воды и хлеба. Солдаты сопровождаютъ ихъ въ баню.

О. Вас. Курилло высылаетъ почтой своей семье во Флоринку свой портретъ. Юліанъ Дуркотъ, какъ освобожденный, съ 13 новобранцами, уезжаетъ въ свой полкъ.

Посаженные въ одиночное заключеніе за то, что при наборе въ солдаты записались русскими, только спустя 2 недели освобождены изъ подъ ареста, но Чировскому этого еще мало и онъ заставляетъ ихъ висеть привязанными къ столбу, за исключеніемъ троихъ, въ теченіи 2 часовъ. Это были: Гелиговичъ, Добрянскій и еще кто-то третій, которыхъ врачъ освободилъ отъ этого наказанія. Эти исхудалые бледные люди после 2 недельныхъ истізаній и страданій въ тесной душной келье будутъ висеть привязанные къ столбу и вновь страдать отъ невыносимой боли и падать въ обморокъ, и можетъ быть истекать кровью, льющейся изъ носа и рта. И это называется культурная страна, въ которой инквизиція была запрещена! Т. об. по прихоти Чировскаго будутъ наказаны люди за то, что осмелились офиціально заявить себя русскими! Целая толпа народа, каждый разъ ожидаетъ появленія этихъ мучениковъ и сопровождаетъ ихъ по баракамъ.

Некоторые рекруты (новобранцы) делаютъ себе изъ досокъ чемоданчики на вещи. Одинъ изъ нихъ варитъ чай и продаетъ стаканъ чаю по 2 геллера. Другой продаетъ кубики Магги (Maggi-Wurfel) на супъ и хлебъ, ибо нуждается въ деньгахъ. Романъ Макаръ, исхудалый после ареста и истязанія, но бодрый духомъ, Славко Кмщикевичъ и Грицыкъ посещаютъ насъ.

31 іюля — Суббота. Солнечный красный день. Присужденныхъ поочередно подвергаютъ наказанію висеть привязанными къ столбу!

Григорій Карель разсказываетъ Онуфрію Ткачу, что Мацканичъ (лемко), былъ раненъ на фронте въ Далмаціи во время боя съ итальянцами. Въ лагере находится

одинъ еврей, который все молчитъ и плачетъ, бедный человекъ. Кизьмякъ бреетъ людей. Сегодня даютъ намъ на завтракъ супъ съ фасолью, на обедъ супъ съ клецками и мясомъ, и на ужинъ спаржевый супъ.

Августъ 1915 года

1 авг. — Кедыкъ продаетъ чешскіе кваргли (желтый сыръ съ острымъ запахомъ), пиво и водку. Иду гулять съ Перегинцемъ. Адвокатъ д-ръ Хилякъ уехалъ изъ лагеря. Въ новыхъ баракахъ новобранцы играютъ въ карты, образовалось шесть партій. Въ этихъ баракахъ жить пріятнее, ибо прохладнее чемъ въ нашихъ.

2 авг. — Утромъ иду въ 10 баракъ, a после для допроса къ судье Величковскому.

Русскіе съ радостью покидаютъ 34 баракъ и возвращаются въ свои бараки. Это произошло по приказу генерала Бачинскаго, по ходатайству депутаціи интернированныхъ, бывшей у него и просившей его объ этомъ. Ему известно, что въ лагере Чировскій — persona odiosa (ненавистный человекъ).

3 авг. — Идетъ дождь. Иду гулять съ Евстахіемъ Макаромъ. Въ супъ кладутъ мелкій зеленый лукъ. Получаю письмо отъ брата Зенона изъ Любляны.

4 авг. —День хорошій. Въ лагерь прибываютъ новые люди изъ Галичины. Передъ купаньемъ въ бане остригли ихъ, ибо у нихъ были очень длинные волосы. Илья Бекерскій находится подъ карантиномъ тутъ же возле нашего барака. Недалеко отъ насъ мастера строятъ 2 новыхъ барака и обиваютъ ихъ досками. Во время обеда комендантъ барака Панночко даетъ распоряженія. Сегодня 9 новобранцевъ уезжаютъ изъ лагеря.

Наши работники возвратились изъ Граца; за работу въ фабрикахъ или у крестьянъ получали поденно по 1 кр. 40 г. до 1 к. 50 гел., пищу 3 раза въ день и квартиру. Такъ какъ они солидарно отказались работать по воскресеньямъ, то хозяева не давали имъ по воскресеньямъ пищи, вследствіе чего они вынуждены были покупать себе еду за заработанныя деньги. Жарко. „Радца” Конопинскій имеетъ, какъ говоритъ, копію списка политически неблагонадежныхъ. Сегодня получаемъ на завтракъ кофе, на обедъ кукурузянку, a на ужинъ — картофель съ капустой.

5 авг. — Утромъ прохладно, пополудни жарко. Отъ брата Зенона изъ Любляны получаю открытку съ интересными вестями. Имея разрешеніе врача, выхожу сейчасъ после обеда гулять. Сегодня день моего ангела. Работники, копая землю, вырыли трупъ, одетый въ длинные сапоги и платье со сложенными на крестъ руками! Тамъ где прежде были 3 деревянныхъ креста, нашли много человеческихъ костей. Работники сложили кости въ гробъ и отнесли ихъ на кладбище и зарыли ихъ безъ священника. Это произошло въ присутствіи многихъ интернированныхъ. Ужасное впечатленіе.

6 авг. — Очень жаркій день. На завтракъ даютъ картофельный супъ, на обедъ кукурузянку („мамалыгу”,) a на ужинъ — кофе.

Обедъ даютъ уже въ 10 1/2 ч. утра. Изъ-за жары и обилья комаровъ спать не могу. Вечеромъ открытъ входъ въ новые нормалъные сортиры, въ старые входъ запрещенъ. На лугахъ собираютъ работники овесъ и сено и свозятъ въ сараи, возомъ съ запряженными лошадью и коровой. Настоятелемъ къ намъ назначенъ о. Карпякъ. Сегодня онъ прибылъ въ лагерь.

Въ 10 бараке произошла драка между цыганами. Тинтенфасъ приказалъ поэтому посадить подъ арестъ одну цыганку. Драка произошла изъ-за свободной цыганской любви. Съ 12 ч. ночи до 6 ч. утра, вместе съ Шемердякомъ, стою на часахъ у отделенія пожарной дружины. Замечаю, что повара уже въ 12 ч. ночи начинаютъ варить въ огромныхъ котлахъ кофе на завтракъ. Слышу движеніе поездовъ въ Грацъ и обратно. Тихая, пріятная и спокойная ночь действуетъ успокоительно на мои расшатавшіеся нервы. Наша умывальня находится во дворе вне барака, что даетъ намъ возможность мыться подъ голымъ небомъ. Къ намъ доносится лай собакъ изъ стырійской деревни. Зато неслышно птичьяго концерта, ибо пернатое царство, какъ и люди, почиваетъ. Весь денной шумъ и гамъ утихъ. Природа спитъ. Невольно я задумался и мысли текутъ далеко въ родныя места на Лемковщину, a слезы невольно наворачиваются на глазу.

8 авг. — Утромъ прибываетъ въ лагерь новый транспортъ интернированныхъ. О. Хризостомъ Дуркотъ умеръ въ госпитале, ибо больное его сердце не вынесло высокой температуры. Говорятъ, у него была „Gelbkrankheit”.

Михаилъ Максимчакъ прислалъ о. Вас. Курилло открытку изъ Баучу. Читаю песенникъ. О. Карпякъ совершаетъ свое первое богослуженіе въ церкви.

9 авг. — Сегодня прибылъ въ лагерь генералъ Бачинскій На кладбище власти приказали обрезать трехраменные кресты. На кладбище находится одинъ еврейскій памятникъ, но его власти не тронули. Въ 6 ч. вечера состоялись похороны о. Хр. Дуркота. Хоръ подъ управленіемъ Галушки пелъ превосходно. Хоронилъ о. Карпякъ.

10 авг. — Сегодня снялъ съ насъ фотографію одинъ фотографъ. Хотя идетъ мелкій дождичекъ, однако въ воздухе жарко.

11 авг. — Получаемъ новыя вести отъ Уейскаго. Дождь падаетъ. Одна девушка десятаго барака только и делаетъ, что смотритъ по целымъ днямъ въ окно на проходящихъ мимо. Новобранцы переживаютъ ужасное время. Bсе они ожидаютъ съ нетерпеніемъ приказа покинуть лагерь. Все изнервничались, ибо находятся 3 недели подъ карантиномъ безъ всякаго занятья и работы. Возле лавочки ожидаемъ Уейскаго. Онъ даетъ намъ письменный приказъ и мы: Юрій Полошиновичъ, Макаръ и я, беремъ наши вещи и переходимъ въ 20-ый баракъ. Спать приходится по двумъ на одномъ сеннике. 20 новобранцевъ власти переводятъ въ другіе бараки, но почему? „Приказъ есть приказъ”. Параничъ умеръ.

12 авг. — День хорошій. Мы получаемъ отъ фотографа наши

снимки. Уезжаютъ изъ лагеря: Розалья Скалько, русская патріотка изъ Угерецъ минеральныхъ (уездъ Леско) Гарбера, Трохановская Марія изъ Криницы и еще 9 человекъ. Скука смертная. Юрко П. ходитъ изъ барака въ баракъ и играетъ въ „тарока”. A. Дутка освобожденъ. Ольга Байкова, урожденная Ладыжинская изъ Самбора, сидитъ на скамейке и шьетъ что-то. Много людей уезжаетъ на свободу, a многіе едутъ на работы. Всехъ новобранцевъ снова переводятъ въ 21 баракъ. Снова прибылъ транспортъ интернированныхъ въ числе 27 человекъ.

13 авг. — Пятница. Снова по приказанію властей новобранцевъ переводятъ въ землянки. Буря съ громомъ и молніей и проливнымъ дождемъ. Отдаю сапоги для починки, a белье въ мойку, словомъ готовлюсь къ отъезду. Читаю сочиненія Виргилія. Ужасная беготня въ лагере. Новый приказъ и такъ чуть ли не каждые полчаса!

Наши люди прямо таки теряютъ голову. Вижу постоянное переселеніе людей изъ одного барака въ другой. Одинъ старикъ, жалуясь, говоритъ мне: „А знаете, господинъ, что въ теченіе 50-летней своей жизни я не менялъ квартиры столько разъ, сколько менялъ бараки въ лагере въ теченіи этихъ 10 месяцевъ. Это даже не даетъ мне спокойно спать, ибо часто мне снится, что надо складывать вещи и идти въ другой баракъ”.

Въ землянкахъ новобранцы уже кое-какъ разгостились. Они принесли на плечахъ свои сенники и вещи и, уложивъ сенники у стенъ, разложили свои вещи и на новосельи закурили папиросы. Но льетъ такой сильный дождь, что протекаетъ черезъ крышу. Поляки пьютъ пиво. Напротивъ меня поместился о. Игнатій Гудима и учится усердно французскому языку.

14 авг. — О. Вас. Курилло даетъ себя остричь машинкой нулевымъ номеромъ, a бороду стричь не позволяетъ. Онъ делитъ помежду людей терезинскаго транспорта 650 кронъ, присланныхъ изъ Америки. Субсидія присланная изъ Америки для лемковъ въ сумме 450 кронъ будетъ между нихъ роздана на дняхъ. Прибылъ транспортъ изъ Оломунца. Отъ оберлейтенанта Герца получаю извещеніе, что мне признана одногодичная служба въ качестве добровольца.

15 авг. — Воскресенье. Въ 9 ч. утра совершается богослуженіе въ церкви и въ 18-омъ бараке. Мерениха изъ Береста находится подъ карантиномъ. Юстинъ Воргачъ изъ Флоринки даетъ ей взаймы 10 кронъ на дорогу въ присутствіи Маріи Хопей изъ Береста.

16 авг. — 80 новобранцевъ уезжаютъ въ 9-ый краковскій полкъ. Въ 6 ч. вечера лагерь посещаетъ для осмотра врачебная комиссія. После обеда идетъ дождь. Повивальную бабку двое солдатъ караульныхъ выпроваживаютъ изъ лагеря. Получаемъ на завтракъ картофельный супъ, на обедъ — фасоль, полбу и рисъ, вместе сваренные, a на ужинъ тминную похлебку. Въ 8 и 32 баракахъ уже постоянно нетъ чаю.

17 авг. — Новобранцевъ отправили въ 4 разные полки. Въ 32 бараке упражненія хорового пенія. Получаемъ кофе, кукурузянку и капусту съ турецкимъ перцемъ (паприкой). Уже довольно продолжительное время не получаемъ мяса. Изъ лагеря уезжаютъ: Зверикъ, Патроникъ, гимназистъ Савчакъ, Кметыкъ и Кузьмякъ.

18 авг. — Тезоименитство Франца Іосифа I. Торжественное богослуженіе въ церкви и 18 бараке, съ участіемъ хора. Возле молочной лавки играютъ на музыкальныхъ инструментахъ: Гринбергъ, Ревсъ, Пепи, Сеникъ и др. Въ 8 ч. музыка у полкового врача. Сегодня получаемъ на завтракъ: кофе, на обедъ гуляшъ, a на ужинъ — кофе. Новобранцы уезжаютъ въ 20 полкъ ополченцевъ. Власти поименовали улицы и площади лагеря. Ночи бываютъ холодныя, a утро пасмурное.

19 авг. — Преображеніе Господне. Въ 18 бараке во время богослуженія поетъ хоръ. Ревсъ играетъ на скрипке у главнаго врача лагеря. Снова заставляютъ студентовъ записываться въ пожарную дружину. Михаилъ Перегинецъ и Мудрый удрали изъ барака предназначеннаго для пожарной дружины въ 21 баракъ. Комендантомъ пожарной дружины назначенъ Максимовичъ. Въ молочной лавке неделю тому назадъ назначенъ продавцемъ одинъ изъ студентовъ. Кедыкъ продаетъ водку, папиросы, „бриндзу”, чешскіе кваргли и пр. Я прощаюсь со всеми, ибо утромъ нашъ транспортъ новобранцевъ долженъ отправиться въ 20 пехотный полкъ въ Тарнове.

20 авг. — Прощаюсь со всеми еще разъ. Целая толпа нашихъ сопровождаегъ насъ до решетки. Производятъ ревизіи нашихъ вещей. Мои записки я попряталъ частью въ сапогахъ, частью въ карманахъ, a частью въ чемоданчике съ двойнымъ дномъ. Прощаюсь со своимъ отцомъ въ последній разъ, онъ благословляетъ меня на новый путь словами: „чаще пиши мне и незабывай обо мне”. Это были его последнія слова до новой съ нимъ встречи. Но тогда ни онъ ни я не думали, увидимся ли снова, a ожидали каждый въ отдельности самаго худшаго, и потому такъ прощались, какъ будто уже больше не встретимся въ сей жизни. Я ехалъ на фронтъ, где шальная пуля легко могла лишить меня жизни и покидалъ отца-старика въ такомъ месте, откуда живымъ и здоровымъ мало кто уходилъ. Разстались мы со слезами на глазахъ и также у многихъ сопровождающихъ насъ были на глазахъ слезы. Покидая лагерь въ сопровожденіи солдатъ, я все думалъ объ оставшемся отце, о которомъ, какъ я заботился, врядъ ли кто другой станетъ заботиться. Эти мрачныя думы все время пути на станцію железной дороги, заставляли меня оборачиваться въ сторону лагеря и смотреть на махавшихъ намъ платками и шляпами прощавшихся съ нами до техъ поръ, пока лагерь не скрылся отъ глазъ нашихъ. Подойдя къ станціи железной дороги, увидели ожидающій насъ поездъ и немедля заняли отведенныя намъ въ этомъ поезде места. Поездъ тронулся и тутъ въ пути я еще разъ имелъ возможность изъ окна вагона посмотреть на удаляющійся отъ насъ талергофскій лагерь.

Свидетельство узника изъ Снятинщины
с. Волчковцы, Снятинскаго уезда
(Сообщеніе Ивана A. Васюты)

Въ последнюю ночь передъ отъездомъ изъ сяноцкой тюрьмы, узнаемъ, что мы будемъ отправлены въ Градецъ. Однако мы ошиблись въ нашихъ разсчетахъ на улучшеніе нашего положенія, ибо проехавъ черезъ Градецъ, мы очутились въ Талергофе.

Былъ месяцъ ноябрь. Мы были размещены въ палаткахъ, въ которыхъ господствовали грязь, насекомыя и холодъ. Позже мы узнали, что въ этихъ палаткахъ побывали до нашего пріезда тысячи людей.

Палатки были назначены для карантина. Купить нечего, голодъ допекаетъ и нельзя выйти на просторъ, ибо палатки окружены колючей проволокой.

После двухнедельнаго карантина отправляемся въ весьма своеобразную баню. По середине котелъ съ полутеплой водой, рядомъ разставлены грязныя корыта, полъ вымощенъ каменными, леденящими ноги плитами. Велятъ раздеваться во дворе, на снегу. Одежду забираютъ для дезинфекціи, насъ гонятъ въ ангары купаться, a после купанья опять на снегъ — одеваться.

Въ новыхъ баракахъ, въ которыхъ мы разместились после бани, страшная скученностъ. По 250 — 280 человекъ въ одномъ, ночью трудно обернуться.

Ежедневно прибывали въ Талергофъ новыя партіи, ежедневно ихъ раздевали на снегу, последствіемъ чего были массовыя заболеванія заключенныхъ сыпнымъ тифомъ и другими болезнями. Эпидемія косила народъ десятками и сотнями. Въ одно время казалось, что весь лагерь вымретъ и живой души въ немъ не останется.

Были между нами свои врачи, н. пр. д-ръ Влад. Могильницкій изъ Бучача и д-ръ Войтовичъ изъ Перемышля. Они работали сверхъ своихъ силъ, однако результаты были незначительны. Нехватало лекарствъ, инструментовъ и средствъ.

Эпидемія между темъ распространялась съ ужасающей скоростью. Какъ я уже упомянулъ, въ баракахъ находилось по 250 — 280 человекъ, a были бараки съ нарами въ три этажа, которые вмещали по 500 человекъ. Болели решительно все. Въ начале такой больной чувствовалъ себя весьма несчастнымъ и одинокимъ. Когда же позже больной тифомъ виделъ, что соседъ его справа мертвъ, слева догораетъ, сверху стягиваютъ покойника, a въ коридоре лежитъ рядомъ несколько человекъ и бредитъ въ тифозномъ жару, тогда делался постепенно равнодушнымъ къ своей болезни и къ окружающей его среде. Ныне его тащатъ на кладбище, потащатъ завтра меня, и такъ продолжалось безъ конца. Когда человекъ поднялся утромъ съ постели, виделъ на улице передъ бараками покойниковъ въ разныхъ видахъ — голыхъ, въ лохмотьяхъ, одни лежали подъ навесами крышъ, иные прямо въ грязи — на земле, a подъ часовенькой къ полудню собиралось ежедневно 30-40-50 гробовъ съ покойниками.

Эпидемія унесла въ продолженій двухъ месяцевъ до трехъ тысячъ жертвъ. Все они похоронены „подъ соснами”.

Въ другой половине лета производился рекрутскій наборъ. Были зачислены на военную службу все до 50-летняго возраста. Молодыхъ сейчасъ же погнали на позиціи, a кто постарше, то были взяты въ начале 1916 г. Настало именно время, когда австрійскіе вожди почувствовали недостатокъ въ пушечномъ мясе. Тутъ уже не стали разбирать, благонадеженъ ли человекъ или же политически заподозренъ, все мало-мальски внешне здоровые оказались подходящими солдатами.

И я былъ определенъ въ начале марта 1916 г. на военную службу. Не стану скрывать не понравился мне этотъ сюрпризъ, однако, съ другой стороны, я почувствовалъ до некоторой степени удовлетвореніе, надеясь вырваться на волю изъ грязной клетки.

Не долго радовался я свободе, ибо на третій день Пасхи я былъ опять арестованъ, благодаря мазепинпу экс-жандарму Добрянскому-Демковичу, вертевшемуся между нами въ полку. Именно онъ обвинилъ насъ четверыхъ въ государственной измене, последствіемъ чего мы очутились въ военной тюрьме въ Градеце.

После предварительнаго следствія продолжавшагося въ общемъ два месяца, получаемъ, я и мой товарищъ Іосифъ Кебузъ, изъ с. Пикуличъ, Перемышльскаго уезда, по 15 месяцевъ военной тюрьмы, студентъ Зваричъ изъ Сулимова жолковскаго уезда, 12 месяцевъ, a студентъ М. Гукъ изъ Львова — 18 месяцевъ. Судъ определилъ намъ въ защитники украинофила д-ра Чировскаго, который на суде — своими разъясненіями относительно опасности для государства „руссофильскаго” движенія больше защищалъ свидетеля, то есть эксжандарма Добрянскаго, a намъ темъ самымъ оказалъ медвежью услугу.

По прочтеніи приговора мы внесли жалобу, не принесшую намъ, однако, ни малейшей пользы.

По истеченіи двухъ месяцевъ пріезжаетъ осматривать тюрьму какой то генералъ, по національности изъ южныхъ славянъ. Во время обыкновеннаго допроса генераломъ арестантовъ, относительно обращенія тюремной администраціи, пропитанія и вообще порядка, я, скрепя сердце, выступилъ впередъ и, изложивъ свою жалобу и лишенную основаній клевету со стороны доносчика, послужившую причиной незаслуженнаго наказанія просилъ генерала о пересмотре моего и товарищей дела. Не знаю, поверилъ ли генералъ моей жалобе, a быть можетъ зналъ кое-что о массовыхъ ссылкахъ галичанъ въ глубь Австріи, но онъ пообещалъ намъ заняться ближе нашей судьбой. Некоторое время спустя после его отъезда намъ объявлено, что будетъ пересмотръ дела въ дивизіонномъ суде и допросъ нами поставленныхъ свидетелей.

Мы были отправлены въ роту, a черезъ несколько недель затемъ оправданы и освобождены отъ наказанія.

Во время второго разбирательства выяснилось, что нашъ споръ съ экс-жандармомъ не имелъ политическаго характера, a заключался въ препирательстве относительно существованія въ Галичине русскихъ просветительныхъ институцій и обществъ по окончаніи войны. Мы конечно отстаивали свою позицію, a доносчику хотелось видеть въ Галичине монопольную мазепію, потому не постеснялся оклеветать насъ передъ военными властями.

На суде признали жандарма невменяемымъ, a насъ после освобожденія отправили на итальянскій фронтъ, сперва въ Силанъ, a после въ Кальдонасо и Asijago. Тамъ томились мы, взбираясь съ кирками и винтовками по Альпамъ, вплоть до развала Австріи.

И. A. В.

Дневникъ священника изъ Самборщины
(Сообщеніе Евгеніи Степ. Березской)

Въ Талергофе пробылъ мой покойный отецъ, Степанъ Андреевичъ Березскій, три месяца испытывая все лишенія и страданія, которыми прославился Талергофъ.

Голодъ и холодъ подорвали его слабое здоровье. По истеченіи трехъ месяцевъ онъ былъ переведенъ въ Вену, a отсюда по истеченіи полугода въ Чехію, где жилъ подъ надзоромъ полиціи, въ местности Veseli Mezi-mosti, до конца мая 1917 г.

Возвратившись домой, измученный физически и нравственно, опасно заболелъ и пролежалъ шесть месяцевъ въ кровати. Не взирая на всевозможныя старанія, изнуренный организмъ не победилъ тяжелой болезни и, хотя отецъ жилъ еще четыре года, здоровъ не былъ, и умеръ 10 марта 1922 г.

Подаю отрывки изъ его дневника, которые до некоторой степени рисуютъ незавидную жизнь въ Талергофе:

20 сентября, проехавъ два пролета за Градецомъ, мы вышли изъ вагоновъ въ Abtissendorf. Отсюда прошли пешкомъ и черезъ четверть часа очутились въ Талергофе. Нашъ эшелонъ состоялъ изъ 333 человекъ.

Талергофъ представляетъ изъ себя пространную равнину въ несколько миль въ окружности, замкнутую непрерывнымъ кольцомъ горъ. Тутъ-то практичные немцы устроили величайшую въ міре, неслыханную въ исторіи тюрьму, построивъ наспехъ несколько сотенъ разнаго типа бараковъ. Въ этой рукотворной тюрьме вздумали заключить и уничтожить русскій духъ, споконвека боровшійся за свои права на своей русской земле Прикарпатья.

Отъ пятницы до понедельника никто не спросилъ насъ, кушали ли мы что-либо или голодны. Не разрешалось на собственныя деньги пріобретать продукты пропитанія. Заключенные делились другъ съ другомъ последними крохами, пріобретенными еще въ Галичине и Чехіи. И только вечеромъ въ понедельникъ былъ поданъ намъ скверный супъ, который волей-неволей пришлось есть.

Начиная съ 22 сентября и до конца этого месяца выдавалась на человека половинка казеннаго хлеба, супъ и перловая каша пополамъ съ картофелемъ. Въ этотъ промежутокъ времени умерло отъ истощенія 20 человекъ.

30 сентября умеръ свящ. Кушнеръ изъ Сторонной.

1 октября умерло трое человекъ. Ночь была морозная, день теплый. Была дана некоторая свобода: разрешено прохаживаться между бараковъ безъ конвоя. Вечеромъ получили мы чай, ночью разрешено выходить въ уборную безъ конвоя.

2 октября хоронили четырехъ покойниковъ. Днемъ было жарко, ночью холодно и морозно.

3 октября хоронили покойника. Насъ перевели после бани изъ палатокъ въ деревянные бараки. Обеда не получили, вечеромъ пили кофе безъ хлеба, ночью спали на земле безъ подстилки.

4 октября въ воскресенье, после утренняго кофе служили передъ бараками молебенъ въ присутствіи офицеровъ. После молебна пели многолетствіе и державный гимнъ по-немецки и по-русски. Священнодействовалъ известный воспитатель во львовской духовной семинаріи, престарелый о. Дольницкій (90 летъ), находившійся здесь также на положеніи „изменника” и „шпіона”.

Между нами распространилась весть, что Перемышль и Краковъ заняты русскими войсками.

5 октября, некій украинофилъ сделалъ доносъ полковнику, что свящ. Сеникъ, поблагодаривъ после молебствія австрійскихъ офицеровъ за разрешенный молебенъ, пращалъ ихъ „сердечнымъ русскимъ словомъ”. Полковникъ ответилъ доносчику, что онъ не различаетъ здесь Ruthen-овъ, Ukrainer, ни Russen, a всехъ считаетъ Gefangene (заключенными).

6 октября утромъ умеръ свящ. Влад. Полошиновичъ. Похороны состоялись пополудни.

7 октября были мы встревожены вестью, что въ Перемышле сбомбардированъ русскій соборъ и все русскіе общественные дома.

8 октября умерло двое крестьянъ.

9 октября, еще два похороны.

10 октября хоронили крестьянина и еврея. Оба умерли отъ дезинтеріи.

11 октября, въ воскресенье, священнодействовалъ о. Дольницкій. Меня нарядили за хлебомъ. Умеръ старикъ Шемердякъ изъ Стараго Самбора и чиновникъ Чанковскій, довольно зажиточный человекъ, оставившій несколько тысячъ коронъ на благотворительныя цели.

12 октября хоронили православнаго священника.

13 октября встретился я съ свящ. Евгеніемъ Льв. Козаневичемъ изъ Стратевичъ.

15 октября умеръ свящ. д-ръ Людкевичъ, проф. богословія въ Перемышле. Похороны состоялись на следующій день при участіи свыше тысячи человекъ, въ томъ числе около 250 священниковъ.

17 и 18 октября похороны крестьянина.

20 октября. Въ отместку за анонимную открытку, угрожавшую жалобой передъ высшимъ начальствомъ по поводу плохого харча, полковникъ наложилъ барачный арестъ.

21 октября хоронили крестьянина. Барачный арестъ вошелъ въ силу. На следующій день арестъ отменяется. Опять похороны крестьянина.

25 октября три похороны утромъ, одинъ по полудни.

26 октября хоронятъ крестьянина.

27 октября полякъ Дуда делаетъ доносъ начальству, что въ 4-омъ бараке ведутся политическіе разговоры. За это были заперты въ темницу: Паппъ, Витошинскій, Великій и Кинасевичъ, a остальные были наказаны комнатнымъ арестомъ.

28 и 29 октября по однимъ похоронамъ. Комнатный арестъ отменяется; страдаю болью зубовъ.

Съ 30 октября по 4 ноября ежедневно похороны.

5 ноября хоронятъ пятерыхъ.

6 ноября, ночью, съ четверга на пятницу, конвойные вынесли за черту бараковъ, подозренныхъ въ холере.

Съ 7 по 12 ноября морозно. Въ этотъ промежутокъ времени отпущено на волю 76 человекъ украинофиловъ.

16 ноября разрешено курить за бараками.

19 ноября ночью умеръ свящ. Шандровскій.

20 ноября умеръ крестьянинъ.

21 ноября, въ праздникъ св. Михаила встречаюсь съ крест. Степаномъ Гнатишинымъ изъ с. Мистковичъ и со знакомыми изъ села Ковиничи.

24 ноября умерло семь человекъ вследствіе простуды после бани.

25 ноября умеръ одинъ человекъ.

27 ноября умеръ одинъ человекъ.

1 декабря отпущена на волю партія украинофиловъ. Привезли 21 чел. русскихъ пленныхъ. Все тяжело раненые, у одного нога еле держалась у туловища.

4 декабря распространилось известіе, что 400 человекъ будутъ освобождены. Хоронятъ крестьянина изъ с. Корманичъ.

5 декабря. Умеръ крестьянинъ. Караульный солдатъ выстрелилъ въ мнимо убегающаго интернированнаго и застрелилъ человека мирно сидевшаго въ бараке.

6 декабря похороны.

10 декабря умеръ свящ. Спрысъ изъ Телешницы.

11 декабря хоронятъ троихъ.

12 декабря хоронятъ одного. 14 декабря хоронятъ четверыхъ.

17 декабря я освобожденъ и уезжаю въ Градецъ.

18 декабря, въ пятницу, уезжаю изъ Градеца въ Вену. Ha следующій день съ помощью нашелъ я себе квартиру и съ техъ поръ начинаю вести нормальную жизнъ.

25 декабря я узнаю о смерти свого тестя Льва Козаневича, настоятеля прихода въ с. Козаневичи. Въ то время умерли въ Талергофе отъ тифа следующіе знакомые: Черкавскій, Алекс. Селецкій, Иванъ Гринь, Венгриновичъ, Николай Гмитрыкъ, Застырецъ, Москаликъ, Мих. Кузьмакъ, Алекс. Полянскій, Дроботъ, Коломыецъ.

На томъ записки отца кончатся.

По разсказамъ отца подстилочная солома въ баракахъ не менялась въ продолженіи двухъ месяцевъ. Днемъ топтали по ней, a ночью на ней спали. Съ наступленіемъ морозовъ, солома покрывалась морозомъ, особенно ночью. Отца заставляли носить тяжелыя бревна, не смотря на его преклонный возрастъ, плохое здоровье и духовный станъ. Следуетъ отметить еще одинъ примеръ издевательства. Съ целью посмеяться надъ священникомъ, солдаты набирали въ тачки всякой нечисти, сажали туда еврея, a священнику велели возить тачку между бараковъ. Потомъ роли менялись. Въ тачку сажали священника, a еврея заставляли его возить.

Е. Б.

Екатерина Яникъ
о смертной казни своего мужа Андрея Яника

Въ бытность мою въ Талергофе, вместе съ дочерью Ярославою и затемъ Василіемъ Лазоремъ, въ бараке № 17, я заметилъ молодую вдову съ пятилетнимъ мальчикомъ, часто молившуюся и плачущую. Желая узнать ея тайну и по возможности облегчить ея горе, я пригласилъ ее въ свою семью. Женщина раз сказала намъ следующее:

„Я жила съ мужемъ, Андреемъ и пятилетнимъ сыномъ и старухой матерью въ с. Бачине возле Стараго Самбора. Имя мое Екатерина Яникъ. Мой мужъ служилъ почтальономъ. Обязанности свои исполнялъ не за страхъ, a за совесть, и съ вступленіемъ въ Самборскій уездъ русскихъ войскъ онъ былъ оставленъ на прежней должности. Когда русскія войска отступили, a австрійцы обратно вернулись, мой мужъ былъ арестованъ по доносу украинофиловъ и присужденъ къ смертной казни. Вся вина его состояла въ томъ, что онъ былъ сознательнымъ русскимъ человекомъ.

На четвертый день арестованія мужа вызвали меня съ ребенкомъ въ тюрьму. Я должна была смотреть на насильсгвенную смерть своего мужа”.

Спрошенный передъ повешеніемъ о последнемъ своемъ желаніи, Андрей Яникъ ответилъ, что онъ умираетъ невинно. Упавшую безъ чувствъ Екатерину Яникъ заперли съ ребенкомъ сначала въ Самборскихъ арестахъ, a затемъ она была отправлена въ Талергофъ. По поводу казни Андрея Яника писала въ свое время оффиціальная „Gazeta Lwowska”: Приговоръ предателя. Андрей Яникъ, рожд. въ августе 1879 г. въ Недельной и тамъ-же приписанъ, грек.-кат. вероисповеданія, отецъ одного ребенка, почтальонъ почты въ Старомъ Самборе былъ признанъ приговоромъ имп. суда 2 этапной команды арміи отъ 11 іюля 1915 г., виновнымъ въ государственной измене по § 58 у. з. и § 327 в. у. з. и приговоренъ къ смертной казни черезъ повешеніе. Приговоръ былъ приведенъ въ исполненіе 11 іюня 1915 г. въ 3-30 ч. по полудни. *) [*) Подлинное по-польски: ,Skazanie zdrajcy. Andrzej Janyk, urodzony w sierpniu 1879 roku w Niedzelnej i tam przynalezny, religji grecko-katolickiej, zonaty, ojcec jednego dziecka, woznica przy c. k. urzedzie pocztowym w Starym Samborze, zostal prawomocnym wyrokiem sadu c. i k. 2 komendy etapowej armji z dnia 11 czerwca 1915 uznany miedzy innymi winnym zbrodni zdrady glownej z § 58 u. k. i zbrodni z § 327 u. k. wojsk. Za to zasadzono go na kare smierci przez powieszenie, ktora wykonano dnia 11 czerwca 1915 o godz. 3-30 po poludniu. Wobec tego c. k. Sad krajowy karny we Lwowie zarzadza celem zabezpieczenia roszczen panstwa o wynagrodzeniu wszelkiej szkody powyzszym czynem zbrodniczym lub posrednio wyrzadzonej, zajecie i tymczasowe zabezpieczenie pozostalego w Austrji spadku po s. p. Andrzeju Janyku jeszcze nieprzyznanego”.]

Учит. М. Ф. Квасникъ

Талергофcкій узникъ изъ Сокальщины
(Сообщеніе Александра Маковскаго)

После несколькодневной волокиты по галицкимъ тюрьмамъ, показавшейся намъ вечностью, мы очутились въ Талергофе.

Изъ ближайшихъ къ моему местожительству селъ Скоморохи и Свитазова находилось здесь до 40 человекъ, не считая своихъ стенятинцевъ. Караулили насъ солдаты 27 п. градскаго полка.

Обращеніе ихъ было куда жесточе обращенія львовскихъ тюремщиковъ. За малейшую оплошность кололи на смерть. Ежедневно утромъ лежало подъ бараками по несколько окровавленныхъ труповъ.

Какъ пища, подавалась мутная, теплая вода, разбавленная какой-то смесью и называемая супомъ. Изголодавшіеся заключенные, за неименіемъ посуды, получали ее, кто въ шапки, кто въ шляпы только бы немного подкрепиться на силахъ. Помню, какъ однажды закололъ солдатъ одного крестьянина возле котла во время раздачи обеда. Давка была невозможная. Нажимавшіе сзади и толкнули переднихъ и такимъ образомъ человеческая волна заколыхалась. Ближайшій изъ арестованныхъ стоявшій рядомъ съ карауломъ нехотя толкнулъ солдата, за что пришлось ему заплатить жизнью.

Иной разъ былъ я свидетелемъ подобнаго случая, разыгравшагося подъ баракомъ. Солдатъ нанесъ закутому въ цепи политическому 13 колотыхъ ранъ, и тутъ же бросилъ его на солому, на произволъ судьбы.

На допросъ вызывали насъ въ Градецъ, a после списанія протоколовъ и переведеннаго следствія, были мы определены обратно въ Талергофъ. Что бы не умереть съ голоду, приходилось браться за всякую роботу. Чистили отхожія места, навозили ихъ нечистотами немецкіе огороды и т. п. В последствіи я былъ назначенъ артельщикомъ одной изъ талергофскихъ рабочихъ группъ, a затемъ начальникомъ арестантской пожарной команды.

Въ Талергофе встретился съ землякомъ свящ. Ст. Кійко и познакомился съ о. о. Паппъ, Ал. Долошицкимъ, Юл. Гумецкимъ и г. М. Гумецкимъ и другими.

После определенія меня на военную службу, я побывалъ въ Вадовицахъ и Шимбергу, a въ чешской Праге дождался республики.

Возвратясь домой, засталъ я въ живыхъ двое своихъ детей 4 и 7 летъ, на содержаніи у добрыхъ соседей.

Жена, мать, бабушка и шуринъ умерли въ 1915 г., во время моего пребыванія въ Талергофе.

Лемковскіе священники
(Сообщеніе свящ. Михаила Соболевскаго)

Нашъ транспортъ в грузился въ Аптиссендорфе.

Сейчасъ обскочили насъ „канарейки” (градецкій полкъ) и, уставивъ въ ряды, велели двинуться впередъ. Видно было вдали мерцающіе огоньки, однако намъ не было известно, куда насъ гонятъ и что ждетъ насъ впереди.

Огоньки были видны изъ Талергофа, где мы очутились после двадцатиминутной ходьбы. Вталкиваемые безцеремонно въ какое то зданіе, котораго конторы были видны въ ночномъ тумане, при насмешливомъ немецкомъ „machen sie sich bequem” (разгощайтесь), падали мы изнеможенные на тухлую солому и засыпали. Это былъ нашъ карантинъ; строжайше запрещалось вы ходить наружу. Скоро пригнали къ намъ перемышльскихъ узниковъ, a затемъ гуцуловъ.

До января 1915 г. жилъ я въ 7-мъ бараке, затемъ въ 30-омъ, где отъ тифа и простуды народъ умиралъ и въ большомъ количестве.

Однажды утромъ выволокли изъ 29 барака 10 покойниковъ.

Въ марте намъ объявили, что мы считаемся конфинованными, a въ Страстную Пятницу l апреля мы поселились, по распоряженію начальства, на частныхъ квартирахъ въ сел. Шванбергъ, уезда Дейчландсбергъ въ Штиріи.

Колонія наша состояла приблизительно изъ 20 съ лишнимъ человекъ, a именно: Я съ женой и груднымъ ребенкомъ и сестрой Іоанной, мы были вместе освобождены изъ Талергофа, дальше священники: Як. Вергановскій съ сыномъ, Куриловичъ съ семьей, Секержинскій, Гр. Журавецкій, бл. п. Кириллъ Козаркевичъ правосл. монахъ изъ Буковины здесь-же умершій, Даниловичъ, Серединскій, Богданъ Дрогомирецкій, Петръ Дуркотъ и др. Изъ вольныхъ помню г. Фердинъ, Левицкаго и г-жу Анну Чирнянскую.

Когда въ 1917 намъ объявлено о разрешеніи вернуться на родину, мы радостно оставили неприветливую страну и въ конце іюня пріехали въ родныя палестины.

М. С.

Окружное письмо наместника
Галичины

За несколько летъ до начала войны 1914 г., приблизительно съ 1908 г., австрійскія военныя власти прямо или же чрезъ правительственные органы гражданской администраціи стали усиленно собирать сведенія о настроеніяхъ, политическихъ взглядахъ и группировкахъ галицко-русскаго населенія.

По требованію военныхъ властей наместникъ Галичины, Бобржинскій, обратился съ тайнымъ окружнымъ письмомъ, отъ 7-го февраля 1912 г., во все староства (уездныя начальства) Восточной Галичины и въ те Западной Галичины, въ составе населенія, которыхъ насчитывается значительное число русскихъ жителей, съ воззваніемъ представить процентное отношеніе числа галицко-русскаго населенія въ уезде, принадлежащаго къ политическимъ партіямъ:

1) русской радикальной (партіи Дудыкевича);

2) русской умеренной (т. н. альтрутенской) и

3) украинофильской;

a также сведенія о ихъ представителяхъ и агитаторахъ.

Одинъ экземпляръ этого циркуляра и ответа на него со стороны одного староства, именно въ Косове, на Покутье, приводимъ здесь полностью, въ польскомъ подлиннике и русскомъ переводе, a также помещаемъ факсимиле его первой страницы.

Роковыя последствія этого циркуляра сказались весьма скоро: полтора месяца спустя, какъ известно, т. е. въ конце марта 1912 г., последовали многочисленныя арестованія русскихъ во Львове и въ провинціи. Арестованныхъ тогда галицко-русскихъ журналистовъ и православныхъ священниковъ продержали австрійскія власти во львовской тюрьме два года и три месяца и устроили надъ ними известный политическій процессъ (львовскій процессъ), длившійся свыше 3 месяца, накануне войны (май — іюнь 1914), въ главной государственной измене (Hochverrat).

Текстъ циркуляра гласитъ:

Prezydyum c. k Namiestnictwa.

Lwow, dnia 7. lutego 1912 L. 27g.

Wykaz rozdzialu partyi ruskich w powiatach.

O K O L N I K

Do wszystkich Panow c. k. Starostow w Galicyi Wschodniej tudziez w Krosnie, Jasle, Gorlicach, Grzybowie, Nowym Saczu i Pana c. k Dy-rektora Policyi we Lwowie.

[Poufnie— do rak wlasnych].

Wzywam Pana, aby stosownie do zyczenia wyrazonego ze strony Wladz wojskowych doniosl mi do dni 8-miu, jaki jest w przyblizeniu procentowy stosunek liczby ludnosci nalezacej do partyj politycznych:

1)Rusofilow radykalnych (partyi Dudykiewicza);

2) Rusofilow umiarkowanych (Starorusinow);

3) Ukrainofilow.

Wymienic przytem nalezy glownych przywodcow i agitatorow powyzszych partyj w tamtejszym powiecie, podajac ich imie i nazwisko, zajecie (stanowisko spoleczne) i miejsce stalego zarmieszkania.

C. k. Namiestnik

Bobrzynski

Pr. 9/2. 1912. L.35/pr

Wykaz rozdzialu L. K. 15/2 1912 partyi ruskich.

Prezydyum c. k. Namiestnictwa!

Wykonujac reskrypt z 7/2 1912, 1. 27/g donosze co nastepuje: Ludnosc powiatu wedlug ostatniego spisu wynosi 85.804.

Z tego przypada: na rusinow 71.462, polakow lacznie z ormianami 4 565, izraelitow 9.701.

Procentowy stosunek liczby ludnosci ruskiej w powiecie nalezacej do partyi politycznej:

1) rusofilow radykalnych (partyi Dudukiewicza) lacznie z rusofilami

umiarkowanymi (starorusinami) 5%.

Roznicy wielkiej miedzy rusofilami radykalnymi a rusotilami umiarko-wanymi niema, przeto ich od siebie odrpznid niepodobna, gdyz z powo du malej ilosci wspolnie wystepuja:

2) Ukrainofilow (narodowcow) 10%;

3) Ukrainofilow radykalnych tak zwanych Trylowszczykow, 65%;

4) bezpartyjnych 20%. Przywodcami rusofilow sa:

I. Dr. Roman Aleksiewicz, adwokat krajowy w Kosowie.

II. Dom ks. Aleksandra Gielitowicza proboszcza gr. kat. w Kosowie.

III. Antoni Gulla, sedzia w Kosowie. Agitatorami rusofilow sa:

I. Wasyl Pecejczuk wojt z Kobak.

II. Onufry Marfej, gospodarz w Kobakach.

III. Dmytro Szekierek wojt z Perechrestnego.

Przywodcami i agitatorami ukrainofilow narodowcow:

I. Roman Gizowski, koncypient adwokacki w Kosowie, maia czesc ksiezy i nauczycieli i wszyscy sedziowie rusini.

Przywodca ukrainofilow radykalnych jest Dr. Cyryl Trylowski, adwo-kat krajowy w Jablonowie.

Agitatorami przewazna czesc tutejszych nauczycieli ludowych, oraz ko-szowi (pizetozeni) Siczy.

(соб. р. неразб. подпись) M 15/2 1912.

Въ переводе:

Президіумъ цесарско — королевскаго Наместничества.

Львовъ, 7-го февраля 1912 г. Н-ръ 27/г.

Схема распределенія русскихъ партій въ уезде.

ОКРУЖНОЕ ПИСЬМО

Ко всемъ Гг. ц. к. Старостамъ Восточной Галичины, a также въ Кросне, Ясле, Горлицахъ, Грибове и Новомъ Санче, и Г-на ц. к. Директора полиціи во Львове.

(Доверенно — въ собственныя руки).

Взываю Васъ согласно выраженному военными властями желанію, сообщить мне, въ теченіи 8-ми дней, приблизительное процентное отношеніе числа населенія въ уезде по принадлежности къ политическимъ партіямъ:

1) радикально-руссофильской (партіи Дудыкевича),

2) умеренно-руссофильской (старорусской);

3) украинофильской.

Указать притомъ следуетъ главныхъ вождей и агитаторовъ этихъ партій въ тамошнемъ уезде, приведя ихъ имя и фамилію, занятіе (общественное положеніе) и постоянное местопребываніе.

Ц. к Наместникъ:

(собр. подпись): Бобржинскій.

Пр. 9/2 1912 № 35/пр.

Схема распределенія русскихъ партій.

К. 5/2. 1912.

Президіумъ ц. К. Наместничества!

Въ исполненіе рескрипта отъ 7/2. 1912, н-ръ 27/г. сообщаю следующее:

Населеніе уезда по последней переписи — 85804 чел.

Въ этомъ числе: русиновъ — 71.462 чел., поляковъ, вместе съ армянами — 4,566, евреевъ —9.701.

Процентное отношеніе русскаго населенія въ уезде по принадлежности къ политическимъ партіямъ следующее:

1) радикальныхъ руссофиловъ (партіи Дудыкевича), вместе съ умеренными руссофилами (старорусинами) — 5%.

Нетъ большой разницы между радикальными и умеренными руссофилами. Потому отличить однихъ отъ другихъ невозможно, такъ какъ по своей малочисленности выступаютъ сообша;

2) украинофиловъ (народовцевъ) — 10%;

3) радикальныхъ украинофиловъ, т. зв. Трилевщиковъ, — 65%;

4) безпартійныхъ — 20%.

Вожди руссофиловъ:

I. Д-ръ Романъ Алексевичъ, краевый адвокатъ въ Косове.

II. Домъ свящ. о Александра Гелитовича, rp.-кат. настоятеля прихода въ Косове.

III. Антонъ Гулла, судья въ Косове.

Руссофильскіе агитаторы:

I. Василій Пецейчукъ, войтъ въ Кобакахъ.

II Онуфрій Марфей, земледелецъ въ Кобакахъ.

III. Дмитрій Щекерикъ, войтъ въ Перекрестномъ.

Предводители и агитаторы украинофиловъ-народовцевъ:

I. Романъ Гизовскій адв. конц. въ Косове, немного священниковъ и учителей, все судьи-русины.

Предводителемъ радикальныхъ украинофиловъ д-ръ Кириллъ Трилевскій, краевый адвокатъ въ Яблонове агитаторами же преобладающая часть здешнихъ народныхъ учителей и кошовые (председатели) „Сечей”.

(неразб. подпись). M. 15/2-1912

Одиночное заключеніе и подвешиваніе галицко-русскихъ студентовъ и др. лицъ
Наказаніе за названіе себя русскимъ (Russe) и своего родного
языка русскимъ (Russisch)
(Списокъ наказанныхъ и заметки изъ записокъ инж. K. B. Чижа)

Въ помещенномъ выше дневнике Ф. В. Курилло отведено несколько местъ записямъ о наказаніи галицко-русскихъ студентовъ, преимущественно, и также др. узниковъ Талергофскаго лагеря, одиночнымъ заключеніемъ и подвешиваніемъ (anbinden) за то, что во время рекрутскаго набора заявили себя русскими (Russen) a свой родной языкъ русскимъ (russische Sprache).

Изъ представленныхъ любезно въ наше распоряженіе записокъ талергофца, инж. К. В. Чижа приводимъ здесь полный списокъ наказанныхъ и некоторыя новыя подробности, относящіяся къ этому наказанію.

Списокъ лицъ сидевшихъ въ одиночке ( Einzelarrest) съ 2-го іюля по 3-го августа 1915 г.:

1. Д-ръ Феодоръ Хилякъ, адвокатъ изъ Леска.

2. Д-ръ Емиліанъ Вальницкій „ „ Устрикъ.

3. Алексей Гриневичъ, изъ Олеська.

4. Антоній Генсерскій, абс. философ, фак. въ Петрограде.

5. Мелитонъ Голинатый, журналистъ изъ Львова.

6. Кириллъ Чижъ, инж. эмер. ц. к. чин. изъ Львова.

7. Лонгинъ Мокрицкій, абс. инж. изъ Львова.

8. Василій Галушка, студентъ политехникума изъ Львова.

9. Емиліанъ Спачинскій, студ. юрид. фак. изъ Львова.

10. Романъ Студинскій, чиновникъ ц. к. казначейства.

11. Амвросій Кенсъ, студентъ юрид. фак.

12. Петръ Химякъ.

13. Северинъ Билинкевичъ, преп. гимназіи изъ Львова.

14. Романъ Дуркотъ, студ. юрид, фак., изъ с. Добросина.

15. Николай Сковронъ „ „

16. Д-ръ Владиміръ Застырецъ, адвок. конц. изъ Львова.

17. Петръ Швайка, студ. юрид. фак. и чин. кредит. зав.

18. Феодосій Лесевъ, препод. гимназіи.

19. Михаилъ Хаврона, студ. юрид. фак.

20. Осипъ Раставецкій, студ. юрид. фак. изъ Сельца Белзскаго.

21. Иванъ Яворскій, студ. юрид. фак.

22. Кузьма Пелехатый, журналистъ изъ Львова.

23. Осипъ Кардашъ, студ. юрид. фак.

24. Петръ Бедзыкъ, учитель изъ Сенявы, возле Рыманова.

25. Іосифъ Переломъ, студ. юрид. фак.

26. Иванъ Мудрый, чин. „Ризницы” изъ Самбора.

27. Ярославъ Гелитовичъ, судья изъ Косова.

28. Д-ръ Орестъ Гнатышакъ, адв. конц. изъ Леска.

29. Владиміръ Навроцкій „ „ Устрикъ.

30. Иванъ Серко, студ. юрид. фак.

31. Петръ Федоровъ, студ. учит. сем. изъ Ляцкаго мал.

32. Василій Мельникъ, студ. юрид. фак.

33. Иванъ Вислоцкій, канд. адв.

34. Михаилъ Перегинецъ, студ. филос. фак. во Вене.

35. Алексей Сваричевскій, канд. адв.

36. Владиміръ Добрянскій, студентъ и орган. молоч. кооператив.

37. Антоній Яворскій, нар. учитель изъ Коломыйщины.

38. Алексей Заяцъ, канд. адв.

39. Петръ Сушкевичъ, студ. юрид. фак.

40. Д-ръ Евгеній Шатинскій, канд. адв. 4L Иванъ Лысенко, студ. юрид. фак.

42. Владиміръ Киричинскій, организаторъ молоч. кооперативовъ.

43. Кириллъ Вальницкій, канд. адв.

44. Григорій Пирогъ, студ. юрид. фак.

45. Романъ Макаръ студ. юрид. фак.

46. Василій Бугера, студ. богосл. фак.

47. Николай Бугера, студ. богосл. фак.

48. Павелъ Гайда, учитель изъ Мысцовой, у. Кросно.

Отн. запись-же въ записной книжечке K. B. Чижа гласитъ:

Передъ обедомъ, въ 10 ч. утра, 10-го іюля 1915 г., д-ръ Вейсъ вошелъ въ нашу комнату н-ръ 2, где я и г. Иванъ Мудрый, чиновникъ „Ризницы” изъ Самбора, сидели. Съ нимъ были также: его помощникъ Дмитрій Возьный, студентъ унив., и одинъ солдатъ, тоже какъ помощникъ и профосъ, босніецъ.

Д-ръ Вейсъ долженъ былъ осмотреть г. Мудраго, тяжело больного, но вместо того, чтобы осматривать его, онъ началъ насъ бранить и ругать „фатерладсферретерами” (изменниками отечеству), за то, что мы будто бы не хотели дать присягу при рекрутскомъ наборе, и что, следовательно, мы не имеемъ права на леченіе, a разве только на виселицу, причемъ показалъ на горло. После такой ругни, далъ Мудрому два порошка аспирина и вышелъ въ дверь. Только когда я еще разъ къ нему обратился съ требованіемъ, чтобы осмотрелъ Мудраго, такъ какъ, повидимому, онъ тяжело боленъ и у него, быть можетъ, воспаленіе легкихъ, онъ осмотрелъ больного и приказалъ взять въ больницу. Но все-таки еще повторилъ свою угрозу, что такихъ „изменниковъ” будутъ впредь такъ лечить, чтобы ихъ излечить отъ руссофильства. На мое замечаніе, что мы такіе же граждане, какъ и другіе и все свои гражданскія обязанности въ виду государства исполняемъ лояльно: и подати платимъ и своей грудью отечество защищаемъ, о чемъ наилучше свидетельствуетъ последній рекрутскій наборъ, и что мы до сихъ поръ не совершили ничего противозаконнаго, онъ внезапно разсвирепелъ до крайности, набросился на меня и пригрозилъ мне еще лютее.

Оберлейтнантъ Чировскій всякому, кто изъ насъ русскихъ галичанъ сказалъ, что его материнскій языкъ — русскій, съ дикой яростью выкрикивалъ, что это ложь, такъ какъ въ Галичине-де — нетъ такого языка.

Рекрутскій наборъ въ Талергофскомъ лагере начался 27-го іюня 1915 г. Прежде всего брали въ солдаты узниковъ изъ след. уездовъ Галичины: Краковъ, Тарновъ, Перемышль, Коломыя, Львовъ, Станиславовъ, Стрый, Ярославъ, Бяла, Горлицы, Домброва, Добромиль, Долина, Дрогобычъ, Городокъ, Грибовъ, Гусятинъ, Ясло, Яворовъ, Хржановъ, Цешановъ, Чортковъ и т. д. Каждый день осматривали около 300 чел. и брали почти всехъ. Оставляли только чахоточныхъ въ высшей степени или больныхъ неизлечимыми болезнями или же безнадежныхъ калекъ (слепыхъ, безъ ноги или руки и т. п.). Другихъ, хотя и нездоровыхъ и даже калекъ, брали, напр. горбатыхъ и др. под. Изъ числа интернированныхъ, въ общемъ, взяли большую ихъ половину.

Въ первый и второй день осмотра не обращали вниманія на материнскій языкъ (Muttersprache) рекрутъ. Только въ третій день стали спрашивать каждаго, про его родной языкъ, хотя вопросъ былъ лишній, ибо родной языкъ каждаго и безъ того былъ уже на опросныхъ бланкахъ записанъ. Кто заявлялъ, что его родной языкъ — русскій, такого фамилію сейчасъ записывали на особомъ листе и передавали постовому съ приказомъ отвести такового въ одиночное заключеніе (Einzelarrest). Постовые же моментально уводили такъ записанныхъ, не разрешая имъ взять съ собой хотя бы и самыхъ необходимыхъ вещей, ни белья, ни куска хлеба, a только, жестомъ, показывая на горло, зло подтрунивая и окладывая тяжелыми побоями, прикладами штыковъ, каждаго быстро уводили въ арестное помещеніе. Тамъ сейчасъ передавали его подъ стражу двумъ боснійцамъ (магометанамъ), которые тутъ же производили тщательный обыскъ, отнимали у доставленнаго все, что еще имелъ при себе, и толкали его въ камеру.

Въ камере не было ничего кроме наръ съ голымъ сенникомъ да одно одеяло, но въ некоторыхъ не было и этого одеяла такъ, что люди эти при чуствительномъ холоде ночью, какой здесь, въ горной местности, бываетъ, заключенные, очень мерзли и заболевали. Не было никакой подушки и съ начала, и то долго, не было даже нужника („параши”), a только разрешалось выходить въ отхожее дважды въ сутки и всякій вынужденъ былъ долго ждать, пока дойдетъ до него очередь, и босніецъ позволитъ ему выйти.

Каждаго, только что приведеннаго въ камеру, боснійцы прежде всего избили тяжело, некоторыхъ до крови, д-ру Добію, нпр., постовой прокололъ ногу въ двухъ местахъ. Въ одиночной камере, нельзя было заключенному ничемъ заниматься, даже читать было строжайше запрещено. Если же кого-то поймали на куреніи, такой сейчасъ получалъ „шпанги”, кандалы, т. е. заковывался въ кандалы по ногамъ и рукамъ на-крестъ, или какъ истязателю захотелось, какъ нпр., были закованы студентъ юрид. фак. Яворскій и целый рядъ др. студентовъ. Заключенному запрещено было смотреть чрезъ окошко, иначе постовой бросался проколоть его штыкомъ въ лицо, глаза. Кушать заключенные получали такъ мало, что все время ослабевали и примирали съ голоду и мучились предчувствіемъ, что умрутъ голодной смертью. Получать съестные припасы „со света”, извне, поелику Талергофскій лагерь можно называть „внешнимъ светомъ”, было строго запрещено, и случайная подача одиночно заключеннымъ хлеба со стороны товарищей изъ лагеря, сопряжена была для последнихъ также съ большимъ рискомъ. Постовымъ данъ былъ приказъ обращаться съ заключенными съ возможно самой безпощадной строгостью.

Затемъ 15-го іюля, кажется, пришелъ оберстъ (полковникъ) Гриммъ, въ сопровожденіи профоссовъ, вахкоменданта и постовыхъ, вызвалъ насъ въ коридоръ и тутъ же объявилъ намъ, что мы будемъ судимы по военнымъ законамъ и что смертной казни намъ не избежать. Обратившись къ сопровождающимъ его, сказалъ: „Вотъ, предъ вами государственные преступники, знаете, что это значитъ… Вы должны съ ними обращаться со всевозможной строгостью”.

И стража действительно такъ съ нами и обращалась. На прогулкахъ, которыя происходили съ 6 ч. 30 м. до 7 ч. 30 утра и съ 1 — 2 ч. пополудни, мы подвергались всевозможнымъ издевательствамъ и истязаніямъ: постовые били насъ прикладами, запрещали ходить попарно, не только промолвить словечко къ другому товарищу, но даже улыбнуться, за малейшій обменъ словомъ били тутъ же, во дворе, a затемъ сейчасъ отведя въ камеру, заковывали въ кандалы. Въ догонку за гуляющими неизменно и все время срывалась съ ревевшихъ харей постовыхъ и носилась въ воздухе сплошная невозможная ругань последнейшими словами швабской речи.

Пожаловаться было некому, да и жалоба влекла за собой ухудшеніе положенія. Такъ мучили людей целый месяцъ, все при каждомъ случае показывая имъ на горло, т. е. что вскоре будутъ повешены. Но не только стража, но даже частныя лица, немцы, при всякомъ удобномъ случае, впадали въ крайнюю ярость при одной только встрече, съ мнимыми, „фатерландсферретерами”. Даже простые рабочіе, немцы, проходя или проезжая мимо заключенныхъ, вышедшихъ на прогулку, дико ревели, ругались и угрожали.

После такихъ истязаній, допросовъ и угрозъ и целомесячнаго одиночнаго заключенія, въ первые дни августа, военныя власти принесли и воздвигли столбы, привязали веревки и заключенныхъ поочередно стали подвешивать. Воздвигнуты были 4 столба: 2 въ одной „Einzelkammer-е” и 2 въ другой. Каждый виселъ приблизительно по 2 часа, и такъ 48 человекъ поочередно висели на этихъ столбахъ въ теченіе свыше 2 сутокъ.

После этого всехъ перевели уже въ общій арестный домъ, съ постановленіемъ держать ихъ тамъ продолжительное время, но по усиленнымъ настояніямъ и мольбамъ со стороны родителей студентовъ и др. благожелательныхъ людей, a также представленіямъ и ходатайствамъ у ген. Бачинскаго, дальнейшее наказаніе было отменено. Генералъ приказалъ 6-го августа всехъ изъ арестнаго дома выпустить и перевести обратно въ лагерь интернированныхъ.

Изъ думъ Талергофскихь узниковъ

Тяжелыя переживанія чувства и думы Талергофскихъ узниковъ вылились въ целомъ ряде записокъ стихомъ и прозою, отчасти уцелевшихъ и спасенныхъ. Оне отчасти были уже изданы (нпр. стихотворенія нашего крестьянина-поэта Ивана Федорички, д-ра B. P. Ваврика и др.) или же еще будутъ изданы позже.

Частныя указанія въ дневнике Ф. В. Курилло и въ другихъ Талергофскихъ запискахъ на то, что многіе узники коротали безконечное и мертвенно скучное время заключенія печальными размышленіями о постигшей ихъ и весь галицко-русскій народъ недоле, полны глубокаго смысла. Эти размышленія и переживанія были кое-кемъ записаны тогда-же и, хотя изъ записаннаго многое, изъ-за частыхъ обысковъ и опасеній попасться т. е. быть уличеннымъ въ неблагонадежномь образе мыслей, пропало, все же немало литературныхъ опытовъ на галицко-русскомъ наречіи и русскомъ литературномъ языке изъ Талергофа было вынесено и сохранилосъ.

Ниже приводимъ какъ образецъ, статью, написанную въ Талергофскомъ узилище, тогдашнимъ гимназистомъ, ныне въ Чехословакіи здравствующимъ B. A. Саврукомъ, сохранившуюся въ бумагахъ инж. K. B. Чижа.

Приводимъ ее полностью, съ немногими только поправками грамматическихъ и стилистическихъ погрешностей, какь свидетельство тогдашнихъ чувствъ и думъ томившихся въ долгомъ заключеніи галицко-русскихъ страдальцевъ, вообще и нашего студенчества въ частности:

„И положиша на насъ злая за благая, и ненависть за возлюбленіе наше”.

Пс. Дав. LXXXIX. 5.

„Bo ja nie ulegne predzej; bo im wiecej cierpie nedzy, Im wiecej mnie gna rozpacze, im bolesniej w nedzy placze,

Im przed wrogiem jestem mniejszy,

Im we wnetrznosciach glodniejszy,

Im bardziej odarty z ciala i z nadziei i

z lachmanow,

Chocby ta ziemia gnac miala za mna szczekaml kajdanow.

Nawet — nawet w zywot dalszy,

Im wiecej cierpie, tem stalszy

Musze trwac przy mojej wierze.

Bo ona mnie jedna strzeze.

Serce nadzieja roznieca, sloncem w meczeristwie oswieca.

Palmy zawiesza nad czolem”.

Ksiaze Niezlomny —

J. Slowacki.

Въ борьбе за свободу русской національной мысли, въ борьбе за русскій литературный языкъ, въ борьбе за русскую азбуку, народность и веру, въ борьбе за русскую школу, въ борьбе за родную исторію и народные идеалы, целые века своей жизни провелъ карпато-русскій народъ. Въ этой неравной борьбе съ сильнейшими врагами карпато-русскій народъ принесъ много невинныхъ жертвъ за все родное и сердцу его — дорогое. Въ этой многовековой борьбе съ озверелыми преследователями и гонителями ему суждено было несказанно страдать и мучиться по тюрьмамъ, переносить лютыя пытки. Въ борьбе со злобой коварныхъ враговъ, въ защите народныхъ святынь, нашему народу суждено было быть оплеваннымъ, униженнымъ и осмеяннымъ, — a въ защите истины, справедливости человеческаго достоинства, онъ нигде не находилъ права, дверь ведущая къ справедливости, путь къ свету и познанію правды, добра и зла, были передъ нимъ закрыты — онъ былъ на своей родной русской земле забитымъ рабомъ.

И, наконецъ нашъ народъ, гражданинъ австро-венгерскаго конституціоннаго государства, имелъ „право” (обязанность) платить подати, въ защите этого государства жертвовать свою кровь и свою жизнь, сеять свои кости по широкимъ да далекимъ боевымъ полямъ въ завзятыхъ, кровопролитныхъ битвахъ, за честь и славу двуединой имперіи и онъ покрылъ эти поля своими холодными трупами. Нашъ народъ всегда все давалъ, что отъ него требовала власть, нашъ народъ всегда ввиду имперіи былъ веренъ и лояленъ, онъ ей всегда верно служилъ и точно исполнялъ все ея веленія.

Но, вместе съ темъ, если не хотелъ отказаться отъ своего русскаго имени, не изменялъ заветамъ отцовъ и родной русской исторіи, не смелъ забыть о славномъ прошломъ своихъ дедовъ и прадедовъ, не могъ закрывать глазъ на то, что ясно и очевидно, и не признавалъ чернаго белымъ, a защищалъ свой національный обликъ и русскую національную идею, его объявляли изменникомъ и шпіономъ и сажали въ тюрьму и на цепь, закалывали штыкомъ и долгіе годы гноили по сырымъ темницамъ и наконецъ выводили его на политическіе процессы, по обвиненію благороднейшихъ галицко-русскихъ работниковъ на народной ниве въ государственной измене и угрожали ему пожизненной тюрьмой и смертной казнью на виселице.

Да, онъ былъ до того веренъ и лояленъ, что нашъ императоръ Францъ Іосифъ самъ говорилъ, что спокойно тогда спать не могъ, когда въ бурное время 48-го года не берегли его галицко-русскіе полки, — какъ онъ ихъ назвалъ, — „те тирольцы Востока”. Да, онъ былъ веренъ, и эрцгерцогиня Софія, въ доказательство благодарности за его верность собственноручно вышивала галицко-русскій флагъ съ соответствующей признательной надписью. Но и теперь когда тамъ, на поле кровавой брани, на войне, те самые „тирольцы Востока”, сыны, подъ гнетомъ стонущей Прикарпатской Руси, проливаютъ свою юную, сердечную кровь, жертвуютъ своей честной и дорогой для нихъ жизнью, смело наставляютъ грудь на смертную опасность и верную гибель, одновременно ихъ маленькихъ детей и женъ, братьевъ и сестеръ, отцовъ и матерей, оставшихся дома, какъ государственныхъ изменниковъ, бьютъ и убиваютъ, режутъ и вешаютъ, лишаютъ достоинства и злодейски издеваются надъ ними. A остальныхъ, еще не вырезанныхъ и не вывешанныхъ, отлучаютъ отъ семействъ и родныхъ, не обращая малейшаго вниманія на законы, на слезы и человеческую жизнь и честь, увозятъ съ родины на чужбину, на стирійскія и другія немецкія поля и бросаютъ на пустыннномъ поле, какъ псовъ, среди чужихъ людей, оставляютъ въ невозможно тяжеломъ положеніи за колючей проволокой, где они, какъ опасные „шпіоны и изменники” умираютъ скотской смертью отъ голода и холода, отъ штыковыхъ и иныхъ побоевъ, падаютъ жертвой эпидемій германской „культуры”.

И такъ, одни изь нашего народа, какъ храбрые ратники и верные граждане, сложатъ свои кости на поле брани. Другіе, какъ неверные Эфіалты, въ тылу на месте убиты. Иные, „неблагонадежные”, гніютъ по гарнизонамъ и тюрьмамъ, или-же, какъ на примеръ мы, которыхъ часть продолжаетъ свое жалкое, печальное, горькое и мученическое житье бытье, гибнутъ медленною смертью. И вотъ, здесь, тяжело волочатся по дорогамъ какъ тени, какъ муміи: очи у нихъ впалыя и опухлыя отъ плача и горя, лица исхудалыя, то желтаго какъ глина, то зеленаго цвета, кожа почервелая на скелете какъ полотно намоченное водой и кости торчатъ страшно и виднеются изъ за поморщенной кожи и молять о пощаде и милости.

Они голодны и слоняются съ „шалькaми” отъ барака къ бараку и нищенски просятъ о подаче имъ съестныхъ отбросовъ, надъ которыми тутъ-же бьются и дерутся, какъ голодныя животныя, долго ничего неевшія и заморенныя, какъ волки.

Бывшіе зажиточные, даже богатые люди, сыны древняго русскаго Галича.

Другая-же и уже многочисленная часть ихъ спить вечнымъ сномъ въ сырыхъ могилахъ „подъ соснами”, и они будуть вечно живыми свидетелями всехъ техъ ужасовъ, произвола и гнета, которые они, мужи-праведники, героически перенесли до конца, все мученія, которыя, быть можеть, культурному міру, покажутся даже невероятными. Вечная вамъ память, благородные мученики за народное, великое и святое дело, за Святую Русь — a мы оставшіеся въ живыхъ, не смеемъ забыть о васъ, ибо это было бы преступленіемъ и предь Вами и предъ Родиной. Если только вернемь на Родину помянемъ и Васъ молитвеннымъ тихимъ словомъ и разскажемъ всемъ близкимъ и роднымъ, детямъ, внукамъ, что были люди въ наше время, были богатыри, съ полнымъ самопожертвованіемъ страдавшіе и съ несокрушимымъ мужествомь переносившіе обиды и надругательства за русское имя, за родное слово, за единую неделимую, намъ родную и дорогую Святую Русь.

Выпьемъ же, если намъ уже такъ суждено, чашу горечи до дна, перенесемъ все испытанія судьбы-мачехи честно и достойно, не унизимся малодушіемъ и слабостью передъ врагами, не окажемся рабами, будемъ бороться и защищаться до последняго. A если падемъ, то падемъ, какъ жертвы за великое дело. Мы страдаемъ за то, что были благородны, что были чисты совестью, что не кривили душой, что были честны съ другими и самими собой. Мы страдаемъ съ сознаніемъ своей правоты, съ надеждой на то, что наша русская національная идея победитъ и что наши страданія будутъ намъ искупленіемъ. Ибо по словамъ Феодора Кернера

„Ein edles Herz muss kampfen, Und wird siegen”…

благородное сердце должно бороться и победитъ. И взойдетъ для насъ радостная, ясная полная звезда, света и жизни, засветитъ красное, золотое солнце, засіяетъ миріадами лучей, прогонитъ черную печаль изъ нашихъ болеющихъ сердецъ и народъ воскреснетъ къ лучшей, навой жизни, a тогда горе вамъ да месть враги! Вы поплатитесь за Ваше злодейство, ибо:

„zbrodnia czeka zasluzonej kary,

Gdy cnot przytrmonych kiedys znajda

sie оbrоnсе,

Kto jak slonce zagasa, wstanie jako

sonce”.

Marya Stuart — J. Slowacki.

Сострадалице и сотоварке недоли, Еве Винкентіевне,

HA ДОБРУЮ ПАМЯТЬ

ВАСИЛІЙ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ САВРУКЪ,

гимназистъ VIII класса во Львове,

ур. с. Жашковичъ, уездъ и почта Городокъ Ягайлонскій, въ Галичине.

Талергофъ, 19(6) IV. 1915.

Ночныя песни въ Галичине

Боже, Боже! отъ страшныхъ виденій

Мы очнулись въ холодномъ поту.

Ниспошли намъ немного забвенья,

Нагони на глаза дремоту!

И унявъ нестерпимую муку

— Снова видеть минувшее зло,

Возложи свою легкую руку,

На готовое треснуть чело!

Нетъ — еще не окончена кара

За какіе-то наши грехи:

Мерещится отблескъ пожара

Въ мутныхъ водахъ карпатской реки.

Намъ мерещатся цепи обозовъ,

Отходящіе въ страхе полки,

Оглушительный визгъ паровозовъ,

Самоходовъ глухіе гудки.

Весь измятъ и штыками испоротъ,

Весь взъерошенъ, нахохленъ и золъ,

Въ Перемышль, древній княжескій городъ,

Залетаетъ австрійскій орёлъ.

И откинувъ языкъ, словно жало,

Неспособный бороться въ строю,

Бьетъ когтями кого ни попало,

Какъ-бы чуя кончину свою.

Вотъ идётъ подъ конвоемъ мадьяровъ

— Измождённыхъ страдальцевъ толпа.

Затекла ихъ спина отъ ударовъ,

Капли крови струятся со лба.

A когда, не осиливши муки,

Кто нибудь изъ толпы упадетъ,

— Остальные хватаютъ на руки

И влекутъ eгo тело впередъ.

Но не долго. Близка ихъ Голгофа!

Лишь одинъ небольшой поворотъ,

— И на нихъ устремляется снова

Опьяневшій отъ злобы народъ!

Сотворите — молитву Господню!

Нетъ на свете того полотна,

Где-бы эту кровавую бойню

Написать можно было сполна.

Засвистели дубины и палки,

И взвились изъ ножонъ палаши.

Никакія вамъ жертвы не жалки,

— По охоте своей палачи!

Такъ месите-жъ кровавое тесто,

Разрывайте тела на куски,

Цельте метко въ убойное место

И швыряйте о стены мозги.

Но среди этой жатвы багряной

Пожалейте невинный цветокъ,

Что австрійскій жандармъ, слишкомъ рьяный,

Для расправы сюда приволокъ.

Этой девушки имя — Марія, *)

— Такъ несчастныхъ обычно зовутъ,

— Никакіе соблазны мірскіе

Ея сердца къ себе не влекутъ,

Какъ свеча предъ иконой святою,

— Она только для Бога горитъ,

И своей неземной красотою

Надъ земныміи страстями паритъ.

Что вамъ лишніе девичьи стоны,

Хрипъ еще одного мертвеца?

Ведь и такъ похоронные звоны,

Раздаются въ церквяхъ безъ конца.

Такъ внемлите-жъ двойному заклятью:

Мы возносимъ къ вамъ эту мольбу,

Припадая съ Маріей къ распятью,

Пригвожденному здесь на столбу.

Но напрасно. Къ рыданьямъ вы глухи.

Недоступны вы страстнымъ мольбамъ,

Что вамъ съ нашей словесной поруки,

Коли кровушки надобно вамъ?

Пронесласъ надъ толпою команда:

— “Не рубить, a по взводно стрелять”!

Окружившая девушку банда,

Инстинктивно попятилась вспятъ.

Загремели удары сухіе,

— Искривились oтъ боли уста —

И пронзённая пулей Марія

Опустилась къ подножью креста…

A вверху возседалъ на веранде

Генералъ съ папиросой во рту.

Онъ внималъ смертоносной команде,

Точно былъ на солдатскомъ смотру.

И когда после залпа склонился

Надъ решёткой лихой генералъ,

— У него вдругъ монокль заискрился

И отъ смеха въ глазу заскакалъ.

Хохочи-же до слёзъ, до упаду,

Веселися при виде крови,

Находи въ этой казни награду

За военныя беды свои.

Намъ-же, маленькимъ людямъ, — сдаётся,

Что на деле смеется лишь тотъ,

Кто последній отъ сердца смеется,

Кто хохочетъ въ конце во весь ротъ.

Можетъ быть, — уже близко мгновенье,

Можетъ быть, — недалёкъ уже часъ

— Избавленья, когда Провиденье

Неожиданно вспомнитъ о насъ.

После тысячилетнихъ мученій,

После пытокъ “огнемъ и мечёмъ”,

После павішихъ въ борьбе поколеній,

Можетъ быть, — мы свободно вздохнёмъ.

Но тогда не для празднаго смеха

Всколыхнется запавшая грудь.

Не такая пустая утеха

Завершитъ нашъ страдальческій путь.

Мы заветнаго срока не знаемъ,

Но когда онъ настанетъ — клянусь —

Мы свободно тогда зарыдаемъ,

Зарыдаемъ на целую Русь!

О принесенныхъ въ жертву — Россіи,

О погибшихъ во славу Христа,

О невинно убіенной Маріи

Мы наплачемся вдоволь тогда.

A пока въ неизіменномъ терпеньи,

Гробовое молчаніе храня,

Стиснувъ зубы, — падёмъ на колени

Передъ памятью светлой ея … .

Б. Н. Лелявскій

[*) Марія Мохнацкая + 15 сентября 1914 года въ Перемышле.]

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВІЕ КЪ III ВЫПУСКУ…………………………………………………………………………………. 1

Жизнь въ Талергофе………………………………………………………………………………………………………. 3

Сообщеніе Ил. С. Гошовскаго изъ Станиславова……………………………………………………………. 3

Изъ дневника о. Григорія Макара……………………………………………………………………………………. 4

Новыя встречи………………………………………………………………………………………………………………. 5

Внутренняя жизнь въ баракахъ……………………………………………………………………………………….. 6

Начало освобожденій…………………………………………………………………………………………………….. 6

Терезинскій транспортъ…………………………………………………………………………………………………. 7

Наборъ рекрутъ въ Талергофе…………………………………………………………………………………………. 7

Новые транспорты изъ Галичины………………………………………………………………………………….. 8

Принудительныя работы……………………………………………………………………………………………….. 8

Ликвидація лагера………………………………………………………………………………………………………….. 8

Сообщеніе Вас. Поворозника………………………………………………………………………………………….. 9

изъ с. Великая Березовица, Тернопольскаго у…………………………………………………………………… 9

Сообщеніе свящ. Ант. Бучко…………………………………………………………………………………………. 10

изъ с. Ладанцы, Перемышляаскаго у…………………………………………………………………………….. 10

Сообщеніе г. Крыжановскаго……………………………………………………………………………………….. 10

изъ с. Небылова, Калуш. у…………………………………………………………………………………………….. 10

Сообщеніе Ивана А. Васюты………………………………………………………………………………………… 11

Волковцы, у. Снятинъ………………………………………………………………………………………………….. 11

Воспоминанія Ю. H. Киселевскаго изъ Коломыи………………………………………………………….. 13

Ю. Н. Киселевскій……………………………………………………………………………………………………….. 17

ФЕОФИЛЪ ВАСИЛ. КУРИЛЛО:………………………………………………………………………………………

Дневникъ лемка изъ Талергофа…………………………………………………………………………………….. 17

Сентябрь 1914 года………………………………………………………………………………………………………. 17

Октябрь 1914 г…………………………………………………………………………………………………………….. 20

Декабрь 1914……………………………………………………………………………………………………………….. 30

1915 годъ…………………………………………………………………………………………………………………….. 39

Февраль 1915 г…………………………………………………………………………………………………………….. 46

Мартъ 1915 г……………………………………………………………………………………………………………….. 51

Апрель 1915 г………………………………………………………………………………………………………………. 55

Май 1915 г…………………………………………………………………………………………………………………… 59

Іюнь 1915 г………………………………………………………………………………………………………………….. 64

Лемковщина въ Талергофе……………………………………………………………………………………………. 70

Мшанна……………………………………………………………………………………………………………………….. 79

Кросно………………………………………………………………………………………………………………………… 80

Межибродье………………………………………………………………………………………………………………… 81

Дудынцы…………………………………………………………………………………………………………………….. 81

Сяночокъ…………………………………………………………………………………………………………………….. 82

Прусикъ……………………………………………………………………………………………………………………….. 83

Составилъ o. B. О. Курилло…………………………………………………………………………………………. 83

Дневникъ покутьянина………………………………………………………………………………………………… 84

с. Ляцке шлях., Толмач. у……………………………………………………………………………………………… 84

(Сообщеніе Ал. Як. Бабія)……………………………………………………………………………………………… 84

Іюль и августъ 1915 г. въ Талергофскомъ лагере……………………………………………………………. 87

Окончаніе дневника Ф. В. Курилло………………………………………………………………………………. 87

Іюль 1915 года……………………………………………………………………………………………………………… 89

Августъ 1915 года………………………………………………………………………………………………………… 96

Свидетельство узника изъ Снятинщины………………………………………………………………………. 99

с. Волчковцы, Снятинскаго уезда…………………………………………………………………………………. 99

(Сообщеніе Ивана A. Васюты)………………………………………………………………………………………. 99

Дневникъ священника изъ Самборщины…………………………………………………………………….. 101

(Сообщеніе Евгеніи Степ. Березской)………………………………………………………………………….. 101

Екатерина Яникъ……………………………………………………………………………………………………………..

о смертной казни своего мужа Андрея Яника……………………………………………………………… 104

Учит. М. Ф. Квасникъ………………………………………………………………………………………………… 104

Талергофcкій узникъ изъ Сокальщины…………………………………………………………………………. 104

(Сообщеніе Александра Маковскаго)…………………………………………………………………………… 104

Лемковскіе священники……………………………………………………………………………………………… 105

(Сообщеніе свящ. Михаила Соболевскаго)…………………………………………………………………… 105

Окружное письмо наместника………………………………………………………………………………………….

Галичины………………………………………………………………………………………………………………….. 106

Одиночное заключеніе и подвешиваніе галицко-русскихъ студентовъ и др. лицъ………… 109

Наказаніе за названіе себя русскимъ (Russe) и своего родного…………………………………………….

языка русскимъ (Russisch)……………………………………………………………………………………………. 109

(Списокъ наказанныхъ и заметки изъ записокъ инж. K. B. Чижа)………………………………… 109

Изъ думъ Талергофскихь узниковъ………………………………………………………………………………. 113

Ночныя песни въ Галичине………………………………………………………………………………………… 117